А вот что утверждают столпы лысенкоизма в 1961–1963 годах, в период, когда механизм действия генов уже раскрыт на уровне молекул и когда биология вышла в лидеры среди других естественных наук: «Утверждение, что в организме есть какие-то мельчайшие частицы — гены, ответственные за передачу наследственных признаков, — чистейший домысел, не имеющий основания в данных науках».
Это уже голос знакомого читателю И. И. Презента, и звучит он, к сожалению, со страниц журнала «Биология в школе», журнала, который почти 30 лет дезориентировал советскую школу по вопросам биологии (1961. № 6).
Мнение К. Ю. Костриковой: «То же произошло и с современной генной теорией, ищущей укрепления своих пошатнувшихся основ в новейших данных микробиологии и биохимии. Гипотетическая связь пустых абстракций этих теорий с определенным субстратом — хромосомами, ДНК, провозглашенными «материальными носителями наследственности», не наполняет эти пустые абстракции материалистическим содержанием, точно так же, как суеверное обожествление предметов не делает эти суеверия материалистическими (Науч. докл. Высш. шк. Серия философ. 1962. № 1).
А вот о чем поведала передовая статья журнала общей биологии (1962, № 1), написанная В. М. Кагановым и озаглавленная весьма ответственно: «XXII съезд КПСС и некоторые проблемы биологии": «Приходится лишь сожалеть, что урок, преподанный самой природой и всем развитием современной биологии, еще не пошел на пользу многим представителям формальной генетики. Они пытаются и новые факты уложить в модернизированные, исходя из современого уровня науки, старые теоретические представления. Например, молекулу ДНК представители формальной генетики отождествляют с геном и тем самым переносят на нее все слабые стороны и недомолвки учения о гене. Такая замена не способствует раскрытию природы наследственности и мешает выяснению подлинной роли ДНК в живой системе. История науки учит, что неоправдавших себя теорий нельзя удержать любым числом последующих надстроек. И чем больше, тем очевиднее становится несостоятельность тех теорий, которые они призваны поддержать».
Но все рекорды профанации и фальсификации науки были побиты профессором философии Г. В. Платоновым, выпустившим в начале 1962 года книгу под громким названием «Диалектический материализм и вопросы генетики». «Среди бужуазных естествоиспытателей, — пишет Платонов, — находится немало таких, которые продали душу и тело своим хозяевам. Они стараются верно служить буржуазии. Одни из иих, выполняя классовый заказ монополий, создают атомную и водородную бомбу, изобретают новые отравляющие вещества, разнообразные средства бактериологической войны и прочие орудия массового уничтожения людей. Другие переходят от научной деятельности к прямому участию в работе аппарата буржуазного государства. Третьи специализируются на извращении новейших данных естествознания в духе идеализма и мистики» (с. 27).
К этой третьей группе Г. Платонов относит генетиков классического направления. Из этой книги мы можем также узнать, что «реакционные тенденции, присущие вейсмановско-моргановской генетике с момента ее возникновения, в настоящее время не только не иссякли, но, пожалуй, еще более усилились. Об этом говорят, например, антиэволюционная, антидарвинистская направленность «корпускулярной» теории наследственности и связанное с ней стремление многих морганистов к восстановлению пошатнувшейся веры в сотворение мира» (с. 140–141).
Вот как описывает Г. Платонов историю борьбы двух направлений в генетике, историю, с которой читатель уже ознакомился в предшествующих разделах нашей книги.
Представив в искаженном виде борьбу «новаторов» Т. Д. Лысенко, М. Ольшанского и других против «идеалистов» и «метафизиков» Н. И. Вавилова, Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского и других, Г. Платонов пишет: «Существенный удар по вейсманизму-морганизму был нанесен в ходе борьбы Коммунистической партии против меньшевиствующего идеализма— философского течения, извращающего марксизм и воскрешавшего одну из вреднейших догм и традиций II Интернационала — разрыв между теорией и практикой. Среди меныпевиствующих идеалистов наряду с философами (А. Деборин, Я. Стэн, Н. Карев) были и некоторые естествоиспытатели, в частности генетики (И. Агол, М. Левин, С. Левит, А. Серебровский). Поэтому разгром меньшевиствующего идеализма серьезно подрывал также и позиции вейсманистов-морганистов в нашей стране.
В свою очередь, зарубежные лидеры вейсмановско-моргановской генетики усилили свои атаки на дарвиновско-мичуринское учение. Мировая буржуазия мобилизовала все идеологические средства борьбы против марксизма и тех естественнонаучных теорий, которые служат обоснованию и упрочению диалектико-материалистического мировоззрения. Широко был использован, в частности, и вейсманизм-морганизм с его теорией о бессмертном веществе наследственности. С помощью этого учения делаются попытки оправдать эксплуатацию трудящихся, колониализм и расовую дискриминацию. Одновременно оно используется для доказательства положения о том, что движущей силой общественного развития является не производство материальных благ, не классовая борьба, а субстрат наследственности, прежде всего наследственности великих личностей» (с. 49–50).
Переполнив такого рода политической демагогией всю свою книгу, оскверняя светлую память выдающихся ученых, погибших за свои убеждения в результате подобных необоснованных обвинений, выдвинутых против них в период культа личности, Г. Платонов сделал все возможное для того, чтобы препятствовать вооружению советской науки новейшими достижениями биологии. Он, несомненно, чувствует, что новейшие открытия в области гинетики подрывают основы демагогии, которая кормила его и ему подобных последние 25 лет, и он старается любыми средствами затормозить этот- процесс. Фактически Г. В. Платонов ставит перед читателем выбор — либо классическая генетика, либо марксизм и диалектический материализм и, противопоставляя марксизм новейшим достижениям теоретической и экспериментальной биологии, искажает прогрессивный творческий дух марксистско-ленинского учения.
Примеров такого рода фальсификации науки можно привести великое множество. При этом методы фальсификации также весьма многочисленны. Среди них не только прямая ложь и искажение фактов, но и ряд более тонких приемов: приписывание современной генетике концепций 50—60-летней давности, приписывание взглядов и высказываний отдельных генетиков всей генетике, сознательное смешение философских и научных взглядов зарубежных ученых, замалчивание и даже присвоение практических достижений классической генетики и т. д.
Однако и этот богатый арсенал средств оказывался уже малоэффективным. Несмотря на запреты, несмотря на критику, на отсутствие кадров, несмотря на переделку всех учебных программ, классическая генетика, целиком основанная на хромосомной теории наследственности, на признании реальности генов как материальных факторов наследственности, начинала быстро возрождаться. Она проникала в нашу науку со стороны химии, физики, математики, биофизики, радиобиологии, селекции, ботаники, зоологии, медицины, и это почти неодолимое движение 226 становилось более и более отчетливым. Читая научные, научно-популярные журналы и широкую печать, уже нельзя не заметить статей, пропагандирующих именно эту генетику, сообщающих о раскрытии химической природы генов, об управлении наследственностью посредством усиления хромосомных мутаций (изменение генов), о том, что пресловутое, объявленное ранее несуществующим «вещество наследственности» в действительности существует в хромосомах клеток.
Но, как и в прошлые времена, живому течению творцы «новой биологии» старались помешать по административной линии, по линии политических провокаций, путем дезинформации партийно-правительственных кругов.
Наиболее отчетливо это проявилось в административном запрещении[49] в начале 1961 года большой научной конференции по экспериментальной (в основном сельскохозяйственной) генетике, созываемой Ленинградским университетом. Запрещения добился Т. Д. Лысенко, который неожиданно обнаружил в программе преобладание докладов своих научных оппонентов. Было представлено более 100 докладов по актуальным и практически важным проблемам науки, и запрещение конференции всего за 2–3 дня до ее открытия заставило многих ученых, уже приехавших в Ленинград, возвратиться домой.
