В условиях нарастающего стресса некоторые мирные жители начинали вести себя все более безрассудно. В мае 1864 года высокий прилично одетый священник ворвался в самую гущу битвы при Йеллоу-Таверн, выкрикивая: «Где мой сын? Я хочу видеть моего сына». Так, под крики военных, которые приказывали ему уходить, он пересек все поле боя и, не получив ни единой царапины, скрылся в лесу. В других случаях скорбь полностью затмевала человеку рассудок. Во время похода на Атланту рядовой-южанин Сэм Уоткинс заметил белую женщину, которая металась от одной сосны к другой в поисках могилы своего мужа. Ей было известно только то, что его похоронили возле сосны, поэтому она кидалась и металась в разные стороны и выглядела «почти безумной». Иногда потрясение оказывалось слишком сильным. Когда отряды северян шли через долину Шенандоа, у двери одного из домов солдаты увидели белую девушку, смотревшую, как горят дворовые постройки, принадлежавшие ее семье. Девушка рвала волосы у себя на голове, повторяла ругательства, которые услышала от идущих мимо солдат, и хохотала, как сумасшедшая[384].

Многим казалось, что трещит по швам сам материальный мир. Ни та ни другая армия не могла справиться с пожарами, и пламя распространялось во все стороны со сверхъестественной быстротой. В мае 1864 года, когда янки подожгли у дамбы в Александрии, Луизиана, тысячи тюков хлопка, его горящие куски разнесло ветром по всему городу. Над охваченными огнем улицами всходило солнце, и город был залит каким-то потусторонним сиянием. Иногда солдаты находили исторические аналогии для тех сцен, которые разворачивались у них перед глазами. В октябре 1864 года капрал армии Севера Джордж Говард в изумлении смотрел в Виргинии на пылающие здания. Сквозь густой дым светило солнце, слышались крики женщин и детей, проклятия стариков. Это зрелище напомнило ему о том, как Наполеон приказал поджечь Москву. Мирные жители тоже боялись пожаров и их последствий. Когда на границе Теннесси и Виргинии янки подожгли склад боеприпасов, горящие обломки падали во двор Гарриет Э. Джонсон, жительницы Бристоля. Густой черный дым, страшнее которого она ничего не видела, напомнил ей о Страшном суде и конце света[385].

Чем больше погибало солдат, тем чаще в полях и лесах Юга находили человеческие тела, части тел и скелеты. В рассказах мирных жителей и солдат есть описания, которые нелегко читать даже сейчас. Смотреть на это, надо полагать, было еще тяжелее. К 1864 году те места, где велись сражения, были покрыты человеческими останками. Год спустя после битвы при Чикамоге из земли, особенно после дождя, все еще торчали скелеты. В 1864 году в Ризаке, Джорджия, из наскоро вырытых могил выступали человеческие кости. Солдатам случалось наблюдать ужасные картины. Когда во время осады Атланты произошел очередной взрыв, солдат-южанин Фил Стивенсон увидел повисшие на деревьях человеческие внутренности. Земля словно не могла принять в себя такое количество тел. Был случай, когда из огромной лужи грязи вдруг поднялось тело солдата-янки, причем сначала на поверхности показалась его нога. Изумленные сослуживцы сразу же вытащили его наружу[386]. Как ни странно, он был еще жив.

Как бы чудовищно ни выглядела человеческая нога, торчащая из лужи с грязью, гораздо чаще современники с ужасом описывали неглубокие могилы, в которых из-под земли проступала рука мертвеца. На протяжении всей войны это случалось наблюдать и мирным жителям, и солдатам. Возможно, они видели в этом желание умершего дотянуться до живых – и потому эта мрачная картина закрепилась в коллективной памяти. В любом случае, с ростом числа погибших люди все чаще сталкивались с таким проявлением смерти, и само повторение этого уже способствовало притуплению чувств. Сэмюэл Эгнью, священник в округе Типпа, Миссисипи, в июне 1864 года, гуляя по проселочной дороге недалеко от своего дома, наткнулся на могилу янки, из которой торчала окоченевшая рука (rigor mortis наступает через три-четыре часа после смерти). Вокруг дома Эгнью вовсю шли бои, и во дворе у него уже имелось несколько могил. Вдумчивый и серьезный человек, ответственно относившийся к своим обязанностям священника, на этот раз Эгнью не стал рассуждать о душе покойного. Он с отвращением описал почерневшую от разложения руку. Единственное, что его беспокоило, – чтобы от трупного запаха не заболели живые, и он даже не вспомнил о долге пастыря. К этому моменту он уже видел слишком много мертвецов[387].

Борьба за человеческие ресурсы Юга продолжалась и в первые месяцы нового 1865 года, поскольку мирные жители по-прежнему принимали активное участие в войне. Так, они переправляли контрабанду через реку Потомак в другие регионы Конфедерации, причем по подозрению в контрабанде и шпионаже арестовывали как мужчин, так и женщин. Мирные жители передавали военным информацию о перемещениях неприятеля. Одни белые жители Юга работали в армии янки плотниками, жестянщиками, клерками и поварами, другие помогали вооруженным силам Конфедерации в качестве курьеров и конторских служащих. Как и до этого, мирные жители не подчинялись попыткам офицеров контролировать свободу перемещения: чтобы путешествовать между Соединенными Штатами и Конфедерацией, они использовали поддельные паспорта[388].

Вплоть до самого конца войны обе армии продолжали практиковать один из самых жестоких методов обращения с мирными жителями – захватывали их в заложники. И хотя в выпущенном еще в 1863 году Кодексе Либера захват заложников был запрещен, мирные жители оказывались в заточении даже весной 1865 года, причем некоторые из них там и умирали. Некий мистер Смит, сторонник юнионистов, взятый в заложники генерал-лейтенантом армии Юга Джоном Б. Гудом, который держал его вместе с бригадным генералом США Г. П. ван Кливом для возможного обмена, скончался в Мерсфрисборо, Теннесси, в марте 1865 года. 12 апреля 1865 года лейтенант-северянин, чей полк стоял в окрестностях Нового Орлеана, предложил взять в заложники некоего мистера Уитакера с тем, чтобы его сын не стал помогать конфедератам; очевидно, этот лейтенант еще не знал, что за несколько дней до этого генерал Ли сложил оружие в Виргинии. Перспектива оказаться заложниками пугала многих мирных жителей. Возможно, нет ничего удивительного в том, что, по словам солдата-мятежника, в последние месяцы войны обитатели Центрального Теннесси «словно пытались съежиться и спрятаться от нас»[389].

С точки зрения бюрократии, в отношении обеих армий к мирным жителям прослеживается прежнее безразличие – или некомпетентность. Иногда последних спасала непоследовательность военных. В январе 1865 года солдаты-янки не стали настаивать на том, чтобы некий мистер Хиггинботэм, клерк округа Нассау, Флорида, принес присягу, поскольку он боялся, что в таком случае соседи сожгут его дом. Однако гораздо чаще нежелание следовать распоряжениям вредило интересам мирных жителей. В марте 1865 года рядовой-кавалерист армии США Эдвин Финч написал, что, если ему хотелось чего-нибудь съесть или выпить, пока они были в Виргинии, он мог «просто пойти и взять это». По-прежнему складывалось впечатление, что в обеих армиях никто ни за что не отвечал. 18 апреля 1865 года генерал-майор Томас Черчилл приказал не выпускать солдат из лагеря в окрестностях Маршалла, Техас, потому что они уже совершили «расхищения» у местных жителей. Однако приказом пренебрегли, и для того, чтобы задержать нарушителей, генерал отправил кавалерийский патруль. Видимо, он тоже не знал о капитуляции Ли при Аппоматтоксе[390].