Однако Кодекс Либера никоим образом не помешал северянам конфисковывать провиант. В апреле 1863 года военные настолько привыкли к этой практике, что уже не могли бы от нее отказаться. Кроме того, армия Севера продолжала расти, и соответственно росли ее аппетиты. Офицеры издавали приказы, запрещающие солдатам отбирать еду у гражданских, а интендантам – воровать провизию со складов. Тем солдатам, которые отправлялись за провиантом без разрешения, грозил арест. Однако большинству удавалось уйти от наказания. Солдаты по-прежнему добывали еду так, как считали нужным, не выдавая гражданским никаких расписок, а офицеры смотрели на это сквозь пальцы – иногда в буквальном смысле поворачивались спиной, как это признавал кавалерист Чарльз Бэйтс. Северяне отбирали еду и у своих сторонников, что бы ни писал по этому поводу Либер. В сущности, все больше солдат приходили к мысли, что все мирные жители Юга были «проклятыми сецешниками», как такие солдаты заявили Маргарет Хильдебранд из Миссисипи. На самом деле она была сторонницей Федерации и успешно доказала это перед Комиссией по требованиям южан после 1865 года[197].

То, насколько незначительную роль сыграл Кодекс Либера, отлично прослеживается на примере капитана-янки Джона К. Кларка (7-й полк, добровольцы из Иллинойса). Осенью 1863 года он предстал перед военным судом за то, что совершил в округе Джайлз, Теннесси. По приказу интенданта вместе с несколькими другими солдатами этот капитан отправился на некую плантацию за продовольствием. Напившись, солдаты принялись забирать все продукты подряд, и владелец возмутился, при этом ему не выдали никакой расписки. Кларка обвинили в неподчинении приказам, однако он отказался признать вину. Суд пришел к выводу, что капитан позволил своим людям «заниматься мародерством и грабежом», что было не только «преступно», но и «бесчестно». Кларк выказал неуважение к Военному кодексу и военной дисциплине и потому не имел больше права заниматься сбором провизии. Солдаты, которые грабят и мародерствуют, а также поощряющие их офицеры, – это попросту «бандиты», и их должно постигнуть «наисуровейшее наказание, известное закону», сопровождаемое «общественным порицанием», чтобы «все добрые офицеры, солдаты и законопослушные граждане испытывали к ним отвращение, пренебрежение и презрение». Исходя из таких суровых формулировок, можно предположить, что Кларк подвергся тяжелому наказанию, однако это было вовсе не так. Капитана оправдали, хоть ему и пришлось выплатить штраф в размере 50 долларов, а также выслушать нотацию, зачитанную перед строем, когда он вернулся к своим обязанностям. Контраст между суровым языком и мягким наказанием вызывает смех. В решении суда не упоминается Кодекс Либера, хоть он и был опубликован за полгода до дела Кларка[198].

В истории сохранились свидетельства настоящего голода, одобряемого Либером. Ученые старались избегать слова «голод»: возможно, оно звучало слишком жутко для описания войны, в которой сражались регионы Соединенных Штатов, однако в 1863 году сами солдаты стали все чаще и чаще использовать это слово, и их наблюдения не следует считать гиперболой. Полковник-северянин Дэниэл Маккук поделился провизией с голодающей вдовой, которая пришла в его лагерь, умоляя дать ей хоть немного еды. Она ничего не ела уже три дня, и, как добавляет полковник, семьи сторонников Федерации, проживавшие в окрестностях Чикамауги, Теннесси, «в прямом смысле слова голодали». В 1863 году белые мирные жители Юга тоже начали использовать глагол «голодать» в применении к населению своего региона. Журналисты описывали истощенных женщин с «дикими, горящими глазами» и вялых детей с «осунувшимися» лицами и «ссохшимися» руками и ногами – классическое описание голода. Здоровый взрослый человек может прожить без еды порядка 60 дней. Смерть от голода подразумевает физические страдания; к его признакам относятся крайняя худоба, вызванное нехваткой белка преждевременное старение и пустой взгляд, который называют «маской голода». У голодающих часто бывают вспышки эйфории, печали и гнева, что помогает объяснить поведение женщин в Ричмонде[199].

Причиной этой ситуации были действия обеих армий, однако большинство конфедератов не желало обсуждать моральную сторону вопроса – и точно так же поступали военные-янки. Каждая сторона обвиняла другую в том, что та отбирала провизию у мирного населения, однако на самом деле обе армии вели себя почти одинаково. Когда летом 1863 года войска мятежников вторглись на территорию Соединенных Штатов, они крайне непоследовательно выполняли собственные постановления. Солдаты Роберта Э. Ли свободно реквизировали провизию в северных регионах и забирали все, что считали нужным. Местные жители относились к этому с той же ненавистью, что и жители Юга. Один из офицеров-южан выдал пенсильванцам за конфискованную еду расписку. Возможно, это была насмешка. Сами офицеры порой отправлялись в самовольные экспедиции за продовольствием – именно так поступил капитан армии Юга Уолтер Уиттед, который забрал еду у обитателей аккуратного фермерского домика, поскольку, как он сказал, ему нужно было утихомирить свой голод[200].

Дома, на Юге, солдаты Конфедерации поступали точно так же, что приводило к аналогичному результату. Как печально сообщил Джон Б. Гордон, после Геттисбергской кампании войскам пришлось вернуться в Дикси, где запасы продовольствия «оскудели». Военные по-прежнему отбирали необходимый провиант у мирных жителей. Осенью 1863 года они собрали более 100 кукурузных початков с поля у Чаттануги и переправили их через Теннесси-Ривер к своему лагерю; солдаты понятия не имели, кому принадлежало это поле, и уж тем более не собирались выдавать этому человеку какую бы то ни было расписку. Рядовой Сэм Уоткинс, участвовавший в той вылазке, вспоминал, что южане предпринимали такие самовольные экспедиции «тысячи» раз. В Арканзасе мятежники нарушили офицерский приказ и забили несколько свиней, принадлежавших жителям Аркадельфии, Вашингтона и находящихся по соседству деревень. Их капитан, Уильям М. Раст, тем не менее высказался в их защиту: по его словам, некоторые из них были больны и все они голодали. Более того, его люди были «сбиты с толку», поскольку раньше гражданские сами охотно предлагали им еду. Он с негодованием заключил, что эти люди недостойны носить звание «граждан». Если Раст не понимал, почему белые южане больше не выказывали щедрости по отношению к военным, ему стоило бы оценить причины и следствия. Административная и моральная сумятица приводила к предсказуемым результатам: среди тех самых граждан, которых военные должны были защищать, начинался голод. Аналогичное поведение проявлялось и в тех ситуациях, когда солдатам обеих армий требовалась древесина[201].

Обеим армиям требовалось много древесины, и для удовлетворения этой потребности они обратились к обширным лесам американского Юга. Эти леса росли на землях, принадлежавших частным лицам, штатам или, до 1861 года, федеральному правительству, которое владело миллионами акров территории. После сецессии мятежные штаты конфисковали государственные угодья, после чего Конгресс заставил их уступить Конфедерации всю собственность, изъятую у Соединенных Штатов, включая леса на общественных землях. Джефферсон Дэвис обратился с той же идеей к своим губернаторам. Однако сотни тысяч акров земли по-прежнему принадлежали железнодорожным компаниям, плантаторам, фермерам и другим собственникам. Тем не менее солдаты обеих армий мало интересовались тем, кто был владельцем того или иного леса – частное лицо или государство. С самого начала войны они были убеждены, что имеют право забрать столько древесины, сколько им требовалось. О каком бы типе древесины ни шла речь – о деревьях, обступавших поляну, об изгороди, ограждающей ферму, или об обструганных досках, сложенных на лесопилке, – эта древесина все равно подлежала реквизиции. В военное время она могла быть очень ценным ресурсом, полагал генерал-майор армии США Абнер Даблдэй. Другие армии тоже активно использовали древесину во время боевых действий. Если солдаты Гражданской войны полагали, что их потребность в еде важнее, чем потребности гражданского населения, то и к древесине они относились точно так же[202].