Некоторые офицеры-мятежники действительно начали соблюдать дух и букву официальных требований: например, они выдавали мирным жителям документы о реквизиции древесины. Полковник Уильям Хоук выписал расписку на пять вязанок дров, сожженных его солдатами в окрестностях Фронт-Ройяла, Виргиния. Иногда офицеры заставляли своих людей возместить ущерб не деньгами, а работой. Так, осенью 1863 года генерал-лейтенант Ричард Юэлл потребовал, чтобы его подчиненные восстановили каждую разрушенную ими в Виргинии изгородь, и только после этого отдал приказ о выступлении. Когда армия начала готовиться к обороне Атланты и рубить деревья, росшие на частной земле, генерал-майор Дж. Ф. Гилмер посоветовал своему коллеге-офицеру соблюдать официальные требования и привлечь к оценке стоимости древесины двух экспертов и одного третейского судью. Гилмер назвал это «хорошим планом», который он уже применял на деле[256].

Но все же некоторые солдаты-мятежники давали понять, что соблюдать нескончаемые требования офицеров было нелегко. Один врач писал, что ему пришлось «нарушить границы частной собственности» для того, чтобы раздобыть топлива для своего госпиталя, расположенного в окрестностях Чаттануги. Рядовой Луис Леон рассказал, как одной холодной ночью 1863 года в Северной Каролине он и его товарищи «украли» жерди из изгородей мирных жителей, чтобы развести костер. Солдаты понимали, что в отсутствие изгородей фермерам было сложно засеивать поля и выращивать урожай, и тем не менее забирали у них жерди, причем не всегда их мотивы звучали убедительно. Летним утром 1863 года военный хирург Арчибальд Аткинсон-младший наблюдал, как солдаты из его подразделения разломали «отличную» изгородь в округе Кэролайн, Виргиния, чтобы построить мостик через канаву[257].

Однако большинство солдат-конфедератов разделяли убеждение, что нужды армии превыше всего. Они срубали и спиливали огромное количество деревьев с целью строительства зимних квартир, часовен и – невероятная ирония – укрытий от солнца. Чтобы замедлить продвижение вражеских отрядов и поездов, они заваливали дорогу бревнами и поджигали их. Точно такой же политики они придерживались за пределами Конфедерации. В июле 1863 года, после того как Роберт Э. Ли проиграл битву при Геттисберге, его солдаты отступили к Виргинии и разобрали принадлежавшие жителям Мэриленда амбары, чтобы навести понтонный мост через реку Потомак[258].

Обычно мятежников не интересовало, кому принадлежала древесина. В Чаттануге у рядового Джесси Эндрюса и его капитана не было палаток, поэтому они поднялись на соседние холмы, чтобы срубить деревья и построить укрытие. При этом они никак не упоминают владельца этих деревьев и уж тем более не сообщают о выписанных ему документах. За короткий промежуток времени южане вырубили множество деревьев самых разных пород. По словам свидетеля, в 1863 году у городка у Порт-Хадсон, Луизиана, они вырубили столько деревьев, что в образованном этими деревьями лесу могли бы скрыться «10 000 холмов и ущелий». В данном случае целью было замедлить продвижение противника. По причине изменчивости военной обстановки огромное количество древесины пропадало впустую. Осенью 1863 года южане выстроили форты и укрытия у Миссионерского хребта, но вскоре проиграли битву и были вынуждены отступить[259].

Как мы уже наблюдали в ситуации с провиантом, некоторые офицеры-мятежники так сильно хотели навредить неприятелю, что не беспокоились о вреде, нанесенном местному белому населению. Полковник Вирт Адамс выяснил, что вражеским кораблям на реке Миссисипи не хватало топлива. В связи с чем он доложил своему командиру, что во время своей предыдущей поездки в Гринвилл «весьма удачно» уничтожил порядка 10 000 вязанок дров. Полковник был убежден, что это помешает флоту янки, и ни слова не сказал о том, как эта мера отразились на мирных жителях. Когда по региону стали двигаться набитые солдатами Конфедерации поезда, они время от времени останавливались, чтобы разломать на дрова чью-нибудь изгородь, и сразу же отбывали дальше. После сражения у Чикамоги войска Юга причинили «немало разрушений» находившейся поблизости ферме Гиллеспи: они реквизировали там множество изгородей и лесоматериалов. Поскольку до нас не дошли материалы конфедератских военно-полевых судов, мы не знаем, сколько солдат были наказаны за подобные действия, однако южане получали столько ресурсов, сколько им требовалось, и не особенно заботились о «декоративных деревьях». Постановления 1863 года оказались так же неэффективны для армии Юга, как приказы Поупа от 1862 года – для армии Севера[260].

К началу 1863 года по всему региону уже происходило интенсивное уничтожение лесов, хотя в разных местах оно начиналось не одновременно. Как вспоминал Томас У. Хиггинсон, в начале года федеральные войска из соображений «безопасности» вырубили лес, окружавший Джексонвилл, Флорида, в радиусе двух миль. В округе Стаффорд, Виргиния, армия федералов потратила на строительство фортов очень много древесины. По словам солдата-янки Остина Стернза, весной 1863 года вокруг лагеря не осталось ни единого дерева. Вскоре после этого некий журналист сравнил округ Стаффорд с голой тундрой, где не осталось ничего, кроме черной выжженной земли, более всего напоминавшей скаковую дорожку в сельской местности. Иногда лес уничтожали намеренно – этим занимались обе армии, – а иногда он становился случайной жертвой военных действий[261].

Но что бы ни было тому причиной, исчезновение леса означало уничтожение лесной фауны – млекопитающих, птиц, амфибий и рыб – и появление прогалин, где царила зловещая тишина. Хуже всего пришлось сосновым лесам, в особенности тем, что росли на склонах гор – в том числе гор вокруг Чаттануги, на которых осенью 1863 года армия федералов вырубила бо́льшую часть деревьев. В лесистых регионах, где течет множество мелких ручьев, вырубка леса может привести к усиленному заиливанию. Осенью 1863 года генерал-майор армии США Улисс С. Грант с огорчением говорил о таком заиливании водоемов в окрестностях Чаттануги, где ручьи несли вниз с горных склонов большие объемы грязи. Всего за несколько лет войны было уничтожено столько деревьев, сколько в мирной жизни срубили бы за десятилетия. Самая большая концентрация вреда пришлась на районы наиболее ожесточенных боев – таких, как Северная Виргиния и Центральный Теннесси[262].

Уничтожение леса создало идеальные условия для образования настоящих океанов грязи. За сутки взрослое дерево некоторых пород «выпивает» из почвы сотню галлонов воды. В результате вырубок земля оказалась перенасыщена влагой. Начиная с первой же военной зимы любой крупный лагерь стоял в грязной луже. Постоянные марши и маневры означали, что тысячи солдат снова и снова утаптывали землю, создавая все условия для возникновения новых луж. Стоило пройти дождю, как земля превращалась в грязь. Военные повозки застревали в этой грязи, и их приходилось бросать. Лошади проваливались в грязевые ямы по самый круп и порой тонули в них на глазах у пораженных зрителей[263].

Природа грязи бросала вызов литературным способностям военных. Майор-конфедерат Роберт Стайлз наблюдал, как из колыхающейся трясины выпрыгивали зеленые лягушата. Он признался, что никогда такого не видел. Рядовой-янки Дж. М. Годоун писал о «грязевых хлябях». На любой войне грязь однозначно снижает боевой дух и способствует распространению инфекционных заболеваний, таких как столбняк и сибирская язва. В случае Гражданской войны для борьбы с грязью требовалось еще больше древесины: иными словами, возникал замкнутый круг. Янки рубили деревья, чтобы прокладывать гати. Даже солдаты-мятежники использовали молодые деревца и подлесок для строительства мостов над грязевыми ямами. Печально известен «грязевой марш» генерала Эмброуза Бернсайда, когда в январе 1863 года он два дня водил армию США по топким окрестностям Фредериксберга, Виргиния, – одному из тех мест, которые значительно пострадали от вырубки[264].