— Это получилось случайно, — я закашлялась минуты на три, не могла остановиться, но он не подал мне стакан воды, а просто стоял и смотрел. В эту минуту я поняла, что любви пришёл конец. Его любви. И кто-то хорошенько над этим поработал.

— Послушай, давай ты не будешь ломать комедию.

Я молчала, физически мне было больно говорить, наверное, я сорвала голос, когда меня мучили Патрик и Свен. И не понятно, почему об этом Стас ничего не говорит.

Стас какое-то время ещё постоял и вышел. Я закрыла ладонями лицо и долго так лежала. Почему же не может быть у меня всё хорошо, почему всё рушится, не успев начаться? Что толку было плакать, надо было что-то делать, спасать свою любовь, веру в себя.

Я медленно спустила ноги с кровати и ужаснулась. Они почти меня не слушались, были будто чужие. Взгляд мой наткнулся на папку, оставленную Стасом, я схватила её и просмотрела. Да, кто-то поработал на славу во главе с Вадимом. Но кому я мешаю, неужели кто-то боится меня? Разве я такая серьёзная помеха, что меня надо так серьёзно устранять? Или по-другому не получилось, так… Надо всё выяснить.

Я встала, походила немного по комнате, но не прошло и пяти минут, как мне захотелось ужасно спать, я решила полежать, прежде чем идти к Стасу, и заснула ещё на двенадцать часов.

Я проснулась в пять утра, встала с постели и вышла из комнаты прямо в длинной, пропахшей потом ночной, со спутанными волосами и босиком. Пытаясь понять, где нахожусь, обнаружила, что в правом крыле третьего этажа, и пошла к Стасу.

Он спал, и я не стала его будить, спокойно приняла душ, долго разглядывала ссадины, синяки и кровоподтёки на всём теле, стараясь не думать, откуда они. На запястьях сильно болели места стёртой кожи. Но, слава Богу, я ничегошеньки не помнила о том вечере у Патрика в комнате.

Стас проснулся, когда я сушила волосы и одевалась.

— Что ты тут делаешь? — гневно, брезгливо даже спросил он. Брови его сдвинулись.

— Я одеваюсь, — просто ответила я и села рядом с ним на постель. — Послушай, я не знаю, кто тебе наговорил…

— Замолчи, теперь я буду говорить.

Он встал с постели, на его груди была намотана тугая повязка.

— Ты теперь выбираешь два пути — либо сидишь здесь под замком и никуда носа не высовываешь, либо — да здравствует королева.

Я вздрогнула от его слов, где-то совсем недавно я их слышала, и через секунду вспомнила, что их говорил Патрик. То, что Стас всерьёз желает мне смерти, я даже не подумала.

— Об этом говорил Патрик, когда они меня поймали! — вскричала я. — Из их разговора я узнала, что это они готовили покушение на тебя! А потом решили изнасиловать меня и послать тебе плёнку…, - я замолчала, с болью глядя на него. — Им удалось? Я ничего не помню.

Стас усмехнулся. — Ты держишь меня за идиота? Ты сама пришла ночью, мне и плёнки никакой не надо было, чтобы понять — ты переспала с целой ротой, и тебе было очень даже хорошо.

— Мне что-то кололи…

Он кивал и горько сдвигал брови в отвращении. — Перестань, какая теперь разница?

Я и не почувствовала, как мне на руки, сложенные судорожно на коленях, закапали часто-часто слёзы.

— Но Патрик правда хотел тебя убить, вот только не знаю, имеет ли отношение к этому Вадим.

Стас молчал. Он надел халат, вышел в кабинет и позвал Павла: — Отведи её в ту комнату и запри хорошенько. Пусть наша шпионка шпионит сама за собой.

Я вскочила с постели, выставив перед собой руки: — Подожди, выслушай меня! Это всё подстроено, Стас, я клянусь. Я не шпионка и ни на кого не работаю! Я не хотела погубить тебя!

Но он уже отвернулся и смотрел в окно на гаражи, вероятно думая о своём Короле дорог.

Когда мне удавалось поговорить с девчонками — это было счастье. Когда во дворе началась весна — это стало счастьем. Когда я видела в окно его — моим единственным смыслом жизни.

Я всерьёз думала о том, чтобы уйти из жизни, но что-то будто нашёптывало мне — это во сто крат хуже, чем то, что сделал со мной Патрик. И я терпела.

Я превратилась в заключённую.

Он развёлся со мной, я это узнала от Нины — она слышала разговоры. Он не желал обо мне говорить ни с кем — всегда нервничал, когда кто-то из клуба спрашивал обо мне. И потому я ещё осталась жить — ему не всё равно, а значит, нет равнодушия — это уже кое-что.

Пришло и ушло лето, за всеми вечеринками я жадно наблюдала из окна, и видела рядом с ним других женщин — молодых и красивых. Поэтому все подоконники в моей большой пустой комнате — залиты слезами.

Я была похожа на королеву из сказки, которую заколдовала злая фея и заперла в башне. И никто меня не спасал, никто не вызволял.

Осенью я сильно заболела, из памяти выпали недели. Меня обнаружили уже с сильнейшей пневмонией, девчонки забили тревогу, и я чуть не умерла. Тогда я впервые за девять месяцев увидела его рядом с собой.

Он зашёл в комнату, долго смотрел на моё худое, заострившееся лицо, больные, плавающие в жару, глаза, и в его взгляде я на доли секунды поймала боль.

После этого меня стали выводить гулять, я была очень слаба, долго выздоравливала, и просто сидела на лавочке, прикрыв глаза и закутавшись в куртку. Выводил меня Павел, когда был не нужен Стасу, иначе говоря, когда был свободен, а босс дома. Мы с ним поначалу не разговаривали, слишком большую пустоту он видел в моём взгляде. Но потом однажды вдруг сказал: — Не мучайся так. Он никого не любит кроме тебя.

Я вздохнула. Мне очень хотелось спросить, почему он так считает, тогда почему я здесь, но промолчала. Наверное, боялась услышать пустые предположения человека, который хотел просто успокоить.

Лучше помечтать. Оставить себе надежду на закуску, вернее, на долгий, очень долгий вечер. До сих пор для меня было загадкой, почему же так Вадим боялся меня, что пришлось устранить. Сама себе я казалась безобидной мошкой.

В день рождения Стаса в доме был большой праздник, Павел прямо с утра оказался занят, и я осталась сидеть в комнате безвылазно. Вечер затянулся, спать всё равно я бы не смогла, и поэтому сидела в кресле и читала роман современной американской писательницы о любви. Принесла мне его Лиля — романтик в душе. Горел только нижний свет, настольная лампа, я вечером его любила включать, так больше чувствовалась ночь. Меня частенько одолевала бессонница от безделья, и я засыпала только к утру.

В коридоре то и дело я слышала смех, один раз даже чьи-то причитания, но к моей двери никто давно уже не совался. Поначалу несколько раз во время вечеринок кто-то из парней подходил и зло шутил про то, чтобы я впустила их, и они развлекут меня, а то я, наверное, скучаю там одна. Но постепенно обо мне забыли. Абсолютно все.

Я наверняка задремала, потому что даже не услышала, как повернулся в замке ключ, как открылась дверь. Вдруг резко открыв глаза, я увидела перед собой Стаса в чёрных джинсах и с голой грудью. Я испугалась и чуть не закричала, попытавшись поджать под себя ноги.

Он встал на колени перед креслом, молча глядел на меня и неровно дышал.

— С днём рождения, — медленно произнесла я, сжав коленки.

Он положил горячие ладони мне на ноги и развёл их в стороны, устраиваясь между ними и расстёгивая ремень на джинсах одной рукой.

Я, как под гипнозом, смотрела ему в его бездонные глаза и пыталась определить, издевается ли он, пришёл надругаться или с миром. Но кроме страсти и чудовищного желания я ничего не разглядела.

— Не надо, — опомнилась я, когда мой халат он сорвал одним движением.

— Хочу тебя, — выдохнул он в мои волосы и сделал то, за чем пришёл.

Меня пронзила острая боль, я совсем не была готова и боялась его. Зажмуриваясь от неё и плача, отвернулась, держась руками за сильные плечи, вмиг покрывшиеся потом. Он был как безумный, действовал быстро, целенаправленно, обнимая меня и трогая изголодавшимися руками, стискивая волосы в ладонях и оттягивая их назад. Это было насилие, вот только разве может изнасиловать любимый человек? Это самое жестокое из насилий.