После этого он ушёл, загладив свою вину губами и руками, утолив и мою похоть после своей.

Ни слова мне не сказал, ни жеста не сделал, в котором бы я увидела прощение себе — только секс — безудержный и жестокий.

И так продолжалось несколько месяцев — раз или два в неделю он отмыкал своим ключом глухой ночью дверь и делал со мной всё, что хотел, а я не противилась, потому что это было бесполезно.

Я несколько раз пробовала с ним заговорить, плакала, умоляла простить, говорила снова и снова, что я ни на кого не работала, но он меня не слышал и не слушал — только моё тело. Как же мне было больно от этого, как тяжко. Я словно билась о дверь, а она не открывалась.

В мае я поняла, что со мной творится что-то странное, я снова заболела, и на этот раз, наверное, точно должна была умереть, потому что не могла и крошки взять в рот, похудела ещё больше, не могла встать с постели — сразу кружилась голова и рвало.

Лиля говорила, что надо вызвать врача, вдруг у меня что-то инфекционное, но Нина только покивала головой и принесла мне тест на беременность. Я сильно покраснела, ведь никому я не говорила, что меня посещает Стас с февраля.

Тест оказался положительным, и я испугалась вдвойне.

Он не верил мне, не слушал меня, возможно, и не любил— как же отнесётся к ребёнку?

Нет — я знаю. Он сделает со мной то же, что и Вадим с Кристиной.

Я зажмурилась от страха и зарыдала.

* * *

С девушек я взяла слово молчать, призналась, что ребёнок Стаса. Они лишний раз посочувствовали мне. Нина уверяла меня ни за что ему не говорить до поры до времени — заставит сделать аборт. Так я и сделала. Но этого не получилось. В один из вечеров, как раз на мой день рождения, Стас пришёл снова, а я сидела в ванной и обнимала унитаз — в канализацию уходил весь мой ужин, а это всё, что я отважилась поесть сегодня.

Он помог мне, умыл, положил на кровать, молча посидел возле меня и ушёл. На следующий вечер застал меня лежащей в кровати и плачущей. Мне было настолько плохо, что я не заметила, как он пришёл. Через минуту я снова побежала в туалет — сценарий повторился. Тогда он со мной впервые за это время заговорил: — Что с тобой происходит? Ты опять заболела?

Я отрицательно помотала головой, глотая слёзы, потом стала наоборот кивать.

— Немного, — стиснув зубы, произнесла я. — Отравилась чем-то.

— Это у тебя давно? Тогда это не отравление. Вызвать врача?

— Нет, уже почти прошло, — меня трясла мелкая дрожь от страха, что он может сделать с ребёнком, если узнает. Ведь насколько я помню, он всегда говорил, что дети ему не нужны.

Он стиснул мои дрожащие плечи и заглянул в глаза: — Температура? Почему ты дрожишь?

— Нет, нет, просто немного холодно от воды, я вся облилась, когда умывалась, — на самом деле у меня зуб на зуб не попадал.

— Завтра я пришлю врача, — убеждённо сказал он.

Наутро пришёл Мишин, внимательно меня осмотрел, расспросил о том, что я ела, какие симптомы, спросил о месячных, я сказала, что только что прошли, и ушёл. Я уже успокоилась, Стас вечером не пришёл, а меня и не тошнило в этот день. Зато утром следующего дня я всё время провела в ванной, сидела, обхватив колени руками возле унитаза, когда тошнота уходила. Мой завтрак стоял нетронутый на кофейном столике в комнате. И именно утром зашёл Стас. Он был в серой рубашке и чёрных брюках, весь надушенный, не то, что я, нечёсаное чучело в облаках собственной рвоты.

Он оторвал меня от пола, насильно умыл, вытер полотенцем, усадил в кресло, дал кружку с чаем, подождал, пока я выпью несколько глотков и коротко произнёс: — Что с тобой, говори, и не надо врать мне, как Мишину вчера.

Холод закрался мне в душу, мне показалось, что живот свернуло от страха, будто защищая крохотное дитя.

— Ты мне обещал, — вырвалось у меня первое, что пришло в голову, что всплыло в памяти. — Ты обещал, что не убьёшь меня, как Кристи.

Он часто заморгал, брови его, невероятно красивые глаза нахмурились и тут же разошлись в догадке.

Стас сел на второе кресло рядом с моим: — Сколько уже?

Губы мои опустились в горькую линию. Зачем же он ещё спрашивает, кроме как сделать мне аборт…

— Ты обещал, пожалуйста.

— Ты мне тоже много чего обещала и клялась любить, — зло закричал он, и я замолчала, закрыв глаза и вдавившись в кресло.

— Сколько?

— Два месяца, наверное, — тихо-тихо произнесла я, неосознанно сжимая кулаки на животе.

После обеда пришёл Мишин вместе со Стасом и встал в дверях.

— Мне надо тебя осмотреть, чтобы определить срок беременности. Я акушерство знаю. Не бойся, я ничего плохого не сделаю.

— Не надо ничего смотреть, всё хорошо.

— Нет, не хорошо. Беременным женщинам надо наблюдаться, а если у тебя сильный токсикоз, это вдвойне опасно, ацетон из твоей крови может отравить ребёнка, вызвать выкидыш.

Я стояла у окна, крепко сложив на груди руки.

— Аглая, не дури, надо посмотреть.

— Если хотите аборт, убивайте тогда сразу меня, я не дамся.

Стас прошёл в комнату и кинул длинный шарф на кресло, хмуро глядя на меня.

— Ультиматумы будешь ставить? А может, поставим вопрос об отцовстве?

Моё дыхание сбилось, я задержала его от тупой боли в груди и снова проглотила обиду. На это я ничего не сказала. Стоять у открытого окна вдруг стало холодно.

Вдруг в распахнутую дверь вошёл Вадим с белой тростью и золотым набалдашником на ней. Я никогда не видела его, так тяжело опирающегося на трость, всегда лёгкий, спортивный, занимался на тренажёрах наравне со Стасом, а тут…

— Что за шум, а драки нет? — беззаботно спросил он, но в его глазах совсем не было той расслабленности, что в голосе.

Мишин скромно молчал, держа свой чемодан с инструментами и необходимыми медикаментами. Стас взял в руки шарф и стал его складывать. Он был шёлковый, мне было интересно, зачем он ему, и я напряжённо наблюдала за его руками, чувствуя, как страх поднимается от живота к горлу в виде тошноты.

— Воспитываю бывшую жену, — наконец ответил Стас.

— А, она бунтует? Считает свою участь незаслуженной?

— И это тоже. Придётся поговорить с ней подальше отсюда, расставить точки над I, — стиснув зубы, произнёс Стас, с ненавистью глядя мне в глаза.

Я забыла, что нужно дышать, заворожено смотрела на него, перед глазами возникла пелена из слёз. Губы что-то хотели произнести, но не могли — голос мне отказал от горя. Сквозь этот белый плотный туман боли я слышала, как Вадим сказал: — Стас, ты только аккуратно, не оставляй трупов, вся эта грязь ни к чему сейчас. Тихо как-нибудь. Как я, — и, помолчав, добавил, — не могло же это нытьё о любви вечно продолжаться. У нас есть свои правила, по ним и надо играть. Ну и бабы же — дуры.

Стас перевёл взгляд на него и подошёл ко мне почти вплотную.

— А что всё-таки случилось? — любопытствовал и не уходил Вадим. — Неужели эта маленькая шпионка и шлюшка что-то вытворила? Вроде сидела тихо сколько… год? Больше?

— То же, что и твоя, — коротко бросил Стас. — Причём неизвестно от кого.

Вадим округлил глаза и расхохотался в голос.

— Оригинально, но уже было. А обязательно это делать самому?

— Ну не Свену же, — с видом шутника сказал Стас и жестоко улыбнулся. У меня от этой улыбки поползли по спине мурашки. Я всё смотрела и смотрела на шарф с возрастающим ужасом.

Вадим вновь рассмеялся: — Слишком мёртв для этого.

Пришлось моргнуть от переполнившихся слезами век. Значит, Свена убили, а Патрика? Почему девчонки ничего не говорили мне об этом? Не знали?

Вдруг Вадим решил подойти ко мне, встал недалеко и долго, изучающе смотрел.

— Выглядишь ты, честно сказать, не очень цветуще. Похожа на ту малолетку, которую чуть не поимел братец Антон. Кстати, неглупый малый. Но слишком ленивый, чтобы что-то делать. А ты оказалась предприимчивее, молодец. Деньги почуяла, — он кивал, брезгливо улыбаясь, — думала, будешь руководить Стасом и всеми, так?

— Вы людей судите по себе, везде ищете подвох и обман. — Я глубоко вздохнула: — Везде интриги. Всё это глупо, всё гораздо проще. Иногда просто бывает — люди любят друг друга. Вам не понять.