Можно увидеть, как западные аIIы изображали представителей Малой Тартарии — Запорожской Сечи, а также ногайских, черкасских, калмыцких и казанских тартар. Почему же на картах мира тех времён находится столько стран, имеющих в своём названии слово Тартария? На этот вопрос ответил академик Николай Левашов в своей интереснейшей статье «Замалчиваемая история России-2»: «Причиной появления такого количества Тартарий является отпочкование от Славяно-Арийской Империи (Great Tartary) окраинных провинций, как следствие ослабления Империи в результате нашествия орд джунгар, которые захватили и полностью разрушили столицу этой Империи — Асгард-Ирийский в 7038 году от СМЗХ или 1530 году от р.х.»
Во времена монгольской династии Юань, основанной ханом Хубилаем, город Пекин носил название Ханбалык (Хан-Балык, Камбалук, Кабалут), что означает «Великая резиденция хана», его можно встретить в записках Марко Поло в написании Cambuluc.
Если бы не был написан заголовок и пояснение к картинке, то можно было подумать, что на нас смотрит молодой русский царь Иван Грозный. Нет, это не Грозный, это великий Император Тартар Тамерлан. Данная гравюра находится в книге «Histoire de Timur-Bec, connu sous le nom du grand Tamerlan, empereur des Mogols & Tartares», написанной Шарафом аль Дином Али Язди в 1454 году и изданной в Париже в 1722. Примерно в конце XVIII века, а это время правления Екатерины II, после того, как Великая Тартария потерпела поражение в Мировой Войне, известной нам из курса школьной истории, как «Восстание Пугачёва» 1773–1775 гг., это название на картах стало постепенно заменяться на Российскую империю, однако Независимая и Китайская Тартарии всё ещё отображались вплоть до начала XIX века. После этого времени слово Тартария пропадает с карт вообще и заменяется другими названиями. Например, Китайскую Тартарию стали называть Манчжурией.
Всё вышеуказанное относится к иностранным картам. На русском же языке карт с Тартарией вообще сохранилось ничтожное количество, в крайнем случае, в открытом доступе. Например, существует карта 1707 года В. Киприанова «Изображение Глобуса земного» и карта Азии 1745 года. Такое положение вещей наводит на мысль, что информацию о Великой Империи Русов тщательно уничтожали. Однако, кое-что всё-таки осталось и наконец дошло до широких масс. Одной из самых значительных работ являются книги и карты выдающегося русского картографа и летописца Сибири Семёна Ремезова. Федор Михайлович Достоевский (1821–1881) в свой книги «Запад против России» писал следующее:
«Для Европы Россия — недоумение, и всякое действие ее — недоумение, и так будет до самого конца. Если есть на свете страна, которая была бы для других, отдаленных или сопредельных с нею стран более неизвестною, неисследованною, более всех других стран непонятою и непонятною, то эта страна есть, бесспорно, Россия для западных соседей своих. Никакой Китай, никакая Япония не могут быть покрыты такой тайной для европейской пытливости, как Россия, прежде, в настоящую минуту и даже, может быть, еще очень.
В самом деле, если Россия, столь бескорыстно и правдиво ополчившаяся теперь на спасение и на возрождение угнетенных племен, впоследствии и усилится ими же, то все же, и в этом даже случае, явит собою самый исключительный пример, которого уж никак не ожидает Европа, мерящая на свой аршин. Усилясь, хотя бы даже чрезмерно, союзом своим с освобожденными ею племенами, она не бросится на Европу с мечом, не захватит и не отнимет у ней ничего, как бы непременно сделала Европа, если б нашла возможность вновь соединиться вся против России, и как делали в Европе все нации, во всю жизнь свою, чуть только получала какая-нибудь из них возможность усилиться на счет своей соседки.
Да Россия виновата уже тем, что она Россия, а русские тем, что они русские, то есть славяне: ненавистно славянское племя. Свобода совести и убеждений есть первая и главная свобода в мире. Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно. Что ж из этого следует? А следует то, что кроме свободы, есть еще равенство, и именно равенство перед законом. Про это равенство перед законом можно только сказать, что в том виде, в каком оно теперь прилагается, каждый француз может и должен принять его за личную для себя обиду. Что ж остается из формулы? Братство.
Но если вы украдете из добродетели, о, вам тогда совершенно все прощается. Прежде хоть что-нибудь признавалось, кроме денег, так что человек и без денег, но с другими качествами мог рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение; ну, а теперь ни-ни. Теперь надо накопить денежки и завести как можно больше вещей, тогда и можно рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение. И не только на уважение других, но даже на самоуважение нельзя иначе рассчитывать. Когда дело доходит до России, какое-то необыкновенное тупоумие нападает на тех самых людей, которые выдумали порох и сосчитали столько звезд на небе, что даже уверились наконец, что могут их и хватать с неба. Доверенность народа теперь надо заслужить; надо его полюбить, надо пострадать, надо преобразиться в него вполне. Умеем ли мы это? Можем ли это сделать, доросли ли до этого?
Надобен аIIитет, надобно солнце, чтоб освещало. Солнце показалось на Востоке, и для человечества с Востока начинается новый день. Когда просияет солнце совсем, тогда и поймут, что такое настоящие «интересы цивилизации». А то выставится знамя с надписью на нем: «Apres nous le deluge» (После нас хоть потоп)! Неужели столь славная «цивилизация» доведет европейского человека до такого девиза, да тем с ним и покончит? К тому идет. Германия нуждается в союзе с Россией, мало того: что зависимость от союза с Россией есть, по-видимому, роковое назначение Германии, с франко-прусской войны особенно.
Стать русскими во-первых и прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас самих уважать. И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе и, породнившись с нею, стали бы тотчас ей понятнее. Тогда не отвертывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем совсем другие.
Ах, как скучно праздно в вагоне сидеть, ну вот точь-в-точь так же, как скучно у нас на Руси без своего дела жить. Хоть и везут тебя, хоть и заботятся о тебе, хоть подчас даже так убаюкают, что, кажется бы, и желать больше нечего, а все-таки тоска, тоска и именно потому, что сам ничего не делаешь, потому что уж слишком о тебе заботятся, а ты сиди да жди, когда еще довезут. Право, иной раз так бы и выскочил из вагона да сбоку подле машины на своих ногах побежал. Пусть выйдет хуже, пусть с непривычки устану, собьюсь, нужды нет! Зато сам, своими ногами иду, зато себе дело нашел и сам его делаю.
Неужели же кто-нибудь из нас мог устоять против этого влияния, призыва, давления? Как еще не переродились мы окончательно в европейцев? Что мы не переродились — с этим, я думаю, все согласятся, одни с радостию, другие, разумеется, со злобою за то, что мы не доросли до перерождения. У нас до того все особенно, все непохоже на Европу во всех отношениях: и во внутренних, и во внешних, и во всевозможных, — что европейских результатов невозможно добыть на нашей почве. Мы хотим и можем сдвигать с места горы; из наших сердец бьет чистейший ключ любви ко всему человечеству. Мы хотели бы разом обняться со всем человечеством. Мы хотим работы соразмерно с силами нашими; вот какой хотим мы деятельности и гибнем в бездействии.
