Кир молча отобрал у нее бутылку.

– А тебе важно, что я буду думать про тебя? – улыбнулся он.

Ксюха посмотрела на него и поднялась. Потянулась и направилась к двери.

– Тебе где постелить? – бросила через плечо.

– Могу лечь сразу с тобой, – не растерялся Кирилл. И, поймав ее возмущенный взгляд, рассмеялся: – Нет, просто если следовать динамике наших отношений, то будет логично предположить, что где бы я ни лег, утром все равно обнаружу тебя у себя под одеялом.

Ксюха громко фыркнула, берясь за ручку двери.

– Постелю на твоем любимом диване в гостиной, – бросила коротко. – Вот же придурок, Божееее!!!

Кир улыбнулся и подмигнул сидящему рядом Пончику. Тот зевнул и приветливо вильнул хвостом в ответ.

– Видал? – пожаловался ему Кирилл. – Вот так разгребаешь целый день: девицы, лошади, китайцы, самураи... Ни психики не щадя, ни здоровья... А потом на тебе – придурок... – Пончик с пониманием посмотрел на него и дал лапу. Кир пожал ее и потрепал его по холке: – Молодец, соображаешь. Э-хх, вот такая, брат мой, фукусима...– выдохнул он устало.

– Гляди-кась, – Кондрат удивленно потер замерзшее окно. – Кажись к соседям-то сваты пожаловали... Ить как знал – уведут девку, как пить дать! – махнул рукой он.

Димитрий отложил в сторону старый хомут, который он пытался починить, и подошел к окну. Возле соседской калитки стояли дорогие сани. Добротный, сытый жеребец похрапывал в упряжи, нетерпеливо бил копытом, а из его ноздрей валил пар. Вокруг него лениво похаживал ямщик, деловито пиная полозья саней. Стало быть, гости богатые пожаловали. И Димитрий уже догадывался – кто именно...

– Тьфу! – расстроился Кондрат и сел за стол. – Такую девку упустил... Эхх! – он досадливо крякнул. – И добрая, и фактурная, а пироги какие печет... А теперя почитай – все? Разве ж она ему откажет? Эх тыыы, дуболом! Ить нравился ж ты ей, ведь вся деревня знала!

Димитрий скрипнул зубами так, что на скулах заиграли желваки. Стиснул руки в пудовые кулаки до хруста в суставах. Быстро подхватил с лавки тулуп.

– Куды? – напугался Кондрат. – Совсем сдурел? Где ты, а где князь! На каторгу захотел?

Димитрий посмотрел на него удивленно.

– Пойду скотине дам, – обыденно сообщил он, хлопнув дверью.

***

Долгомышкин-старший – грузный отставной офицер в богатой бобровой шубе с высокомерным видом проследовал в избу. Мимоходом кивнул в знак приветствия деду Даниле и брезгливо осмотрелся.

– А вы проходите, ваше высокблагородие, садитесь да чайку отведайте, – суетилась вокруг него бабка Анисья.

Она стряхнула с лавки кота и быстро протерла ее полотенцем.

– Присаживайтесь, не стесняйтесь. Сейчас пирогов принесу. С маком. Может, водочки потребить под такое дело? А что ж вы не предупредили, мы бы подготовились. А почто одни, да без сватов? – с заискивающим видом тараторила она без умолку, уставляя стол нехитрыми угощениями.

Князь скинул шубу, оставшись в едва сходящемся на богатом пузе мундире, и грузно опустился на скамью. Дед Данила на правах хозяина чинно уселся напротив и выжидательно уставился на гостя.

Бабка бухнула на стол штоф с водкой и миску соленых груздей.

– А что ж сам Василий Юрьевич не пожаловали? Али позже будут? – не унималась она.

Снеженика с девчатами испуганными мышами затаились за печкой. Зачем пожаловал Долгомышкин-старший, было непонятно. Но когда бабка заговорила о сватах, сердце Снеженики ухнуло в пятки. Решать такие вопросы за кого-то она была не готова.

Дед молча наполнил рюмки. Долгомышкин подхватил одну, коротко выдохнул в сторону и опрокинул ее в рот, не закусывая. Потом чинно вытер указательным пальцем седые усы.

– Добро помню! – басом заявил он, глядя на деда. – И не люблю быть в долгу. А мой Василий, получается, девке вашей жизнью обязан.

Дед Данила неопределенно пожал плечами, а бабка охотно закивала.

– А посему примите от меня благодарность и дары. Сей же час доставят вам сундук с добром, отказ не принимаю, – приказным тоном продолжил князь. – Там на приданое с лихвой ей хватит. Это хорошая новость. Теперь плохая...

Он снова наполнил рюмку, молча выпил. Крякнул забористо, но закусывать снова не стал.

– Передали мне мои люди, что Василий в сосновском поместье почти не бывает, дела все забросил, да только и знает, что с девкой вашей милуется... Совсем разум потерял, да честь дворянскую с ним вместе...

Бабка Анисья ахнула и выронила плошку с мочеными яблоками. В гробовой тишине они покатились по полу, а миска с треском разлетелась в черепки. У деда Данилы глаза полезли на лоб, он удивленно хмыкнул и почесал бороду.

– А не наговаривают ли твои люди? Можа, что спьяну померещилось? – недоверчиво покосился он.

– Тоже так подумал сначала, – пробасил князь. – Покуда сына не увидел. Ить ни одной разумной мысли в голове, аки кобель в период гона... Я его сюда за что отправил? – словно оправдываясь, развел руками Долгомышкин. – Чтобы за ум взялся, ибо кутила и мот. Думал, месяц-два посидит в Сосновке, по жизни светской поскучает, выводы сделает. А он? Того и гляди на девке крестьянской женится! В общем так... – князь вытащил из-за пазухи увесистый кошель и грохнул его на стол. – Коли он девку вашу порушил, примите как откуп. Но буду требовать, чтоб более она к нему не приближалась! Иначе по селу ославлю, а его в Сибирь отправлю, там дел сейчас хватает! Все одно – разлучу!

– Дык... – заикнулся дед Данила, но князь его перебил:

– Я потому один пришел, – сказал, понизив голос. – В селе пока еще не знают. Так в ваших интересах девку вашу соблюсти, да сора из избы не выносить.

Князь выпил еще водки и грузно поднялся со скамьи.

– Архип! – прокричал в приоткрытые двери.

Кучер, пыхтя и тужась от напряжения, втащил на порог объемный кованый сундук. Потом, суетясь, подал барину шубу.

– За сим визит свой завершаю, да на благоразумие ваше надеюсь, – он грозно посмотрел на деда и скрылся в дверях.

Дед Данила молча подошел к окну, проводил князя взглядом до калитки, посмотрел, как тот взобрался в сани, а могучий жеребец сорвался с места, и вернулся обратно за стол. В гробовой тишине выпил налитую рюмку, закусил грибочком. Потом взвесил в руке кошель.

– Дык чего ж ты молчишь-то, ирод? – рявкнула бабка так, что дед от неожиданности подскочил и выронил княжьи дары. – Ить позорище какое, прости господи, не ровен час, народ прознает, да все ворота дегтем вымажет! Ох, горе-горюшко, беда-а-а! – заголосила она. – Ох, Глашка бедная, так замуж и не выйдет, дык еще и опозорила зараза ента городская. А ну иди сюды!

Она всплеснула полотенцем и бросилась за печку.

– Ить как ума хватило, а? – накинулась она на Снеженику. – Это, можа, у вас там с мужиками до свадьбы жить энто норма, дык здесь разве можно?! Это что ж ей делать, головушке бедовой, как вернется, а? Хоть прямиком да в прорубь с головой!

Снеженика вжалась в стену. После слов князя она и сама обалдела. Во-первых, прошло-то всего ничего, а с учетом того, что Долгомышкина с тех пор она в глаза не видала, все услышанное казалось полным бредом или «новостями от бабки Матрены».

– Ах ты ж блудница греховная! – бабка Анисья от души хлестанула полотенцем. Снеженика, вытаращив глаза, едва успела увернуться. Девки подняли визг. – Какой же бес тебя попутал с энтим франтом закрутить? Н-на, получай!

Снеженика поднырнула под руку разъяренной бабки и пулей вылетела в горницу.

– А ты что сидишь, пенек облезлый? – накинулась та на деда, который спокойно наливал себе вторую. – Таки ославила Глашку-то нашу! А ежели теперя понесет? – ахнула она от новой догадки.

Дед удивленно вскинул брови и довольно хе-хекнул.

– Ить и дура ж ты, Анисья, индо удивляюсь, почто я тебя замуж взял? –он опрокинул рюмаху, занюхал рукавом.

Это окончательно вывело бабку из себя. Воспользовавшись тем, что она переключилась на другой объект, Снеженика подхватила с лавки платок и шубейку и выскочила в сени. Запрыгнула в валенки и испуганной лисицей сорвалась со двора.