– Дык козел ты бородатый, а не Микентьевич! – снова всплеснула руками бабка. – На погост скоро, а он все веселится аки дите малое, прости хосподи!

– А чаво ж не веселиться, коли весело! – снова крякнул дед и добавил уже строже: – Чаво пристали к девке? Нормальная она! Приснилось чей-то, а ты как курица ошпаренная – сразу за батюшкой! Почто девку по селу славишь? – он строго постучал бадиком по полу, и бабка, было открывшая рот, чтобы возразить, неожиданно покорно примолкла. – А ты, отец Игнат, ступай! – продолжил дед. – Спасибо, что не отказал, муку и козу я тебе сегодня на телеге доставлю. Ступай, да не болтай лишнего. Анисья, отсыпь литра три за работу, не скупись, чай старался человек.

Отец Игнат, не особо обращая внимание на деда, оглядел дело рук своих и довольно крякнул. Удовлетворенно потер ладони и свысока взглянул на бабку, всем своим видом говоря, мол, видали? Мастерство не пропьешь.

– Епитимью на тебя налагаю, чтоб не повадно было беса тешить! – погрозил он пальцем Снеженике. – «Отче наш» десять раз на дню читать и земные поклоны о сорок штук бить, да от причастия святого до Крещения тебя отлучаю!

– Благослови тебя матерь, царица нябесная, что в беде не оставил, да от супостата нечистого избавил, – размашисто крестясь, поклонилась попу бабка Анисья. – А пойдем-ка, батюшка, провожу тебя, да для успокоения душевного лекарствия добавлю.

Снеженике понадобилось несколько минут, чтобы перевести дух. Она уселась на полу, вытирая мокрое лицо уголком красного цветастого платка, что болтался у нее на шее.

Дедок кряхтя поднялся и, опираясь на бадик и подволакивая ногу, подошел к окну. Проводил глазами до калитки донельзя довольного батюшку, который обнимая одной рукой трехлитровую бутыль мутного самогона что-то самозабвенно втолковывал семенящей рядышком бабуле, и обернулся с Снеженике. Усмехнулся в усы, причесав пятерней небогатую бороденку:

– Дед Данила меня кличут, будем знакомы!

Еще несколько минут она тупо просидела на полу, хлопая глазами, пока бабка Анисья разбиралась со своими домочадцами. Две девчушки с печки после долгих уговоров, споров и угроз были вытолканы бабкой за дверь: одна – с лопатой, вторая – с ведром. Кот, на всякий случай, отправлен туда же, а вот дед удаляться из избы напрочь отказался, мотивируя тем, что «куды ж такая театра, да без меня».

Бабка поругалась, поворчала, погрозила рушником, но смирилась и, наконец, обтерев руки о передник, уселась на топчан рядом с незваной гостьей.

– Ну рассказывай, кто есть такая, да как звать? – с недоверием оглядывая ее, начала она. – Отца Игната, можа, провела, токмо меня не проведешь. Я с такой оказией уже встречалась. Так что говори смело, да на деда не смотри, ему все одно в селе никто не поверит: дурной, аки Петрушка на ярмарке.

Снеженика растерялась. Сейчас, когда сковавший тело ужас начал потихоньку отпускать, навалилась дикая усталость. Ей казалось, что все это сон и хотелось только одного – побыстрее проснуться в своей кровати, под теплым боком вдруг ставшего до боли в сердце любимым и родным Вадьки, а все вот это, начиная с зеркала и заканчивая попом, собрать в мусорный пакет и выбросить подальше на задворки сознания.

Она потерла кулаками глаза и, осознав, что ее мечтам не быть реальностью, громко всхлипнула.

– Я... это... ыыыыы, – наконец не выдержала она и, громко разревевшись, решила, что пора сдаваться. – Снеженика...

– Снеже...тьфу! Енто чего, коровья кличка? – поморщился дед, усаживаясь на лавку.

– Нет! – возмутилась Снеженика, хлюпнув носом. – Человеческая!

– Ясно, ну а звать-то как? – сочувственно, как к умственно-отсталой, обратилась бабуся.

Снеженика разревелась пуще прежнего. Теперь уже из жалости к себе. Мало того, забросило на какую-то Кудыкину гору, чуть кнута от попа не отхватила, так теперь еще и оскорбляют в самых светлых чувствах. И кто? Бабка какая-то доисторическая... Её – представителя современной развитой цивилизации!

– Света. Светлана, – утерев опухший нос рукавом, выдала она.

– Красивое имя, редкое, – неожиданно одобрила бабуся, и Снеженика, преполненная чувством собственного достоинства, гордо взглянула на деда. – Светлая, значит, енто хорошо, а почто беса вызывать решилась?

– Никого я не вызывала! – снова скривила лицо она. – Я просто погадать хотела, на суженого! Он у меня есть, но я подумала, а вдруг это не он... И тут Ксюша говорит, давай проверим... А там мужик... Странный. Он мне не понравился, я и ушла спать. А зеркало закрыть забыла... ыыыыы...

– Вот тараторит как сорока, – поморщилась бабка и вопросительно посмотрела на деда. – А что, Данила, повторяется история?

– Дурь ваша бабья повторяется, хучь скрозь столетия, хучь скрозь века! – сурово выругался тот. – Что у курицы мозгов, и то поболее! Та хоть знает, что петух – он вот тут, в курятнике, а не в зеркале его разглядывать побежит!

Дед Данила многозначительно и с вызовом постучал себя пальцем по лбу.

– Ишь, смотри-ка, распетушился, каплун матёрый! – тут же взбеленилась бабка. – А можа, я тоже в свое время думала, что королевич заморский ко мне посватает, а не скоморох с базара!

– Тьфу на тебя, Анисья, вот надобно было б не брать тебя тогда, пущай бы по селу как ведьму ославили! Глядишь, одной ведьмой и меньше бы стало! Говорил же, выкинь енто зеркало бесовское! Дурное оно! Как знал: оставишь – все одно какая дурная башка вляпается!

– Нельзя! – строго погрозила пальцем бабка. – Не бесовское оно, а заговоренное!

– Зачем отца Игната позвала, коли знала, в чем дело? – не унимался дед.

– Откель я знала? Да мало ли, какая гадость в ее личину обрядилась? А так хоть знать буду – не нечистый енто, а девка бестолковая...

– Энто ты у нас бестолковая! Что ума, что суеты, как у курицы нетоптанной! Вот куда теперя Глашку закинуло?

Снеженика едва успевала переводить удивленные глаза с одного спорщика на другого и не могла поверить в то, что видит. Складывалось впечатление, что если для них подобное перевоплощение и не обычное дело, то как минимум, вполне знакомое.

– А Глаша в Москве теперь. В квартире у Ксюши, получается... – пробормотала она и замолчала, наблюдая, как вытягиваются в удивлении лица стариков.

– У самого царя-батюшки что ли? – ахнула бабка. – Дык ты, девка, кровей царских али как?

– Царя-я-я..? – удивленно промычала Снеженика. Историю в школе она не любила. Ну зачем это все – ворошить прошлое, если оно уже прошло? Даты эти всякие, цари... Поэтому теперь пришлось поднапрячь память, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться во временном отрезке, в который попала. Так-так, кого мы помним из царей? Разве что Ивана Грозного... До него вроде царь Горох был, а после – Берендей. Или наоборот? Ну это неважно.

– Это Иван Грозный что ли? – поморщив лоб, наконец, блеснула познаниями она.

– Хех, – усмехнулся дед. – Каких там царских? Холопка и есть холопка.

Снеженика задохнулась от возмущения.

– А вы, Протопопий Микентьевич, или как вас там... Зря думаете, что я глупая. У нас в двадцать первом веке и технологии, и телефоны, и самолеты есть! А царей нету. И холопов тоже.

– Двадцать первом? – хмыкнула бабуся, глянула на деда и перекрестилась. – Подалее меня ушла... Вот что, девка, поднимайся с полу, да завтрак готовить иди. И мой тебе совет: болтай поменее, да работай поболее. Девчатам ничего не говори, мол, ударилась головой о притолоку у Федосьи вчерась, вот мозги и покривились. По всем вопросам к нам с дедом обращайся, справимся, бог даст...

Снеженика напугалась:

– Бабусь, это что же происходит? Я такая тут и останусь? – она снова скривилась, готовая вот-вот разрыдаться. – Я домой хочу, меня жених ждет! Я на маникюр на завтра записана! – и Снеженика снова взвыла.

– Ишь ты, хранцуз чтоль? Ниче, подождет, не развалится...

– Какой француз? Я не хочу коров доить, я их боюсь!

– Значит, научишься, – уверенно прихлопнула бабка, поднимаясь с топчана, но поймав полный ужаса и недоумения взгляд Снеженики, добавила полушепотом: – То бесы играют в свои игрища, да вот токмо Святки – не время их силы. Сейчас силы другие правят, а значит, и игрища их контролируют. Раз уж ты тут, значит, поучить вас с Глашкой решили. Как и меня, грешную, однажды. Прими, девка, урок ентот, а как усвоишь – вернут они как было, уж мне-то верь.