Она повернулась на бок, намереваясь слезть с дивана и оторопела. Глаша, видимо, снова проснулась до зари, а на ее месте она с удивлением обнаружила Кирилла. Тот скромно ютился на самом краешке, зябко кутаясь в оленей, и даже не претендовал на ее одеяло, довольствуясь только уголком, едва прикрывающим ноги.

Вот! На нее бочку катил, а сам... Ксюха улыбнулась. Почему-то присела рядом, не в силах отвести от него глаз. Такой забавно-милый, как дитя. Похоже, что на полу совсем замерз и забрался на диван в поисках спасения.

Она аккуратно, чтобы не потревожить, перелезла через него и запрыгнула в пушистые тапки. Потом обернулась и, потянув за край одеяла, заботливо укутала в него Кира. Подоткнула края по бокам и, не удержавшись, чмокнула его в висок.

На кухне вовсю свистел чайник, а Глаша ловко переворачивала на сковороде блины.

– Доброе утро! – бодро прочавкал Вадим, слизывая с пальцев тягучий ароматный мед. – Выспалась?

Ксюха поздоровалась и налила себе в кружку чай. Уселась поближе к плите, зябко обнимая ладонями чашку.

– Вадь, затопить бы. Холодно.

– Сейчас, сейчас, – засуетился Дмитрий Степанович. – Не хотел вас будить, она ж гудит как паровоз. Парнишку твоего не разбужу?

– Кого? – Ксюха смущенно улыбнулась, понимая, что он говорит это всерьез. Напугалась, осознав, что ей это приятно.

Дед проделал непонятные махинации с печкой, в которых не каждый инженер разберется, и та, наконец, загудела, источая мягкое тепло.

Шпицы, поскуливая, сгрудились у двери, и Ксюха засобиралась на улицу.

– Да пусть гуляют, у меня собаки нет, – успокоил ее дед.

Но Вадим тоже поднялся из-за стола.

– Ну, – хлопнул в ладоши он, направляясь следом за ней, – какие у нас планы на сегодня?

***

– А церковь была вот здесь! – тараща огромные глаза на магазин, доложила Глаша. Глаза ее разгорелись, а щеки пылали румянцем. Было заметно, что ей одновременно и любопытно, и страшно, но любопытство перевешивало.

Дом Дмитрия Степановича располагался в центре деревни недалеко от реки. Через дорогу стояла двухэтажная школа, рядом с ней небольшая часовенка, а дальше проулок выходил на центральную дорогу, вдоль которой теснились дома и парочка магазинов.

– А вон там поповский дом был! – она указала пальчиком на довольно дорогой коттедж рядом с магазином. А сейчас церква где же?

– Сейчас только часовня, – охотно объяснил дед. – Но за школой есть старинная церковь-музей. Как раз девятнадцатый век. Построил ее князь Василий Юрьевич Долгомышкин, знаешь такого?

– Нет, – пожала плечами Глаша. – Барина Сосновского знаю, а князья к нам и не заезжают...

– Так вот, говорят, интересная это история была... Как-нибудь расскажу. А церковь потом большевики сломали. Колокольню снесли, а остальное под конюшни приспособили. Да так и осталась она вот, без колокольни... Пойдем, покажу.

Более-менее знакомым для Глаши оказался только берег, который тоже знатно обвалился и стал значительно положе.

– И леса на том берегу не было! Там же Сосновка была!

– Есть поселок за лесом, – улыбнулся Дмитрий Степанович, – и усадьба князя Долгомышкина сохранилась. Там санаторий сейчас и турбазы.

Ксюха, зевая, бродила вдоль забора, пока остальные снаряжали экспедицию на реку.

– У нас как делают? – объяснял дед проснувшемуся и выползшему на улицу Кириллу. – Прорубь заранее вырежут, потом в сочельник батюшка из района приедет, освятит. Сейчас особо никто и не купается уже. Так, молодежь иногда, и то редко. А вот воду после полуночи надо пойти взять. Умыться, да на год запастись.

Блаженную тишину зимнего утра прорезали вопли и звуки борьбы. Куры подняли шум и гвалт, послышалось хлопанье крыльев, грохот и возмущенное кудахтанье. Из-за ворот раздались отчаянный клекот петуха и чье-то грозное рычание.

– Хосподя, у вас куры есть, да? – страдальчески закатила глаза Ксюха.

– Есть немного, – кивнул дед. – Кажись, лиса забралась или хорек, надо пойти посмотреть.

– Звездоцап? – догадался Вадим.

Ксюха отчаянно всплеснула руками.

– Я сама, вы не отвлекайтесь.

***

Клекот Петрович, попав в знакомые пенаты, был просто обязан навести порядок. Неважно, что не тот курятник и куры не те. Главное, какой-то наглый петух посмел высказать ему свое неуважение.

Ксюха с Кириллом прибежали как раз в тот момент, когда он, отплевываясь от пуха, выдирал наглецу из хвоста последнее перо. Вот где пригодилось собачее умение кусаться! Не имея зубов, провозился бы гораздо дольше.

– Сюда иди! – Ксюха попыталась оттащить его от петуха, но Клекот Петрович только что победил и упивался своей победой. Никуда идти он, разумеется, не собирался, поэтому грозно типнул ее за палец и нацелился на курятник.

Ксюха поймала его на пороге, но тот ловко вывернулся и помчался прямо к небольшому, дряхлому навесу с крышей из перепревшей соломы, под которым были установлены птичьи кормушки.

– Лови! С другой стороны заходи! – закричала она Кириллу, перекрывая вход в курятник.

Тот растопырил руки, пытаясь перехватить шпица, но поскользнулся и, падая, задел ногой подпорку навеса. Навес зловеще накренился, и Кирилл едва успел выкатиться из-под него, подцепив по дороге и Ксюху. Они рухнули в сугроб: Ксюха снизу, а Кирилл – прикрывая ее спиной. Следом повалился навес, погребая под собой куриную столовую и щедро посыпая ребят снегом и прошлогодней соломой.

Шпиц мышью юркнул в курятник, а Кирилл приподнялся на руках, уперев их в снег с двух сторон от Ксюхиного лица.

– Вот только не говори на этот раз, что это я опять тебя завалила! – гневно пискнула из-под снега Ксюха.

– На этот раз, похоже, я, – улыбнулся он. Капюшон с него слетел, в волосах запуталась солома, зато глаза так и лучились озорством.

Ксюха завозилась, отчаянно пытаясь выбраться из-под него, бухтя под нос ругательства и костеря на чем свет стоит всяких непутевых идиотов в оленях, из-за которых на каждом шагу неприятности.

Выбраться он ей не дал, и она, фырча и отплевываясь от соломы, упала обратно в снег, прожигая его глазами. Кирилл припал на локти, и его губы оказались прямо у ее лица.

– Что? Не знаешь, что делать со мной? – шепнул на ухо. – Убить или влюбиться?

– Первое! – тут же выдохнула Ксюха.

– Второе! – утвердительно хмыкнул Кирилл.

– С чего бы?

– С того, что ты – уже.

– Да ну?

– Давай проверим, – он снова улыбнулся и, понимая, что конкретно рискует, накрыл ее губы своими.

Кир ожидал чего угодно, да и был готов ко всему, подсознательно сгруппировавшись и прикрыв рукой самое ценное, но только не к тому, что вычудила Ксюха. Она неожиданно страстно обхватила его руками за шею, притягивая к себе, и жадно ответила на поцелуй...

Ни на церковную службу, ни на торжественную церемонию водосвятия бабка Анисья Снеженику не пустила. Более того, заперла в избе, строго-настрого запретив даже во двор выходить. Было обидно, но она твердо решила молчать. И даже сделать вид, будто страдает. По князю, ага...

И как князь не открещивался, как ни пытался выглядеть мучеником в ее глазах, другого выхода убедить его отца в том, что они расстались, она не видела. Федоська ревела, клялась «век бога молить», а Димитрий лишь мрачно молчал.

Конечно, риск прослыть блудницей по селу был очень велик, но сквозила робкая надежда – авось, никто ничего не успеет прознать. Русская надежда на «авось», а ведь как греет душу...

Часы давно пробили двенадцать. И бабка, и дед Данила видели десятый сон. Девчонки сопели на печке. Поквокивая и потряхивая лапой, дрых на подушке Звездоцап. Завтра праздник великий – Крещение, то есть, получается, уже сегодня... Но только не для нее. Снеженика тихо вздохнула, потушив керосинку.

Легкий тук в оконце заставил ее дрогнуть. Показалось? Нет. Вот опять. Снежок врезался в стекло так, что оконная рама легонько зазвенела. Снеженика быстро подскочила к окну. Димитрий?