– Бабки Анисьи петух. Она и просила подсобить. А тебя никто не спрашивал, – сказал, как отрезал, и руку протянул, только не ей, чтоб помочь подняться, а требовательно: – Петуха сюда давай, да в избу иди. Не бабье это дело.

Что?! Уму непостижимо! Снеженика просто не верила своим ушам! Вадим не то что подобным тоном никогда с ней не разговаривал, у него такого даже в мыслях не бывало! А тут... Обросшая копия Вадима ухмыльнулась в усы и посмотрела на нее свысока.

– Облезешь! – с трудом взяв себя в руки, Снеженика самостоятельно выбралась из сугроба и, отбросив косу, спрятала петуха за спину. – А тронешь – дом сожгу! Уяснил?

Тот снова нагло усмехнулся, вогнал топор в пенек – так, что только щепа полетела. Потом равнодушно развернулся, подошел к перевернутой тачке, отбросил ее одной рукой и, подобрав мерно похрапывающего родителя, размеренной походкой направился к соседней избе.

Петух как-то странно заскулил и доверчиво ткнулся клювом прямо ей в подбородок. Черные бусинки глаз блеснули благодарно и очень знакомо, совсем по собачьи преданно.

– Витаминчик? – ласково позвала Снеженика и ей показалось, что петух едва заметно и приветливо вильнул хвостом.

Снеженика нервно мерила шагами избу. Уязвленное самолюбие отчаянно требовало реванша. Да как он смеет? За время совместной жизни с Вадимом она привыкла совсем к другому. Он любовался, восхищался, осыпал подарками и комплиментами, тихо терпел ее выходки и никогда не перечил. А если она его доставала, то просто замыкался и молчал, потом успокаивался и первым шел мириться, даже если она была виновата. Это сначала умиляло, потом бесило, потом и вовсе надоело, но было для нее привычным и правильным.

Но безразличие – это то единственное, чего она никогда не видела у Вадика в глазах. Чего же на него нашло? Ах да... она же в чужом теле! Но разве это причина, чтобы вести себя подобным образом?

– Димитрий, значит? Каков наглец, а? – она сдунула с носа выбившуюся прядку и грозно зыркнула очами на стариков. – Не спрашивали меня! Посмотри чего!!! Меня всегда спрашивают! Особенно он!!!

– И чего же он для вас такой особенный? Глашка-то тожа по нему сохла...

Снеженика резко затормозила возле бабки Анисьи.

– Я не сохла! Это он по мне сох! Там, в моем мире!

– Дык не он же... – пожал плечами дед Данила.

– Какая разница?! Эта, как её, генетическая память должна же быть! И совесть! – продолжала распыляться Снеженика, понимая, что несет полный бред. Конечно, это не Вадим, но видеть перед собой его лицо и чувствовать такое безразличие оказалось обидно и невыносимо.

– А Глашка-то ему не по сердцу, уж она и так, и сяк старалась... – продолжал подзуживать дед Данила.

– Я ему покажу – не по сердцу...

– Другую сватал...

– Чтоооо?!!

А вот это было уже слишком. Оскорбленная эгоистка в Снеженике проснулась и ухватилась за дрын. Вадим он или нет, но это дело принципа! Он не может и просто не имеет права не обращать на нее внимания, а уж помыслить о том, чтобы уйти к другой... Снеженика шумно выпустила воздух из ноздрей, как бык на корриде, и мстительно закусила губу.

Бабка Анисья потихоньку толкнула деда локотком, тот понятливо крякнул и улыбнулся в седые усы. Теперь даже безусому коту было понятно – попался Димитрий, захлопнулся капкан, и не уйти...

***

За дело Снеженика взялась рьяно и немедленно, со всем пылом оскорбленного самолюбия и нерастраченного профессионализма. Поэтому, когда после обеда бабка Анисья заглянула в избу посмотреть, как готовится обед, то только руками всплеснула.

На обеденном столе вместо ожидаемых пирогов и щей был распят дедов тулуп, нещадно покромсанный овечьими ножницами. По горнице кружили обрезки пестрых лоскутков и ленточек, а Дуняшка с Ульянкой собачками крутились вокруг старшей сестры по принципу «дай, подай, иди на фиг», беспрекословно выполняя все ее поручения.

– А батюшки! Да разве ж можно в Святки шить! – с порога ахнула бабуся. – Дык примета же! Скотина ж родиться не будет!

– А мы и не шьем! – тут же отбрила ее Снеженика. – Мы творим! Это творческий процесс. Скотина поймет!

– А вы чаво тут крутитесь? – цыкнула она на девчонок. – Велела же курей по улице собирать!

– Мы собрали!

– И сколь набрали?

– Четыре мешка... – деловито доложила Дуняшка и поднырнула под руку Снеженике, чтобы было лучше видно. – Глаш, вот тут еще бы бантик...

– Гляди-кась! – цокнула языком бабка Анисья, наблюдая, с каким благоговением девки крутятся вокруг новой гостьи. – Так и знала, что подслухивали... Все-то им знать надо, да везде носы свои сунуть... Бантик ей... Постой... Какой бантик? Енто ты где ленту алую взяла, не в сундуке ли? – спохватилась она.

– В сундуке, – зажимая зубами конец ленты, промычала Снеженика, прилаживая с Дуняшкой бантик на отложной воротник уже вполне читающейся под ее умелыми руками дамской расклешенной шубки.

– Дык енто похоронная! Я ж себе ее на гроб купила!

– А ты не жадничай, бабуль, тебе чего важнее: Глашку замуж выдать или в гробу красивая лежать?

– А энтот почему опять в избе? – удивленно вскинула брови бабка, обнаружив мерно дрыхнувшего на печной лавке петуха. Тот удобно устроился на пуховой подушке и похрапывал, засунув нос под хвост, обустроенный уютно и со вкусом, даже с услужливо пододвинутой к лавке пудовой тыквой, чтоб удобней запрыгивать было.

– Он тут жить будет, – уверенно объявила Снеженика, не прерывая своего дела. – Чтобы кур не гонял.

– О курях она озаботилась. А о нас кто подумает?

– Он смирный...

– Кто смирный? Попадья из церкви выйти боится...

– Он больше не будет!

– Все куры седые...

– Он не со зла!

– Зато с дури! Ить хотела ж зарубить, чего не дала? Силушек нет никаких! Ни нам, ни соседям проходу не дает, доколе еще терпеть эту оказию?

– Не гони его, бабусь! – вступилась вдруг Ульянка. – Он Глашу слушается, даже команды выполняет, забавный такой!

– Да тьху на вас, – всплеснула руками бабка Анисья. Как есть одной командой спелись! И бес их разберет, энтих пришлых девах, почему их дети нерадивые да петухи клевачие слушаются. – А обед? А корова? – строго добавила она. – Ты, девка, обязанности свои знай. Хошь-не хошь, умею-не умею, а на тебе они! А я стара уже – спина не гнется!

– Точно! – вдруг спохватилась Снеженика, словно ухватившись за какую-то идею. Быстренько сгребла со стола свое творение, переложила его на топчан и выцепила искрящимися вдохновением глазами девчонок. – А что, девоньки, пироги готовить умеете? Предлагаю сделку: с вас – пироги, с меня – такие же шубки! Для каждой!

– Экая бестия! – крякнула бабка, понимая – мешать не надо. Девка боевая, матёрая, и дело свое знает. Раз сумела своего Димитрия из будущего захомутать, то и этот никуда не денется, а значит – быть их Глашке замужем.

***

– Тук, тук, тук, есть кто дома? – Снеженика, подметая крыльцо полами новой шубейки, застыла на пороге соседского дома.

Двор утопал в сиреневых сумерках. По снегу плыла поземка, завиваясь в причудливые колечки, а снег поблескивал драгоценными переливами в свете восходящей луны. Снеженика поправила намеренно небрежно накинутый на голову платок, из-под которого выглядывала тугая коса с алой лентой, и поудобнее перехватила руками расписное блюдо с пирожками, укрытое чистым ручником.

Дверь открыл Димитрий.

– А я к Кондрат Егорычу! – с порога объявила Снеженика, подробно проинструктированная ушлыми сестренками. Она кокетливо отодвинула его плечом, причем так, чтоб ненароком «нечаянно» зацепить полной грудью, и заглянула в избу. – Дома ли батюшка твой?

Кондрат Егорыч изволил почивать прямо за столом. Уткнувшись носом в пустую тарелку, он сладко похрапывал в обнимку с початой бутылью самогона. Разбуженный стуком, приподнял голову, с трудом размыкая осоловевшие глаза, и, разглядев гостью, приветливо мыкнул.

– И вам доброго здоровьечка, Кондрат Егорыч! – затараторила Снеженика, скидывая шубейку в руки замершему столбом Димитрию. – А что ж вы ужинаете, да без закуси?