Утром, когда я открыла глаза, надо мной склонилась моя мама. Она плакала и вытирала мое лицо влажной салфеткой.

Меня оставили в кабинете на кровати для больных. Кроме мамы и белых ширм я ничего не видела. Шереметьева не было.

— Катенька, сегодня мы поедем домой, покажем тебя доктору. Ты только не волнуйся. Он больше никогда не тронет тебя…

— Кто? — хотела спросить я, но из-за сорванного голоса послышался только невнятный писк.

— Этот мальчик. Сын водителя. Он уволен. Он сильно пожалеет, что недоглядел за своим мальчишкой! Лапушка моя…

Мама плакала и гладила мое лицо, плечи.

Я отвернулась, чтобы собраться с мыслями.

— И… Ико… Ректор. Позови, — еле произнесла я.

— Он не может. На допросе.

По моему удивленному виду, мама поняла, что мне нужно больше подробностей.

— Он должен объяснить, как ты оказалась за пределами академии, в его доме. Полиция подозревает, что Шереметьев сообщник.

Я замотала головой, цепляясь в руку мамы, но она холодно ответила:

— Пустьсами разберуться. Это их работа! Но я отдавала тебя под его ответственность. И его халатность привела к тому, что ты оказалась под угрозой. К тому же, это был его дом! Ты знала?

Я замерла. Не лучшее время говорить маме, что я сама туда поехала и провела лучшую неделю в своей жизни! Если не считать последнего самого отвратительного дня.

Никого, кроме мамы, врача и пилота нашего частного самолета я больше не видела. Мне даже весточку Игорю не с кем было передать. Я переживала.

Позвонить ему? Рассказать? Так я даже говорить не в состоянии.

Все тело болело, грудь жгло, но мама торопилась увезти меня отсюда в надежные стены дома. Наверное, так и должна была закончится наша история с Шереметьевым.

Потом у меня тоже возьмут показания. Я оправдаю его по всем пунктам и на этом наша связь закончится. Я спасу его от обвинения, ведь я не умерла и от моих родителей откупаться ему не придется.

Я сняла с него обвинения.

Наши показания явно не сходились, но я сослалась на частичную потерю памяти, но твердо заявила, что Шереметьев абсолютно ни при чем. Как я оказалась в том доме, почему провела там несколько дней объяснять не стала. Но настаивала, что никаких претензий к ректору не имею. Это только моя ошибка.

Я бродила по холодным комнатам своего дома и злилась. Папа вызвал меня в кабинет и предупредил, что если я не дам показаний, не смогу подтвердить то, что сказал Шереметьев, против парня рассыпется все обвинение. Максимум, что он получит, условное за попытку изнасилования.

— Они думают, что ты сама завлекла его в тот дом на отшибе. ЧТо играла с огнем и напоролась на неуравновешенного парня, — кричал отец. — У нас есть заключение врача, что у тебя были половые контакты!

Я покраснела, зато папа предъявлял мне показания без всяких эмоций.

— Это только доказывает, что ты, дочка, заигралась! Так кому ты на самом деле врешь? Нам или полиции?

Я разрыдалась и убежала в свою комнату. Пыталась дозвониться до Шереметьева, но найти его номер оказалось проблемой. Я связалась с Дарьей, она с Алексом, тот со мной и только тогда я получила номер Игоря. Но он не брал трубку, сколько раз я не пыталась ему позвонить.

Каждую ночь я проводила в одиночестве, злая на мать, что она начала поспешно готовиться к моей свадьбе с Тимуром.

Я не видела Шереметьева уже месяц.

За это время я так и не смогла смириться с тем, чем все закончилось. Существование стало невыносимой мукой, которая никак не прекращалась.

Я даже не могла думать о том, что будет с Тимуром. Вряд ли как с Шереметьевым, но лишь бы не как со Степаном. От Тимура меня уже никто не спасет.

Я только надеялась, что он не страдает из-за меня.

Надеялась, что он не чувствует себя виноватым.

Еще через две недели меня вырядили как куклу и объявили о важном торжественном обеде. Кажется собирались объявить о нашей свадьбе. Никаких предложений. Никаких ухаживаний. Просто контракт, который уже был подписан и ждет, когда Тимур станет моим мужем.

Я же хотела, чтобы от меня отстали. Сидела в своей комнате до последнего. КОгда за мной поднялась мама и проводила в обеденный зал, чутье меня не подвело. Там сидело все семейство Тимура.

— Господи, Катя! Ты выглядишь потрясающе!

Я осмотрела его специально подобранный черный смокинг, который идеально подходил к моему платью с кипенно-белым кружевом. Мама очень старалась убедить партнеров, что я невинна и чиста, просто стала жертвой грязных домогательств.

Возможно, прикрываясь справками, они убедили всех, что маньяк успел меня изнасиловать. По крайней мере взгляды родителей Тимура были очень сочувствующими, но это никому не мешало оставить контракт в силе.

Просто у них не было фотографий, на которых ректор вбивает меня в стенку своим членом. Тогда они смотрели бы на меня по другому. Надеюсь, с завистью.

Воспоминания вспыхнули, застигнув меня врасплох. Ощущение искусных рук Шереметьева, аромат его кожи накрыл с головой. Я покачнулась и сразу встала.

Щеки горели. Мне нужен был свежий воздух.

Я выскочила на веранду, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Тимур нарушил мое одиночество.

— Куда собираешься?

Я держалась за перила и вдыхала прохладный мартовский воздух.

Тимур оперся бедром о перила, глядя на мерцающие огни соседних особняков.

— Алиску поперли из академии.

Он встретился со мной взглядом.

— Ты удивлен? Знаешь, что именно из-за ее длинного языка мы теперь вынуждены жениться?

Пальцы Тимура скользнули по моему покрытому кружевом бедру.

Я попыталась отшатнуться, но Тимур перехватил меня.

— Знаешь, Алиска много пиздит. Например, после твоего отъезда пошли слухи, что она спит с Шереметьевым.

— Что? — у меня резко закружилась голова.

Нет, он не мог… А как же я?

Но мы же расстались. Он отпустил меня. Я уехала. Звонила, но он не брал трубку. Черт… Я не хотела думать, что перестав воздерживаться от секса, он просто переключился на следующую доступную студентку!

— Ты будешь моей женой. Так зачем нам обсуждать, чем тешатся другие?

Я поднялась на ноги и встретила взгляд Тимура. Он мог отказаться жениться на мне, но в последние несколько месяцев он не скрывал, что хочет трахнуть меня. Даже после изнасилования он не отказался от своих намерений.

В нашем браке без любви не будет верности, но меня волновало другое.

— Я не буду заниматься с тобой сексом, Тимур.

— Будем. Еще как будем. Ты мне покажешь все, чему научилась от Шереметьева, сучка.

Я в изумлении открыла рот, а Тимур ловко выудил из кармана телефон и сунул мне под нос фотографию, о которой я хотела забыть.

— Смотри какое интересное фото я получил со своей будущей женушкой, — издевательски прошептал он мне на ухо. — Это ты другим заливай, что тебя изнасиловали, но парня то оправдали.

— Ему дали условный…

— Это не считается. За износ условным бы он не отделался. А эта фотография прекрасно объясняет, где и с кем ты проводила каникулы, и почему твои девственные дырочки больше нихрена не девственны.

— Ты никогда не прикоснешься ко мне. Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Мы только деловые партнеры. Ничего больше. Я ясно выражаюсь? — проговорила я, приходя в себя настолько, чтобы дать отпор.

— Ты долбаная сука! Еще выбирать будешь, на чей член насаживаться? Так знай, я тоже могу скрутить тебя ремнем, сунуть кляп в рот и оттрахать столько раз, сколько захочу, горделивая сучка. И ничего мне за это не будет. Жди нашей первой брачной ночи. Она для тебя станет незабываемой.

Он развернулся и ушел внутрь. Молча.

— Козел, — простонала я ему вслед. — Ненавижу тебя.

Сдержав рыдание, я снова повернулась к перилам и закрыла глаза.

Мне не хватало тепла Шереметьева, его рук, тепла его дыхания, вибрации его голоса и даже его властности. Особенно этого.

Но больше всего мне не хватало его поцелуев. Я закрыла глаза, пытаясь вызвать это воспоминание. Ощущение первого прикосновения его губ к моим. Когда его напористый язык проскользнул мимо моих зубов. Вкус его голодного рта, пытающегося поглотить меня.