А сейчас, когда я знаю, кого выбрали мне родители в женихи, я больше чем готова идти дальше. С Шереметьевым.

Можем ли мы так рисковать?

Все студенты и преподаватели будут танцевать всю ночь.

Никто не узнает.

А ведь он не верит, что я соглашусь. Он ждет моего отказа. Он не хочет делиться своими секретами.

Но он ничего обо мне не знает!

Я ослабила узел и уронила полотенце к ногам.

И снова подумала, что я совсем не похожа на тех женщин, которые ему нравятся.

Но я упрямо расправила плечи и посмотрела ему в глаза.

Он замер, рассматривая мое тело. Опершись бедром о туалетный столик, он прижал пальцы к губам и молчал, не сводя с меня глаз.

— Ты хочешь знать про мое прошлое, — он не спросил, он подчеркнул то, что всегда вызывало мой интерес. — У меня особые предпочтения в сексе. Я понимаю секс только через боль. И я всегда предпочитал связываться со зрелыми женщинами, которые понимали, что от них ждут.

Я выдохнула с неимоверным облегчением. Всего то? Выбирал тех, кто готов был терпеть и подписаться, что никаких претензий не будет?

Но Шереметьев продолжил:

— Я никогда не встречался с малолетками. Вы не в состоянии принять сочетание боли и удовольствия.

— Это не про меня!

— Ты слишком молода и невинна. Ты полное противоречие того, что меня возбуждает, — Игорь посмотрел мне в глаза. — Но я хочу тебя. И даже готов отказаться от жестокости и боли.

— Моя попа выносит ноту протеста, — улыбнулась я. — У нее есть доказательства.

— Ох, Катя, доказательства за полтора месяца зажили, и следов не осталось, — волчья ухмылка исказила его губы. — Игра с огнем и несколько отметин — это ничто по сравнению с тем, к чему я привык. Но тебя я буду защищать от всех.

Я смело положила ладони на его твердую грудь.

Под напряженными мускулами дико билось его сердце. В бешеном ритме, слишком живом для человека, который говорил, что похоронил все мирское.

Его губы мягко прижались к моему виску, но голос резал, как холодная сталь.

— Я ревную. Я дико ревную к каждому, кто смотрит на тебя. Ты — моя. Это нужно принять и жить дальше.

ШЕРЕМЕТЬЕВ

— Ты прекрасна.

Прохрипел я, а она потянулась, поднимаясь на пальцах ног, обвивая руками мои плечи, ожидая больше моих слов.

Я не из тех, кто легко отвешивает комплименты. У меня их вымаливали на коленях и все равно не дожидались.

— А как тебе мои… м-м-м… — она уставилась на свою грудь и засмеялась. — Они маловаты?

— Они идеальны, — я положил ладони чуть ниже ее задорной маленькой груди. — Красивые.

Жар потек к паху, заставляя сильно потяжелеть и напрячься, когда я провел пальцами по безупречной коже и изящным соскам.

— Упругие и нежные. Они безупречны.

— Игорь?..

Крошечные бутоны затвердели под моими прикосновениями, как и член.

Я опустился перед ней на колени, изучая ее тело.

— Я так давно хотела это сделать, — она зарылась пальцами в мои волосы.

Ее плоский живот дрожал под моим ртом, когда я кусал и облизывал, следуя ниже и ниже, а мои штаны становились все туже и туже…

Мне нужно было остановиться, но руки и губы продолжали двигаться, пока я не дошел до самого сокровенного места на ее теле.

Треугольник между ее ног покрыт золотистыми кудряшками и источает дивный запах. Я провел пальцами по мягким волосам и дотронулся до клитора.

Она ахнула. Шевельнула бедрами, вроде требуя большего, но при этом отстраняясь.

Я убрал руку, и посмотрел вверх, ей в глаза. Она должна понимать, что решения, что делать и когда, буду принимать я и только я.

Ее пухлая нижняя губа выпятилась, глаза загорелись. Затем Катя скользнула пальцами по своему животу и погрузила их между своих ног.

Как же я хотел погрузиться в нее ноющим членом, отлученным от удовольствия на долгие девять лет! Сейчас я ни о чем не мог думать, только как оказаться там, где была ее рука, в ее тепле, в ее влаге. Я перехватил ее запястье, останавливая неуместную игру.

— Мне одеться, или ты хочешь продолжить?

Катя идеальна. И она первая за эти девять лет, которая заставляет желать и пренебрегать принципами. Я хочу, чтобы она стала моей.

Это хищное, собственническое состояние казалось чужим, но отрицать его было глупо.

Сегодня вечером я чуть сдержался, чтобы не разбить череп Тимуру, посмевшему замахнуться на нее. А если бы не сдержался?

Она приподняла руками груди, и тугие соски нагло уставились на меня. Твердые, розовые и такие невинные… Боже, дай мне силы. Катю не касался ни один мужчина. Никто!

Я еле сдерживался, чтобы не наброситься на нее, не поцеловать ее сиськи, не сосать и не спуститься ниже, чтобы укусить чувствительную попку. Но склонил голову и поцеловал живот. Я целовал и лизал, пока Катя не вздрогнула и не схватила меня за плечи.

— Я люблю послушных, — напомнил ей.

Потом водил пальцами по ее тонкой бархатистой щели снова и снова, с каждым движением все глубже погружаясь во влажные складки.

— Что ты пробовала из секс-удовольствий? Ты удовлетворяла себя? Позволяла мальчикам дотрагиваться? Они лизали твою щелку?

— Никогда! — возмутилась Снежина, а ее руки сжались в кулаки на моих плечах. — Ни один… Ты первый во всем.

— А грудь? Ты давала сосать ее? Целовать? Кто-то прикусывал твои соски? — Я спрашивал и погружал свои пальцы в нее, не забывая контролировать ее реакцию.

— Кто бы им позволил… Ах!

Я и сам чуть не застонал от ее тесноты.

Сердце бешено колотилось, по венам растекался жидкий огонь. Проведя ладонями по Катиной спине, я схватил ее за талию, приподнял и прижал к своей груди.

Когда я зажал ее между своим телом и стеной, ее ноги обвились вокруг моих бедер. Я присосался к ее рту, пожирая губы, которые раскрылись для меня. Про поцелуи не спросил. Целоваться Снежина умела. А я не хотел знать с кем, сколько и как.

Я опустил руку к ее голой заднице. Катя застонала мне в рот, наши языки переплелись.

Тело болело от желания и предвосхищения.

Я помнил про свое обещание, что никогда больше не буду трахаться с женщиной. Я не заслуживал внимания женщины, тем более этой.

Но может быть, с ней все будет по другому?

Я сходил с ума от ритмичного движения ее сладких губ, от ее тела, горячего и гладкого, под моими руками.

— У нас всего пара часов, — сказал я ей в губы, — прежде чем танцы закончатся и студентов разведут по комнатам.

Я хотел с ней все. Всю ее. Но я не должен терять контроль. Сейчас я не могу получить ее по объективным причинам. Мне просто не хватит времени.

Но эти два часа я буду жить на полную, настоящим моментом — Катя ​​здесь и в моих объятиях.

Наши взгляды встретились. Потом рты. Языки. Я чувствовал вожделение в ее теле и смаковал стоны из ее горла.

Ее пальцы занялись пуговицами моей рубашки. Я не прерывал жадные поцелуи. От ее желания мою кровь кипела.

Я отстранился и зарычал:

— Ты сводишь меня с ума.

— Но тебе ведь это нравится? — Она стянула с меня рубашку. — Ты чувствуешь себя живым? Что может сравнится с этим? Пусть мы сильно рискуем, но это достойная плата за награду.

Катя соскользнула с меня и обошла сзади, пробегая губами по моей спине.

Награда чертовски соблазнительна.

Я готов был взвыть от ощущении ее острых сосков, царапающих по коже спины.

— Я должен проводить тебя до того, как сделаю непоправимое.

Катя только прижалась губами к моей спине.

Я уже нарушил собственные табу и половину академических правил. Но она была права, таким живым я себя не чувствовал лет десять!

И я просто обхватил ее и прижал к себе. В течение следующих двух часов я обнимал и целовал везде, до куда дотягивались мои губы и язык.

Мы прервались только один раз, когда Катя вспомнила, что я обещал рассказать ей свои секреты.

Я рассказал ей о моем детстве, о дружбе с Алексом, о своих родителях. Но когда она спросила о моих последних сексуальных отношениях и почему я стал отшельником, я снова принялся целовал ее, пока она не забыла, как дышать.