— А мама... Мама об этом знает?! — я не могла поверить.

— Разумеется. Ведь твоя мать читает документы, прежде чем ставить под ними подпись? Делай, как тебе говорят, и тогда твое обучение будет безболезненным.

— Но это противозаконно!

— Так же как и колоться наркотиками, напиваться дешевым алкоголем, ездить пьяной за рулем, вступать в случайные незащищенные связи...

Его рука опустилась на бедро, привлекая мое внимание к движению его пальцев. Одному богу известно, что означал этот жест потирания указательного о большой, но это заставило меня задуматься, не борется ли ректор с порывом задушить меня.

Он думает, что я веду себя как последняя шлюха? Распутница? Наркоманка? Что ему вообще рассказали обо мне? И насколько это соотносится с правдой?

— Если я вернусь с синяками домой, папа сравняет вашу психушку с землей, — прошипела я сквозь зубы.

— Когда он увидит тебя снова, от синяков не останется и следа. У нас работает очень квалифицированный медперсонал.

— Что вы имеете в виду? Мы с ним будем видеться каждую неделю. Мне сказали, родители в академии навещают студентов по выходным и…

— Не в этот раз. Это твое первое наказание. Я разрешу родителям приехать к тебе на каникулы, после удовлетворительного отчета по успеваемости и поведению, но не ранее этого.

— Что?! — меня как будто ледяной водой окатило. — Вы серьезно? Я не нуждаюсь ни в лечении, ни в дрессировке! Что меня здесь ждет?!

— Большинство студентов поступают к нас всего на один курс. Но некоторым наша программа может помочь только за два, а то и три курса, — ответил Шереметьев.

Богатый, глубокий и выразительный голос заставил меня сжаться.

— Завтра ты пройдешь серию тестов на способности. Как только я узнаю твой академический уровень, я определю расписание занятий. Но если там окажутся проблемы…

— У меня нет проблем! — перебила я его. — У меня отличные оценки! Я лучшая по всем предметам!

— В вашем университете? Возможно, — его снисходительный тон порядком разозлил меня. — Но учебный план в нашей Академии несравним с другими. Я буду работать с тобой для коррекции поведения.

— В моем поведении нет ничего плохого! — уже сквозь зубы выдавила я.

Шереметьев еле заметно хмыкнул. И я не уловила ни капли сострадания в его холодных глазах. Они обещали невыносимые правила и… что-то еще.

Я замерла от еще одного схожего взгляда. Обернулась и увидела в глубине коридора старика в рясе.

— У вас что, и священник есть?!

— Только для тех, кто сам ищет веры.

— Я хочу видеть маму. Пусть отправит меня в любое другое место. Здесь я не останусь. Среди наркоманов, шлюх...

— Тебе самое место, — прервал меня на середине фразы ректор. И он не шутил! — Здесь помогут им и тебе. Здесь некого будет стесняться и не нужно будет стыдиться своей прошлой жизни. Только здесь ты можешь быть самой собой. Ты будешь среди таких же парней и девушек, которые оступились...

— Нет! — я выплюнула это слово, как последнюю каплю, переполнившую терпение.

Что ему про меня наговорили? Кто? Неужели мама думает, что я плохо себя вела? Она понятия не имеет, как я могу плохо себя вести.

Надеюсь, тут плохих девочек выгоняют!

Я поклялась сделать все, что в моих силах, чтобы меня исключили. Я перетрахаю всех парней, которых здесь найду. Мама сильно пожалеет, если не заберет меня отсюда.

— Ты уже идешь по тонкому льду, — ректор словно прочитал мои мысли, хотя явно отвечал вдогонку своим, пытаясь “достучаться” до меня.

— Хочу видеть маму…

Тут отреагировал Шереметьев, перестав читать мне проповеди.

Он шагнул вперед медленно, угрожающе. Я пытался удержаться, но он заставил меня отступить. Даже не касаясь меня, заполнил все пространство вокруг. Слишком много силы было под его скромной одеждой.

— Я отведу. Следуй за мной.

Резко развернулся и пошел прочь по коридору.

— Но… — начала я, метаясь, чтобы бежать за ним и прихватить чемодан. Но тот меня тормозил, а чертов ректор удалялся быстро и даже не оборачивался.

Черт!

Я бросила вещи и вприпрыжку ринулась за ним. Пофиг на вещи. Пусть это будет моим благотворительным вкладам местным студентам. Они так давно не видели нормальной одежды, косметики и шампуня, что пусть пользуются. А мне главное свалить отсюда!

Уже спустя полчаса взгляд Шереметьева прожигал во мне дырку.

Злится? Или он так смотрит на всех своих студентов, будто хочет сломить их волю взглядом? Я пятилась и пятилась.

— Я скажу последний раз, — он протянул ладонь. — Дай мне свой телефон.

Спиной я уперлась в закрытую дверь в стене коридора.

Только тогда Шереметьев остановился и навис надо мной.

Смысла не было препираться. Мама свой выбор сделала. Остается нарываться здесь на исключение, или дожить как-то до каникул и нажаловаться папе…

У меня оснований злиться было куда больше!

Я вытянула из кармана смартфон последней модели, закусила губы, чтобы не так дрожали, и протянула главному извергу психушки телефон.

— Подавись.

Я почти уверена, что его глаза сверкнули, а зубы клацнули, выдал он вполне нейтральное:

— Вот видишь, не так уж больно и страшно, правда?

— Да пошел ты...

Я была слишком крошечной рядом с ним, физически несоизмеримой с его силой и размерами. Но не только его телосложение заставило меня огрызаться. В его глазах затаилась угроза, от которой хотелось бежать.

Больной извращенец, который запугивает студентов.

Сколько девушек он исправил? Или наоборот — испортил?

Чем он в этой дыре занимается? Промывает мозги? Гипнотизирует? Заманивает в секту обещаниями и угрозами?

Мое сердце сдавило предчувствием беды, когда я увидела, как телефон исчезает в кармане Шереметьева. Вне моей досягаемости.

Он отошел на шаг, взял меня за плечо и буквально оторвал от двери.

Я по инерции пролетела вперед ровно на тот же самый шаг и ударилась о его грудь.

Коридор исчез. Я всматривалась в жестокую красоту его лица. Он был близко, так чертовски близко, что я чувствовала жар его дыхания, и его пьянящий запах. Соблазнительно темный и древесный, как обуглившееся дерево, экзотический мускус и что-то еще. Что-то дурманящее и мужественное, что пробивало на плотском уровне.

Я втягивала носом аромат, ноздри раздувались, смакуя этот запах искушения и запретного обещания…

Господи, может с этого он и начинает свое совращение студенток?!

Я дернулась и оттолкнулась от груди Шереметьева.

Черт, еще этого не хватало. Стать одной из влюбившихся в него дурочек.

Не дождется!

Но ректор просто положил руку на дверной косяк и открыл дверь в комнату, хотя все мышцы его тела были напряжены, когда он встретился со мной взглядом.

Я ожидала безразличия, но то, что я увидела в его лице, было хуже.

Его глаза торжествующе блеснули.

Он думал, что выиграл? Он думал, что с этого момента я буду съеживаться и перестану сопротивляться? Он серьезно думал, что я капитулировала?

Он ничего не знает обо мне и очень сильно об этом пожалеет.

— Твоя комната. Чемодан чуть позднее доставит Александр, когда досмотрит его.

— Обещаю, — бросила я, проходя мимо него к комнате, — что превращу твою жизнь в ад.

— Круги уже смыкаются. Но не вокруг меня, Екатерина.

Насмешливо скривив губы, я вошла в комнату и с удовольствием захлопнула дверь перед его надменным носом.

ШЕРЕМЕТЬЕВ

Я размашисто шел вперед по коридору, не поворачиваясь и не дожидаясь новенькой.

Еще одна упрямая и своевольная студентка.

Екатерина Снежина.

Я не слышу ее шаги, но она придет. Ей некуда бежать отсюда. Родители подписали за нее бумаги и заплатили. Вокруг академии леса и глушь на ближайшие пятьдесят километров в округе. Поэтому она послушается. В конце концов, все они слушаются.

Предсказуемые, скучные, титулованные детки. В первый день им особенно сложно.