Сложно, когда грызет обида на предков.

Еще сложнее простить их за лишение своей обеспеченной жизни, свободы, друзей, наркотиков, вечеринок и алкоголя.

У меня непосильная для многих работа – возвращать падших ангелов на истинный путь, тот, который запланировали для них родители.

Найти в них что-то хорошее, и научить это ценить. Найти болевую точку, давить безжалостно, закрепляя инстинкт отторжения от пагубных привычек. Любишь выпить? Но за один глоток пива придется потерпеть боль. Хочешь раздвинуть ноги? Сможешь ли это сделать после унизительного наказания?

Одному достаточно кнут, другому – пряник. Наш психолог утверждает, что многим достаточно просто общения со мной. Но это самый крайний случай.

Высшие слои общества живут в мире зеркальных поверхностей и лицемерных отношений, в которых нет никакой человеческой ценности. Цена определяется должностью, капиталом и связями, а люди не значат ничего.

А я верю, что если человека научить видеть свою ценность, то даже избалованные богатые дети станут умнее, сильнее и приспособленные к обществу в целом.

И этих пропащих отпрысков не откачать уроками доброты, или положительным примером для подражания.

У родителей остается единственный выход – отдать их мне.

Когда ни одно средство больше не работает, не способно вернуть их детей в человеческий облик, они зовут меня, соглашаясь на все условия, на любые затраты, лишь бы их наследник получил шанс снова стать хорошим человеком.

Вернуть утраченную ценность.

Я тот, кто на себе проверил свои методы и создал академию на трех основах.

Это режим, дисциплина и отказ от слабостей.

– Где моя мама? – догнала меня новенькая студентка.

Она пыталась говорить уверенно, но ее голос дрожал:

– В-вы прогнали ее?

Кто бы мог подумать, что эта избалованная девчонка способна заботиться о ком-то другом, кроме себя.

Я удержал смешок, когда она шарахнулась от пролетающей мимо летучей мыши. Пока догоняла меня, пыталась так или иначе задеть, ранить словами. Она еще не знает, что ранить меня невозможно.

Ни один студент уже через неделю не был таким смелым.

Пока она шла за мной, ожидая моего ответа, ее враждебность даже воздух сделала густым.

Огромные выразительные глаза блестели, губы кривились, обнажив острые, почти кошачьи клыки. Каштановые волосы растрепались, а руки до побеления сжались в кулаки.

Она меня уже ненавидела и презирала.

Это тоже было нетипично.

Меня боялись. Все мои студенты испытывали тревогу в моем присутствии, потому что только я умел находить их слабости и давить на них без жалости и послабления.

Но меня никто не презирал. Наоборот. Слишком часто я становился объектом их нежелательного флирта или, что еще хуже, безумного влечения.

Я подозревал, что с Екатериной Снежиной в скором времени произойдет то же самое. Она, как и любая другая богатенькая наследница с целевым фондом, личным водителем и шкафом, полным дизайнерской одежды и обуви, решит, что влюбилась в меня и хочет прожить со мной в глуши долго и счастливо.

Это одна из стадий принятия и привыкания к новым более жестким условиям существования.

Я еще не сказал ей правду о матери. Она хотела уйти не попрощавшись. Но я приказал ей ждать. Приказал, когда вышел, чтобы перехватить ее дочь. Мне нужно было кое-что прояснить для них обеих, прежде чем они разойдутся на длительное время.

Я остановился у своей аудитории и жестом указал внутрь.

– Она там. Светлана Снежина ждет тебя.

Екатерина подошла, надменно посмотрела. Решила, что я уступлю ей дорогу? Но я стоял на месте, заставив ее изогнуться и проскользнуть мимо. Гибкость – крайне полезное качество. Его лучше освоить сразу при поступлении.

– Козел, – еле слышно пробормотала она себе под нос и прошла в аудиторию.

Я оставил дерзость без внимания. В ближайшие месяцы у меня будет достаточно времени и поводов, чтобы наказать ее. И это оскорбление я тоже припомню.

Я последовал за ней и закрыл дверь.

– Почему так долго? – женщина, давно уже готовая уйти, шагнула ко мне с первого яруса аудитории.

Высокий куполообразный потолок пропускал дневной свет, делая аудиторию открытой, но тяжелые деревянные столы, темное дерево стен и потускневшие латунные перила добавляли мрак старинной атмосфере. А преподавательский стол из цельного массива дуба придавал еще и солидности. Как будто моя академия была основана не менее ста лет назад.

Вид у матери Снежиной был настороженный и измученный.

– Присаживайтесь, – я щелкнул пальцами. – Вы, обе.

– Я так рада, что ты все еще здесь, – Екатерина упала на стул и скрестила руки. – Спасибо, что дождалась. Здесь так страшно. Я видела летучую мышь!

– Да, мы уже попрощались, и я хотела уехать, но… – Светлана перевела взгляд на меня.

– В каком смысле ты хотела уехать? А как же я? Ты собиралась оставить меня тут? С ним? – Екатерина сделала шаг к выходу, указывая на меня.

– Девочка моя, так будет лучше. Господин Шереметьев обещал нам помочь…

– Госпожа Снежина, – я прервал ее и кивнул на сиденье позади нее. – Мы еще не закончили. Садитесь.

Студентка возмущенно вздохнула, и жилы на ее шее натянулись. Безупречная кожа. Тонкие кости. Она так красиво будет таять в мужских руках, когда созреет.

В другой жизни моей слабостью были зрелые женщины, такие как ее мать. Верховодящие в обычной жизни и жаждущие подчинения в постели. Это все в прошлом.

Теперь я не ведусь на раздаваемые авансы и не рассматриваю женщин в качестве развлечений.

Хоть Светлана была очаровательна. Царственные скулы. Спелый выразительный рот, умело подчеркнутый алым. Тело, которое регулярно мучили в спортзале. Голубые глаза и золотистые волосы.

Я уже не находил ее привлекательной. Она была высокомерной и властолюбивой, а ее этический кодекс прекрасно отразился на характере дочери, которую она привезла на перевоспитание.

Из того, что я узнал из собственного расследования, у нее была деловая хватка, влияние на окружающих и харизма влиятельной семьи со связями. Но это не то, что может исправить беспутную дочь или совратить старого грешника.

Екатерина смотрела на меня не отрываясь. Наше безмолвное противостояние продлилось еще секунду, прежде чем она опустилась на сиденье рядом с матерью.

Что ж, она по крайней мере не дура, хотя и строптива. Пусть привыкает, что я не отступаю. И начну приучать к дисциплине сразу же, пока ее мать здесь.

– Екатерина Снежина, студентка академии Шереметьева, – выговорил я, не повышая голоса. – Сядь прямо.

Ее глаза прожгли меня насквозь. Глаза, в которых видны все ее эмоции.

– Два слова. Пошел в жопу! – она приложила палец к губам. – Ой! Или это три? Поясните мне, ректор, чьим именем названа эта драная академия?

Светлана ахнула и замахнулась для пощечины.

Я шагнул вперед, перехватил руку, а Екатерина выпрямилась с такой силой, что резко вдавилась в спинку сидения.

– Хорошо. Это, – я указал на ее положение на стуле, – та поза, которую я ожидаю видеть в своей аудитории у каждой студентки. Позже разберем другие твои промахи.

Екатерина скривила губы и я снова услышал бубнеж на грани слышимости:

– А позы мои ты разобрать не хочешь?..

Я отпустил руку ее матери, не показывая легкую растерянность от неуемной дерзости. Мать в наш первый конфликт благоразумно больше не вмешивалась.

А у меня руки чесались преподать ее дочери первый урок лично! Но я не стал этого делать при матери.

Пусть мои методы останутся вне лишних глаз и ушей.

В конце концов, всем нужен хороший результат. Вот и Светлана получит свою дочь такой, какой хочет ее видеть – идеальной послушной и безукоризненной невестой.

Мне всего лишь нужно немного поработать над ее манерами.

Внешне Екатерина безупречна. На мой специфический вкус ей не хватает только очарования возраста, чтобы вызывать во мне бурную реакцию. Но я сопротивляюсь всяким навязчивым образам и мыслям. Именно такая безудержная страсть разрушила мою жизнь.