— Чего?

— Нужно следить за культурой своей речи, Снежина. Обдумай наш разговор еще раз.

— Это наказание для дебилов!

— Не суди, да не судим будешь. Подумай над своим отношением к другим, о вопиющем неуважение. Ты знаете, где найти ведро и чистящие средства.

— Неуважение? — Снежина насмешливо засмеялась, отступая к двери. — Оно выглядит вот так: Иди ты в задницу! Сам мой свои полы!

Я встал со стула до того, как последние слова слетели с ее губ. Когда Снежина потянулась к ручке двери, моя рука уже была там и удерживала закрытой.

У нее перехватило дыхание, и она медленно повернулась ко мне. Ее взгляд упал на мои ноги и медленно поднялся вверх, украдкой бросив взгляд на мою грудь. Маленькое пространство между нами заставляла ее голову откидываться назад, пока я не увидел удивленно-испуганное лицо нашкодившей феи.

Воздух гудел от напряжения и неприязни.

Ее ресницы дернулись, но голубые глаза слишком смело смотрели на меня.

— Либо отправьте меня домой, либо трахните. Я не буду мыть ваши полы. Ищите другое наказание. Индивидуальное!

— Осторожнее, Снежина, — я протянул руку и схватил ее за горло. — Ты понятия не имеешь, о чем просишь.

Она напрашивалась перетащить ее на колени и приподнять задницу. Или этого жаждали мои внутренние демоны, нашептывая очевидное и такое желанное.

Словно читая мои мысли, Снежина сглотнула и побледнела.

— Когда закончишь здесь мыть полы, перейдешь в следующую аудиторию, и в ту, что напротив. Там тоже намоешь.

На ее лице дернулся мускул.

— Я не…

— Продумай, прежде чем сказать. На этом уровне шесть аудиторий. Но есть спортзал и другие этажи.

— Если я весь день буду играть в уборщицу, когда я буду учиться?

— Не беспокойся об этом. Я буду читать тебе вслух, пока ты работаешь.

Я замолчал, вглядываясь ей в глаза.

Снежина кивнула, я отпустил ее, но пока шла к кладовке, что-то обиженно бормотала, что я не смог разобрать.

Я не стал открывать учебник. Все лекции я знал наизусть. Только выдохнул тот жар, что вскипел в моей крови, чтобы не сдать себя голосом с потрохами.

Эта задиристая фея определенно станет моей гибелью.

В течение следующих четырех недель она тратила больше времени на обучение, стоя на четвереньках, чем сидя за столом. Пока она ползла с мокрой тряпкой по аудиториям, я сидел рядом с ней, читая лекции по физике, химии, современной истории и экономике, литературе и психологии.

Она не врала о своей памяти. Стоило ей что-то услышать, Катя могла воспроизвести это позже дословно. Каждый тест, который я потом ей давал, доказывал, что она усваивает мои уроки.

Однако единственное, чему она не могла научиться, так это покорности.

У Снежиной было несколько нарушений комендантского часа, но в основном, она постоянно нарывалась ртом.

Исключительная болтливая умница, за что и заслуживала свои наказания вместо поощрений. У меня сложилось ощущение, что ее единственной целью было досадить мне. Никто никогда не осмеливался разговаривать со мной так, как она, и никакое наказание не было достаточно суровым, чтобы удержать ее от новых колкостей в мой адрес.

Иногда я просыпался в поту, когда явственно видел ее, склонившуюся над моим членом и язвительно твердящую своим прелестным ртом одну и ту же фразу:

“Трахни меня. Трахни меня. Трахни…”

После четырех недель социальной изоляции, отказа от еды, психологического унижения и тяжелого труда я так и не решил, что же ей нужно.

Физическое наказание?

Порка?

Черт, неужели у меня не осталось никакого другого метода? Или все потому, что я сам жажду коснуться ней руками?

Это случилось только один раз. Месяц назад я позволил себе прикоснуться большим пальцем к ее губе. Это единственное легкое прикосновение вызвало волну извращенных, отчаянных желаний из самых темных уголков моего разума. С тех пор я держал руки при себе и пытался вытеснить свои черные мысли из головы.

Но если я прикоснусь к ней снова, если я познакомлю ее с моим темным желанием, это все изменит.

А пока наблюдение, как она ползает по полу на коленях, чертовски дразнило мою садистскую натуру. Я не забыл о вопиющем сексуальном символизме этого акта. А Снежина каждый раз молча утверждала, что ни один студент не должен преклонять колени перед преподавателем, потому что это извращение и сексизм.

Напрасный аргумент, пока она не желала исправляться. Если бы Катя стала более почтительной, то не стояла бы на коленях передо мной. Выбор был только за ней.

Я посмотрел на часы и прошел по пустой аудитории, скрипя зубами. Не успел выругаться, как Екатерина ворвалась в помещение.

— Я уже здесь! Хорошо, что я быстрая.

— Ты опоздала, — прорычал я, разрываясь между тем, чтобы выгнать ее или засунуть ей в рот что-то посущественнее слов.

— Ой, да ладно! — она взглянула на часы на стене. — Всего на две минуты. Вы же не такой педант, чтобы не простить меня за это?

Кое-что я полюбил в Снежиной безоговорочно. Это ее легкость, с которой она могла быть по-настоящему скромной и одновременно высокомерно-надменной. Ее редко заботило мнение других людей о себе, но по какой-то причине она не хотела, чтобы я увидел ее поверхностной или тупой.

Снежина понятия не имела, насколько далека в своих ожиданиях от меня, что только делало ее красивее, желательнее. Ей было невозможно остаться незамеченной.

И все же она моя студентка, вдвое моложе меня и совершенно не мой типаж.

Тем не менее она плотно удерживала мое внимание.

Прекрати это, Шереметьев!

— У тебя было сорок пять минут, — я обошел ее вокруг. — Завтрак закончился пять минут назад.

Я знал, где она пропадает каждый день. Я хотел, чтобы она это сказала вслух. Чтобы признала, что важнее меня и режима в академии у надменной и несгибаемой Снежиной есть маленькая слабость.

Она склонила голову, невинно глядя на меня. Я засмеялся.

— Строишь из себя наивную овцу, глупую дурочку, чтобы я не приставал со своими вопросами?

— Нет.

— Приятно знать, что ты выучили хотя бы один урок за месяц.

Ее голубые глаза смотрели на меня, вспыхивая огнем и тревогой. Она не доверяла мне и не собиралась открывать свой секрет.

А я хотел знать все о ней! Чем Снежина занимается каждую минуту, о чем видит сны, о ком мечтает, потому что я медленно, но верно сходил по ней с ума.

Я видел оставленные моей рукой призрачные рубцы на ее безупречной коже. Видел синюшное кольцо вокруг ее шеи от моих рук. Мой член растягивался, рвал и брал ее тугую дырку, сжимающуюся и текущую только для меня.

Я оторвал взгляд от ее шеи, прежде чем совершил что-то непоправимое.

— Простите меня, — выговорила Снежина, отступая. — Я подкармливаю птиц и летучих мышей. Иногда вместе с Дарьей, моей соседкой по комнате.

— Зачем?

— Она единственная моя подруга здесь, — пожала она плечами.

В течение четырех недель я наблюдал, как Катя ходит на прогулку. В выходные, когда ко всем приезжали посетители, она пропадала в парке целый день. К каждому за этот месяц обязательно кто-то приезжал, навещал, кроме Снежиной.

Никто не пришел повидать Екатерину, ведь я сам запретил встречи на ближайшие полгода. И ей было одиноко.

Если бы я задумался раньше над ее поведением и нахальством, я бы увидел и понял, насколько глубоко ее одиночество.

Оно началось гораздо раньше ее прибытия сюда. Снежину изоляцией уже давно не накажешь.

Может она у нее началась задолго до того, как Катю привезли ко мне. Что она на самом деле оставила в прошлом? Взаимолайки в соцсетях? Холодный особняк? Мир, в котором она осталась незамеченной, недооцененной и нелюбимой?

Две недели назад она перестала просить свой телефон.

— Возможно это вам кажется глупым, но животные благодарнее людей.

— Как так? Они говорят тебе спасибо?

— Им все равно кто я. Они меня не оценивают по положению моей семьи или по моему виду. Им все равно в кроссовках я или в вечернем платье. Им плевать сколько у меня подписчиков в соцсети… Если бы у людей были такими, мир стал бы другим...