Хотя и выглядел пожилым, с седыми волосами, убранными в хвост, силы в нём ещё оставались.

— Я шёл по лесу и заметил ваш дом, извините за вторжение, — Хару виновато опустил голову. — Отец выгнал меня из дома и отправил на землю в качестве наказания.

Старик вздохнул и поставил свечу на стол.

— Ты, наверное, голоден, — сказал он и сам опустился на пол, положив посох рядом. — Присаживайся.

На его плече висел большой мешок — такой же тёмный, как и одежда, поэтому Хару не сразу заметил. Старик развязал его, опустил туда руку и выложил немного овощей и фруктов. Тэнгу с интересом присел рядом и попытался заглянуть в мешок, даже нос свой любопытный туда чуть не засунул. Старик рассмеялся.

— Интересно? Чем же питаются тэнгу?

— Рисом, пшеном, фруктами, — оживлённо ответил Хару, поглядывая на лежавшую грушу.

— Угощайся, — с улыбкой ответил старик, из настороженного сделавшийся добродушным. — У меня есть мешок с рисом, но его надо готовить.

Тэнгу не нуждался в ещё одном приглашении, он сразу взял грушу в руки и с аппетитом откусил большой кусок, в то время как старик усмехнулся.

— И даже не боишься, что человек отравит тебя?

— Зачем вам это делать? — искренне удивился Хару и продолжил грызть грушу.

— Маленький наивный тэнгу, — добродушно произнёс старик и сам надкусил вторую. — Как же тебя зовут?

— Хару.

— Меня можешь звать монахом Цуёши.

— Хорошо, монах Цуёши, — послушно согласился тэнгу.

Некоторое время они просидели за едой и милой беседой, но вскоре старик сказал, что собирается ложиться. Циновка у него была только одна, но он всё равно позволил Хару остаться на ночь в домике. Монах встал из-за стола, чтобы постелить себе, как вдруг в полумраке сверкнули золотистые глаза. За спиной старика Цуёши возникла Акико, схватила его за живот и впилась клыками в шею.

— Хару, дай мне посох! — закричал он, хмурясь от боли и пытаясь оттащить девушку за волосы, но та крепко держалась.

Пока Хару стоял в растерянности, она с хлюпаньем отодрала кусок мяса и выплюнула на пол, вновь злобно впиваясь в плоть. Старик заоорал и замахал руками. Акико, словно хищница, продолжала нападать. Злорадно смеясь, она отрывала куски мяса и вновь кусала.

По шее старика, его одежде и по самой Акико лилась кровь, что вскоре запачкала пол и ближайшие стены.

— О-остановись, — в ужасе пробормотал Хару, наконец-то сдвинулся с места, метнулся в их сторону. — Акико, что ты делаешь? Ты же убьёшь его!

Он дрожал от страха, но всё равно схватил её за руку и попытался оттащить. Она бросила на него жуткий взгляд, полный гнева и жажды крови. Хару разжал пальцы и отступил, кровь и на него попала. Старик перестал кричать, тело обмякло в руках Акико, но она продолжала рвать его в клочья.

— Так тебе и надо, дрянной монах, ты это заслужил! — дико смеясь, прокричала она в тиши ночи.

Хару упал на пол и схватился руками за голову, в горле стоял ком, глаза щипали.

Акико рвала одежду на старике, продолжала раздирать тело, разбрасывала куски плоти в стороны. Она не остановилась, когда прогрызла живот и добралась до внутренних органов.

Ком в горле поднимался всё выше, жуткое зрелище и омерзительный запах крови сводили с ума. Хару вырвало, по щекам потекли слёзы. Он последний раз в ужасе посмотрел на Акико и ползком попятился к выходу. Почувствовав холодную землю, вскочил на ноги и понёсся прочь, шатаясь из стороны в сторону. Он до сих пор не осознавал происходящего. Как эта милая и добрая девушка могла так поступить? Или это нечисть приняла её облик и жестоко убила монаха Цуёши? Хару продолжал бежать, не разбирая куда, лишь бы подальше от этого ужаса.

Перед глазами всё ещё стояла картина, как Акико впивается в шею старика, рвёт его на части. Омерзительная вонь, жуткие звуки разрывающейся плоти — даже если Хару пытался закрыть глаза, всё равно всё это видел. Он не заметил обрыва и кубарем покатился вниз, с хлюпаньем свалился в ручей. Вместо того чтобы подняться и побежать дальше, Хару схватился руками за голову и закричал от отчаяния.

Брызги вновь разлетелись в стороны, перед ним оказались две пары ног.

*Тё = 109 м

**Аники (яп.) — дословно «благородный старший брат», почтительное обращение к мужчине старше, необязательно к родному брату

Двое юношей сердито переглядывались между собой и бросали обеспокоенные взгляды на всё ещё кричавшего Хару, не решаясь заговорить с бедным перепуганным тэнгу. Один из них, с длинными тёмно-коричневыми, почти чёрными волосами, что доставали ему практически до колен, хотя и были связаны лентой, носил тёмные одежды с таким же узором из цветов и перьев, что встречался и у Хару. Второй ростом пониже, в противоположность первому стоял в светло-коричневых, почти жёлтых одеждах. Его белокурые волосы, отливающие рыжим в свете фонаря, что он держал в руках на палке, спускались чуть ниже плеч и тоже были убраны в хвост. Огненно-рыжие глаза следили за Хару, их обладатель не выдержал, отдал фонарь первому, а сам присел на корточки и положил руку на плечо тэнгу, по-прежнему пребывавшему в диком ужасе.

— Молодой господин, — обеспокоенно позвал он.

Хару поднял голову и бросил на него испуганный взгляд, в котором оба юноши успели заметить узнавание, и кинулся светлому на шею, рыдая в голос. Первый вздохнул, в то время как второй поглаживал Хару по спине.

— А я говорил, что надо было сразу увести его от этой змеи, — тихо пробурчал он, пока первый недовольно постукивал пальцами по фонарю.

— И господин Джунъичи оторвал бы нам головы, если бы узнал.

— А теперь оторвёт госпожа Асами, если узнает, что её сын сейчас пережил, — напомнил ему светлый, что они уже не раз успели обсудить, но так и не нашли лучшего выхода.

— Хибики, я хочу домой, — заплакал Хару, уткнувшись носом ему в грудь. Он понял, что Сота и Хибики спустились из небесного дворца Кинъу, и теперь хотел уговорить их вернуть его.

Светлый, к которому Хару обратился Хибики, демонстративно потянул красную ленту на его лбу и показал, что не может развязать её. Второй, Сота, приблизился к сидящим в ручье тэнгу и с нетерпением сказал:

— Молодой господин, мы с Хибики решили, что разыскать Асахи — неплохой план, авось этот человек и сможет придумать что, но мы бессильны. Твой отец убьёт нас, если узнает, что мы помогаем.

Хару считал Соту и Хибики своими друзьями, а не слугами, поэтому, несмотря на статус, просил, чтобы те общались с ним фамильярно, и позволял высказывать любые мысли.

— Она убила того монаха… — захныкал всё ещё шокированный Хару.

— Жизнь сурова, молодой господин, — жёстко ответил Сота и сочувствующе улыбнулся, поймав сердитый взгляд Хибики, в глазах которого так и читалось: «Лучше бы промолчал». Не обидеть он хотел, просто не знал, как подбодрить.

Некоторое время они оставались на своих местах — двое сидели в ручье, третий стоял рядом и держал фонарь. Вскоре плач стих, а Хару вдруг покачнулся и упал на Хибики, немного успокоившись и задремав после произошедшего. Сота едва сдержался, чтобы не заржать вслух, поэтому прикрыл рот рукой и отошёл в сторону посмеяться. Светлый тэнгу сверлил его сердитым взглядом, но вынужденно придержал Хару за плечи, сам опустился в воду на колени (на корточках неудобно ни ему, ни Хару) и положил того обратно — так, чтобы тэнгу не мок дальше.

— Лучше бы покрывало какое-нибудь поискал, пока наш молодой господин не заболел, — пробурчал он себе под нос. В идеале бы перенести его из ручья на сушу, но так они только разбудят Хару, а он только успокоился.

Тихие слова донеслись до Соты и смутили. Тот снял с себя верхние одежды, подошёл обратно и небрежно накинул на Хару. Хибики с недовольством посмотрел на него, расправил одежду, укрыл молодого господина и положил ему руки на спину, чтобы лучше согревать. Он аккуратно стащил с него колчан со стрелами и лук и протянул их Соте, меч из-за пояса доставать не стал.