Если проще, то внутри каждого человека есть «аккумулятор», который копит энергию. Обычный человек накапливает внутреннюю энергию, питаясь калорийной едой, греясь на солнышке, получая положительные эмоции, занимаясь сексом и так далее. Кстати, необязательно толстый, тучный индивидуум с массивной жировой прослойкой будет иметь более мощный внутренний «аккумулятор», чем его худосочный собрат. Тут дело не во внешнем размере человека, зачастую внутренний объем намного больше внешнего.

В общем, мы и без живого огня справились бы, но лучше сейчас сэкономить и погреться возле костра, чем в дальнейшем охреневать, бессильно харкая кровью. Мне еще портал в Сиротинск пробивать, а для этого процесса еще неизвестно, сколько энергии потребуется. Хрен его знает, как далеко мы забрались от нашего мира. Причем не просто далеко, но, возможно, еще и долго. Это я к тому, что время нелинейно и в каждом мире течет по-разному.

А тут еще один момент выяснился: в этом мире, где мы сейчас находимся, нет потоков энергии; вернее, они есть, но настолько слабые, что от них никак нельзя зарядиться. В мире Закрытого сектора с подзарядкой было намного проще: вышел из дома с кружкой кофе, сел на скамейку, смотришь на красивый вид, получаешь от всего этого позитивные эмоции и, соответственно, заряжаешься. Я место для строительства своего дома выбрал не только потому, что там был красивый вид, но еще и из-за того, что там протекали сильные энергетические потоки.

Потоки энергии в мире Закрытого сектора были мощные, «жирные» и протекали практически повсеместно. И те места, где не было таких потоков или где потоки их обтекали, образуя «мертвые» зоны и пятна, вызывали подозрения: там зачастую и обнаруживали исчадий ада. А тут, в этом мертвом мире, энергия протекает не потоками, а жалкими брызгами летнего «слепого» дождичка.

«Энергия человека» – это термин, встречающийся во всех культурах и использующийся еще с древних времен для обозначения невидимой силы, заставляющей жить человеческое существо, способствующей взаимодействию элементарных частиц, клеток, тканей, систем и органов. Все виды энергии человека невидимы, как и другие виды энергии, поэтому заметить их наличие или отсутствие можно только посредством проявления и изменения свойств вещества или же его активности. Та же тепловая энергия не воспринимается глазом, но ощущается кожей, а энергия притяжения заметна лишь по привычному нахождению вещей в мире.

И если про энергию, рассматриваемую в физике, и ее проявления более-менее понятно, то проявление человеческой энергии рассматривается в ракурсе настроения и самочувствия личности, ее способности действовать и, воодушевившись, творить. Эта энергия отражает активное желание жить, причем тут рассматривается не отсутствие суицидальных мыслей, а стремление сделать свою жизнь качественной и приятной, активной и наполненной. Точно также можно судить об отсутствии у человека энергии по его апатичному или депрессивному состоянию, плохому физическому самочувствию и отсутствию мотивации.

А в этом мире нет привычной мне энергии в окружающем пространстве, вернее, ее настолько мало, что ею нельзя насытиться и зарядиться. Это мертвый мир! Если в нем задержаться, то мой внутренний аккумулятор сядет – и все, гаплык! (Вот ведь Федоров, зараза! За то короткое время, что я с ним общаюсь, нахватался от него всяких словечек из казацкой балачки.)

В общем, если подытожить, то надо как можно быстрее валить отсюда. Хватай мешки, вокзал отходит!

– Товарищ командир, ваша доля колбасы, – протянул мне Федоров небольшой кусок сыровяленой колбасы.

– Раздели поровну, и съешьте с Пашкой, – приказал я.

Именно приказал. Жестко и недвусмысленно. А то развели тут, понимаешь, демократию и панибратство. Пашка, как немного оклемался от ампутации, затянул пластинку: мол, брось нас, командир, уходи сам, ты для Сиротинской республики важнее, чем двое обычных солдат, поэтому тебе, капитан первого ранга Волков, надо бросить двух пацанов и одному уйти. Казак Федоров горячо поддержал одноногого пулеметчика, тут же пригрозив застрелиться, если я не соглашусь на их демарш.

Ох зря он это сказал! Я тут же влепил смачную затрещину Пашке, всего одну и не от души, только из-за того, что он все-таки раненый. А вот Федорову уже отвесил пару подсрачников и поставил фингал под глазом. А потом обоим пригрозил по возвращении в наш мир отправить на «губу» и понизить в звании.

– А мне-то что, – буркнул казачок, потирая ушибленный глаз, – меня так и так расстреляют. Чего меня пугать «губой»?

– Никто тебя расстреливать не собирался, – парировал я. – Пугал я тебя, чтобы ты перестал думать о самоубийстве из-за неразделенной любви. Кстати, помогло? Мозги на место встали?

– Помогло, – проворчал Федоров. – Меня и правда не расстреляют?

– Нет, конечно, – раздраженно хмыкнул я. – Если честно, то я хотел представить тебя к награждению «Золотой звездой» Героя республики, а не расстреливать, но после этих ваших истерик хрен тебе, а не звезду Героя, – тут же скрутил я дулю и ткнул ей в казака.

– Понятно, – кисло скривился Федоров. – Жаль, отец бы гордился, если бы я получил «Героя». Был бы из казаков первым Героем республики.

– Будешь на будущее думать головой, перед тем как всякую хрень городить!

Пока я отчитывал Леху, Пашка старательно делал вид, что ему неожиданно стало плохо и он уснул. При этом его прикрытые ресницы периодически дрожали, выдавая, что Пашка не спит.

– Прапорщик Ташин, а ты не прикидывайся шлангом, я же вижу, что ты не спишь. Когда домой вернемся, ты у меня назубок выучишь морской кодекс, понял? Чтобы знал, в каких статьях прописано, почему капитан последним покидает тонущее судно. А как оклемаешься и к протезу привыкнешь, будешь готовиться к сдаче на офицерское звание. Уяснил?

– Да, товарищ командир, уяснил, – покорно ответил Пашка. – Вы, это, товарищ командир, не злитесь, ладно? Я понимаю, что вам сейчас тяжелее, чем мне, в тысячу раз. Просто я знаю, что вы значите для всех «Волков», для всего нашего отряда, да и для всей республики. Вам никак нельзя умирать!

– Ташин, цыц! – цыкнул я. – Я понял уже ваши с казачком благие мотивы, но мне от вас нужна сейчас максимальная собранность. Ты себя нормально чувствуешь?

– Ну так, терпимо, – пожал плечами пулеметчик. – Нога ноет, но не особо, терпеть можно. А что?

– Стой на «фишке», следи за обстановкой. Тебе надо сменить Федорова, – ответил я, назначая Пашку в караул. – И следи за своей повязкой, не забывай каждые полчаса ослаблять жгут, – напомнил я.

Честно говоря, где-то там, в глубине души, было чертовски приятно, что вот эти два пацана готовы отдать за меня свои жизни. Искренне готовы, без всякого принуждения. Значит, не зря я копчу это небо!

Мы расположились сейчас на вершине невысокого холма. Здесь была пригодная для «рисования» портала плоская каменная плита. А еще были завалы из булыжников разного размера. Чтобы хоть как-то согреться, мы с Федоровым сложили из этих камней невысокий бруствер. Какое-никакое, а защитное сооружение. Прапорщик, назначенный мной в караул, при помощи Федорова заполз на этот бруствер и, подложив под себя куртку, принялся наблюдать за округой.

Состояние пулеметчика было вполне удовлетворительным. Я хоть и не медик, но в нашей республике к полевой медицине относятся очень серьезно: любой ополченец, а уж тем более сотрудник силовых ведомств, проходит углубленный курс по оказанию первичной медицинской помощи. У нас даже в обычных школах на уроках физкультуры есть норматив по переноске раненых. Была бы еще в наличии нормальная аптечка, так вообще красота, но даже с помощью тех подручных материалов, которыми мы располагали, знающий и опытный человек способен сделать все необходимое, чтобы раненый товарищ мог спокойно дождаться эвакуации.

В нашем мире, а точнее, в нашей республике все было не так, как в Старом, внешнем мире. К примеру, в школе, куда ходили мои дети, в кабинете НВП висел плакат со следующим текстом: