«Жене изменял?» – «Ну, как бы…» – «Ясно. Налоговую обманывал?» – «Нет, ну не то чтобы, но…» – «Тоже ясно».

И так по всем пунктам. Понятно, что живой человек. Кто из нас без греха? Подводят итог: «В общем, мужик ты неплохой, но накосячил изрядно. Одно твое липовое банкротство чего стоит! Короче, хотели бы тебе помочь, но никак. Приговариваешься к аду!»

Заходят сопровождающие, вежливо, но строго берут под руки и уводят. Бесконечный коридор, двери, двери. Откуда-то доносятся крики, стоны, паленым пахнет. Таблички на дверях: «Ирландцы», «Малайцы», на одной двери даже «Инуиты» написано.

Доводят Рабиновича до двери с надписью «Евреи». «Ну, удачи тебе, греховодник, – говорят и внутрь заталкивают с криком: “Принимайте пополнение!”»

Заходит Рабинович, озирается со страхом. Жарища. Однако вон виноградники виднеются, домики симпатичные невдалеке, белые, под металлочерепицей. Поля ухоженные, кругом автоматические системы орошения. А на горизонте вообще мегаполис какой-то – небоскребы, стекло, бетон, ландшафтный дизайн.

Тут к нему подъезжает мужичок на навороченном квадроцикле и шлем мотоциклетный протягивает: «Новенький? Поехали, подброшу до жилья». – «А-а-а… Скажите, это вот все вокруг – это ад?» – «Эх, мужик, ты не видел, что тут шестьдесят лет назад было!»

Вот и у меня так бы было. А в жизни все стремно и убого.

В себя я приходил долго: видимо, хорошенько меня приложили эти здоровенные щупальца. И угораздило же меня попасть в их теплые и липкие объятия.

Открыл глаза, огляделся по сторонам. Лежу на каком-то здоровенном плоском камне, возвышающемся над округой. Кстати, здесь не особо и темно, вокруг горят несколько костров, от которых распространяется вонь сгоревшей плоти. Точно ад!

С любой, даже самой стрессовой и, казалось бы, неразрешимой ситуацией поможет справиться здоровое чувство юмора. Как говорится, нам смех жить и выживать помогает.

– Скажите шашлычнику, что у него мясо пригорело, – едва шевеля губами, произнес я.

– Ты скоро сам станешь шашлыком на одном из этих костров, – услышал я чей-то язвительный комментарий.

Голос принадлежал женщине. Молодой женщине. Надеюсь, красивой. Хорошо было бы, если бы демонессы в аду были красивые.

– Да-а, – удивленно протянул я. – Ну, тогда желаю, чтобы меня замариновали исключительно в специях и луке. Никаких новомодных маринадов из киви, кефира, газировки и прочих извращений.

Руки и ноги у меня были связаны, но это не помешало мне приноровиться и сесть на задницу. Рядом со мной лежал связанный Пашка-пулеметчик, он же Павло, он же Паштет, он же прапорщик Павел Ташин. Если его связали, значит, он еще жив.

– Паштет, харэ дрыхнуть, – окрикнул я подчиненного.

Пашка зашевелился, заелозил, попытался встать, но у него ничего не вышло. После нескольких секунд возни прапорщик тоже принял сидячее положение.

– Товарищ командир, а мы где?

– Не знаю, – честно ответил я. – Первое, что приходит на ум, что мы в иномирье. Скорее всего, из этого места в наш мир и прет нечисть. Вон их тут сколько.

Действительно, камень, на котором мы сейчас сидели, был словно остров посреди бурной реки, только вместо воды вокруг нас находились разнообразные хитиновые твари. Они бурными потоками обтекали наш камень со всех сторон. Монстры перемещались хаотично, создавая причудливые течения и водовороты. И с чего они тут танцы хороводят? Делать им нечего?

Оружия и снаряжения не было, а вот одежда и обувь была на месте. Уже легче. Значит, обыскивали нас любители, профессионал разул бы, да еще и ремни бы снял. Кстати, судя по всему, при досмотре кое-что забыли: в потайном кармане брюк я нащупал длинный узкий шип.

– А мы еще живы или уже мертвы? – тихо спросил Павло.

– С каких слов начинается «Устав гарнизонной и караульной службы»? – спросил я Пашку.

– Дык… – Прапорщик на секунду замялся, а потом выдал: – «Настоящий Устав определяет предназначение, порядок организации и несения гарнизонной и караульной служб, права и обязанности должностных лиц гарнизона и военнослужащих, несущих эти службы, а также регламентирует проведение гарнизонных мероприятий с участием войск».

– Ну, раз устав помнишь, значит, еще жив, – пошутил я.

– Как отсюда выбираться будем?

– Для начала давай освободимся от веревок, а там поглядим.

– Зря стараетесь, отсюда не сбежать, – раздался все тот же женский голос.

Неожиданно из темноты к нашим с Пашкой ногам упало мужское тело – кто-то выбросил молодого паренька, как ненужную вещь.

– А-а-а, – застонало тело, в котором я тут же опознал казачка Алексея Федорова.

– Федоров, а ты как тут?

– За вами в портал метнулся, – прошипел Леха, сплевывая кровь из разбитых губ. – Сами же сказали, чтобы я вас держался. Вы в портал прыгнули, ну и я за вами.

– Вообще-то это была произвольная команда, – пошутил я и тут же выдал извечный родительский аргумент всех времен и народов: – А если бы я с девятиэтажки прыгнул, ты что, за мной бы сиганул?

– Нет, – ответил Федоров.

– А почему он не связан? – задал резонный вопрос Пашка-пулеметчик, кивая на молодого казака.

– Кстати, да! – возмутился я. – Федоров, это что за фигня?!

– Я это… того… – замялся молодой парень.

– Он хотел сказать, что, в отличие от вас, сделал правильный выбор.

В круг света вступила молодая девушка. Молодая, стройная и… абсолютно голая. У нее даже обуви на ногах не было, только пара татуировок – на правой лодыжке и животе. Живот, кстати, выделялся идеальным рельефом пресса.

Красивая, зараза! Хотя, на мой вкус, нет достаточной выпуклости фигуры, так сказать. В этом плане я люблю, чтобы было за что подержаться, а тут сплошная, хоть и спортивного телосложения, доска. Но тут, как говорится, на любителя.

Девушку я узнал. Эта та самая Нинель Уманская собственной персоной. Обнаженной я, правда, ее никогда не видел, но увиденному был не рад. Глаза девушки без белков – черные провалы Тьмы. Уманская перестала быть человеком, теперь Нинель – слуга Тьмы. По сути, она уже мертва. Если вернется в наш мир, то ее можно будет убить только серебром.

– Девушка, вы бы хоть накинули на себя что-нибудь, а то щеголяете в неподобающем виде. Право слово, неприлично это, – проворчал я. – Папенька бы вас заругал.

– Что?! Что ты сказал?!

Девушка метнулась ко мне. Губы ее скривились, личико исказилось в страшной гримасе. Она кричала мне в лицо, брызжа слюной и кровью. В старину таких называли «одержимые бесами».

– Ты червь! Червь! Ты никто, ты пустое место! В том, прежнем мире ты был великим Волковым, Оборотнем, Палачом, тебя все боялись, ты держал всех в страхе! Но теперь все изменилось, теперь ты будешь бояться и дрожать от страха! Ты сдохнешь, умрешь, валяясь в моих ногах, умоляя о прощении…

– Выкричалась? – ехидно скривившись, спросил я, перебив девушку. – Чего ты орешь? Успокойся, не стрессуй.

– Ах ты тварь!

Уманская широко замахнулась и со всей дури влепила мне пощечину – трясь! Пощечина вышла знатная, сил девушка не пожалела. Удар вышел настолько сильным, что она сломала себе указательный палец. Это было видно по тому, как он выгнулся под неестественным углом. Но Нина Уманская не обратила на это никакого внимания. Значит, она точно уже не жилец. Передо мной не живая девушка, а только ее внешняя оболочка, которая может двигаться, говорить, поглощать пищу и даже трахаться, но на самом деле она мертва.

– Больно?! Больно?! – кричала Уманская, брызжа слюной.

– Ни капельки, – честно ответил я. – У тебя сейчас есть только один шанс спасти свою душу, воспользуйся им – освободи нас!

– Что?! Душу?! Кому нужна душа?! Я стала бессмертной! Я вернусь в старый мир, и все, кто там есть, станут моими рабами. Вы все будете лизать мне ноги!

– Гитлер в юбке, – прокомментировал слова девушки Павло. – И, по ходу, у нее какой-то бзик по поводу облизывания ног. Видимо, она фут-фетишист.

– Вообще-то она без юбки, – уточнил я, поддержав пулеметчика. – Павло, ты меня пугаешь. Откуда знаешь про фут-фетишистов?