Если бы мы располагались ближе к Новой Москве и нас не разделяли бы полторы тысячи километров, то самый богатый город этого мира давно бы нас поглотил: население Сиротинска просто само по себе туда бы перетекло. Мы и держимся пока только потому, что до сих пор попадали в зону интересов только отдельных новомосковских богатеев. Ну, и еще потому, что в Новой Москве до сих пор нет централизованной власти: там всем заправляет городской совет, члены которого чаще грызутся за власть, чем принимают какие-то важные решения.

Но, несмотря на все наши военные успехи последних лет в противостоянии с Новой Москвой, всерьез рыпаться на них у нас не хватит силенок. И даже если мы победим, то это будет пиррова победа, после которой СНР окажется настолько обескровленной, что ее сможет захватить даже детсадовская группа, вооруженная лопатками для песка.

Ну и третья группа протестующих – это сторонники демократии. Им обязательно нужно, чтобы Сиротинская директория, она же Сиротинская народная республика, обязательно превратилась в полноценную республику с полным набором политических атрибутов: парламент, президент, депутаты, выборы и прочая лабуда, столь неинтересная простому солдатскому сердцу.

Я просматривал по диагонали отчеты, понимая, что пора со всем этим что-то делать. Надо как-то собрать волю в кулак, найти время и заняться решением всех этих накопившихся проблем.

Чай в термокружке остыл, и надо было бы озаботить кого-то из помощников, чтобы принесли свежий, но в мобильном штабе сейчас были только я и Док, которого усадили за мониторы, чтобы он следил за обстановкой снаружи, все остальные были заняты допросами задержанных. Наклевывался интересный вариант, я чувствовал, что за этим бестолковым и непонятным протестом кто-то стоит. Неужели у нас появился серьезный противник, который решил не просто натравить на наши пограничные поселения бандитов, а задумался о развале СНР изнутри? Или это во мне контрразведчик заговорил?

В прошлом году были уже подобные попытки. Тогда в Сиротинске была выявлена группа протестантов-революционеров, которых снабжали деньгами из Новой Москвы. Группу из двенадцати человек накрыли во время очередной сходки, на которой они бухали и мечтали, как будут делить министерские портфели, когда скинут неугодную власть в Сиротинской директории.

После недели допросов выяснилось, что протестующих несколько больше, и на судебной скамье оказались полсотни бедолаг – в основном студенты политеха. По решению суда, двух главарей этого подполья приговорили к смертной казни (оказалось, что они готовили теракт в политехе), остальные отделались поркой и штрафами, наложенными на их родителей.

А еще через неделю после вынесения приговора суда в одном из коттеджей элитного поселка в пригороде Новой Москвы прогремела серия взрывов – кто-то шесть раз отстрелялся по двухэтажному домику из РПО «Шмель» (подвал коттеджа был глубоким, с усиленным железобетонным перекрытием, поэтому и пришлось стрелять так много). Определенные силы в Новой Москве намек поняли, своих коллег с почестями в закрытых гробах похоронили и больше не пытались снабжать деньгами недовольных властью в Сиротинске.

А так у нас вполне лояльно относятся к оппозиции. Ну а что? Если есть за что ругать власть, то почему бы ее и не поругать, тем более что Иван Сиротин, наш глава и предводитель, рубаха-парень и к критике всегда относился нормально.

Сидящий на соседней скамейке Док неожиданно оторвался от созерцания экрана планшета, куда транслировалась картинка с камер наблюдения, и изрек:

– Чего? – переспросил я. – Док, ты чего это сейчас выдал?

– Это не я, это Некрасов, отрывок из комедии «Медвежья охота», просто на ум пришло. Вон гляжу, как внешний периметр молодого казачка крутит. Ежели уже и казаки супротив власти пошли, значит, скоро грядет народный бунт, а он, как известно, безжалостный и беспощадный!

– Ох, пригрел я на груди змеюку, – пошутил я, клацая кнопками в поисках картинки с внешнего периметра. – И чего я тебя не выгоню взашей из отряда?

– Дык любите же, – пожал плечами Док. – Кто ж вам на днюхах будет петь песни под гитару?

– Лошкин будет петь, – ответил я. – Ты, вместо того чтобы клеймить позором власть, лучше бы сказал, что нашим людям надо для полного счастья? Чего они на митинг приперлись?

– Сами же знаете ответ, – ухмыльнулся Док. – В прошлом месяце, когда Давид Карлович читал нам лекцию, там же все было. Пока народ тяжело работает, находясь в затруднительных бытовых условиях, то ему в сладких мечтах видятся только теплый унитаз и тарелка горячего супа, а как только все это появится, вот тут народу подавай уже и всякие непотребства вроде демократии, гласности и народовластия.

Помните ведь, товарищ адмирал, как мы раньше жили: брезентовые палатки на три-четыре семьи, печки-буржуйки, общая кухня из армейского котла, спишь с автоматом в обнимку, по вечерам песни под гитару – и все счастливы и веселы. А сейчас почти все «старики» и первопроходцы этого мира с собственным жильем, у всех в домах электричество, газ, горячая воды и канализация. И появились недовольные, которым наш образ жизни вдруг кажется каким-то не таким!

В словах Дока была своя правда, и наш экономический гуру, Давид Карлович Синий, которого давным-давно переманили из банка Сосновска, в свое время предупреждал об этом, он тогда даже написал обстоятельный доклад на эту тему. Суть доклада сводилась к тому, что как ни ублажай народ, а все равно он будет недоволен, потому что нет предела совершенству и поблажкам. И выход только один – самоизолироваться, не допускать притока свежей «крови» из внешнего мира, которая баламутит настроения в массах, и выращивать собственные поколения, которые с годами привыкнут жить по нашим правилам.

Вот только все это из области фантастики, потому что если прервать связь с внешним миром, то этому миру придется настолько худо, что он может зачахнуть и захиреть в течение одного поколения.

– А еще я считаю, что нам надо завязывать с демократией, – вырвал меня из задумчивости Док.

– Чего? Ты про какую демократию сейчас говоришь? – переспросил я.

– Про нашу, про сиротинскую. Вы бы, товарищ командир, замутили бы переворот, захватили бы власть и установили бы военную диктатуру!

– Вот еще! Оно мне надо? Мне с вами геморроя хватает за глаза, куда еще на шею вешать целую республику? А ты, Док, видимо, метишь на должность министра культуры? – пошутил я.

– Нет, я бы занял должность директора филармонии или концертного зала. – Док мечтательно зевнул. – Я, кстати, казачка-то того молодого, которого сейчас на внешнем периметре скрутили, вспомнил: это же сын атамана Федорова. Помните, когда банду Сеньки Кривого брали, казачий разъезд попал в засаду, выжил один только паренек, которого бандиты неделю в лесу гоняли, но так и не поймали? Вы ему тогда еще свои часы подарили.

– Помню, конечно, Лехой его зовут. А ну, вызови мне тех, кто его задержал! – нахмурился я.

Федоровская казачья сотня была на хорошем счету. Казачья станица Федоровская, крепкая, добрая селуха на пять сотен дворов, располагалась между сиротинскими землями и Гуляй Полем; от главной воровской вольницы этого мира Федоровская находилась на расстоянии ста километров. По меркам этого мира это довольно много, и бандиты в саму станицу не захаживали, но часто сновали по окрестностям, промышляя разбоем на дорогах, ведущих в СНР.

Формально станица Федоровская не входила в состав СНР, но по факту мы оказывали казакам полное содействие и поддержку. А с прошлого года сотню атамана Федорова поддерживали несколько батарей нашей самоходной артиллерии. Странно, что единственный сын атамана Федорова вдруг оказался среди протестующих на площади.