И когда вижу наш забор и домище, срываюсь с места. Оставляю Басманова позади.

Я уже ничего не чувствую. Руки, ноги, лицо – всё замёрзло. Завтра у меня наверняка заболит горло. А может, и поднимется температура! Я же как овощ неделю дома сидела. А тут сразу на мороз и так долго гуляла!

Нужно выпить горячий чай, принять душ. А потом…

Сыграть в шахматы с суровым бизнесменом и поставить его на место.

Кстати, о нём. Обернувшись, никого не застаю. Дверь ещё не закрыта. Возвращаюсь обратно, выглядывая на улицу. А он стоит там, повернувшись ко мне широкой спиной. Дым от него идёт.

Курит.

— Ледышка, — окликаю его. Медленно оборачивается. — Ты ещё не замёрз?

От моего вопроса хмурится, будто я спросила у него, сколько на земле человек в точности до только что родившегося.

— Нет.

— Значит, сердце у тебя горячее. Греет, — вспоминаю слова дедушки, который всегда это говорил закалённой бабуле. — Хороший ты, Басманов, хоть и душа у тебя наполовину чёрная.

Я несу несусветный бред. Но мне простительно.

Я…

— Ты вместе с задом и голову заморозила? — озвучивает мои мысли вслух.

Улыбнувшись, киваю.

— Пошли греться. И в шахматы играть, — игриво наклоняю голову набок, с нетерпением ожидая момента, когда я выйду победителем в этой игре. Хоть где-то.

Качает головой, кидает бычок на землю, засыпая его снегом.

И наконец возвращается в дом. И я следом – в который раз за день, снимая обувь.

Избавляюсь от шарфа. Пытаюсь. Завязала, кажется, узел, и не могу его развязать.

А когда нахожу – вижу перед собой Булата. Смотрит на меня, как на мартышку. И сам поднимает ладони, за секунду развязывая шарф. Кидает его на тумбочку, дотрагивается до молнии куртки.

— Замёрзла?

От его действий и вопроса теряюсь.

— Щёки розовые, — спокойно кивает на моё лицо.

— Угу, — опускаю взгляд вниз, на его ладонь. Уверенно тянет собачку вниз. Помогает снять мне куртку. А затем, что несвойственно для него, дотрагивается тёплой ладонью до моего холодного лица. Ведёт по щеке костяшкой. На мгновение прикрываю глаза, греясь. Всё же он и правда не мёрзнет.

Костяшки сменяются на пальцы, что скользят от щеки к ушку, а затем на затылок.

Знаю, что это значит.

Куртка падает из моих ослабевших рук. Басманов в своей манере накрывает мои губы. Целует напористо, коротко. Будто не сдержавшись. На секунду, пока сорвался с цепи, и его снова не посадили на неё. Хотя… Где цепь, а где Басманов. Он разорвёт её в любой момент.

Останавливается, вызывая разочарование.

— Горячую ванну прими, — шепчет прямо в губы, не разрывая взгляда. Он близко, очень. И мне хочется встать на носочки, толкнуться. Вновь почувствовать жар его губ. Но пока терпеливо ловлю каждое его слово. — Я пока поставлю чайник.

Не этих слов я ждала…

Отворачивается, но я хватаю его за большую и широкую ладонь. Руки не слушаются. Действуют быстрее, чем мозг.

— Пойдём со мной?..

Глава 44. Басманов

Хрен знает что со мной происходит. Но меня долго уговаривать не надо. Я не знаю, как руки подхватили её и отнесли сюда, в ванную комнату. Бесконтрольно вжимаю Ульяну в стену, заводя её руки за спину.

Она тихонько стонет, заводя до максимума.

Член утыкается в её попу, обтянутую джинсами, и вот-вот прорвёт эту хлипкую ткань.

Я бы сорвал её. Но руки заняты. Одна запястье удерживает, а другая – волосы.

Хочу её до безумия.

Держался, сколько мог. А от её одобрения крышу сорвало. И теперь тяну за светлые локоны, зарываюсь носом в волосы, вдыхая аромат этой девчонки. Она пахнет мной. Моим гелем для душа.

Моя уже. Не полностью. Но скоро станет моей.

Оставляю засос на шее. Ещё один.

— Ты же сказала, что у тебя всё болит, — пытаюсь ещё остановиться. Схватиться за нитку спасения. А нет её. Ульяна обрубает.

— Совсем немного… Ничего страшного.

— Зря ты это.

Разворачиваю её к себе.

Делаю шаг назад, выпуская из носа пар. Закипаю. Штырит меня, как от качественного наркотика. Я не употреблял, но кажется, уже знаю, каково это. И даже в какую-то секунду понимаю её брата. Подсел. И слезть не можешь. Какая бы сила воли ни была.

Одним лёгким движением руки расстёгиваю пуговицу на её штанах. Молнию.

Джинсы падают, снова демонстрируя те трусы, которые поднимают мой член по щелчку. Не сейчас. Он и так стоит. Но теперь горит так, будто я не трахался лет десять.

— Да я сама справлюсь, — вдруг выдаёт глупышка, снимая белый топик, под которым ничего нет. Так же быстро расправляется с трусами. А потом, не дожидаясь меня, сигает в душевую кабину. — Прости! Не хочу болеть! Температура потратит наши дни!

Она думает, что мы уедем через неделю.

Но пока я не увижу маленький живот своими глазами, мы останемся здесь. Вдвоём. В глуши. Её буду видеть только я, целовать и трогать – только я.

Усмехнувшись, быстро расправляюсь с одеждой. Захожу в кабину и, не теряя ни секунды, вжимаю Ульяну в зеркало. Не знаю, какой дебил придумал в душевой кабине зеркало. Но он – гений.

Разворачиваю девчонку к себе спиной. Веду языком вдоль позвоночника, пока руки сжимают мягкие ягодицы.

Опять этот тихий стон и затруднённый вздох.

Ульяна на грани.

— А здесь сама справишься? — играюсь с ней, наблюдая за нами в зеркале. Нет, чёрт, этот дизайнер гений. Вижу свою малышку в отражении. Трётся о зеркало щекой, тяжело дыша. Грудь слегка приплюснута вместе с сосками.

Мурашками пробивает.

Утыкаюсь напряжённым членом в мягкую попку.

Девочка готова. Выгибается. Просит взглядом.

— Так что, Ульяна? Сама справишься? — рука сама неосознанно ныряет на её живот и спускается к тому месту, которое сейчас абсолютно уязвимо.

Накрываю мокрые складки пальцами и утыкаюсь лицом в её ухо, немного наклоняясь.

Маленькая на моём фоне. Плечики узкие, бёдра тоже. Как бы родила без проблем…

— Нет, — выдыхает, когда двумя пальцами прохожусь по нервному комочку между ног. — Не справлюсь.

— Хочешь, чтобы я помог тебе? — веду губами по бархатной гладкой коже. Обвожу родинку языком, запоминая каждую на её теле.

— Да... — прикрывает глаза. Свободную ладонь перемещаю на бедро.

— Я тебя услышал, куколка, — расплываюсь в улыбке.

Приподнимаю слабое тело вверх. Член скользит между ягодиц, ныряет между ног, и я, не в силах больше тянуть, насаживаю её одним резвым ударом.

На мгновение закрываю глаза, когда её киска плотно обхватывает член. Идеальная, мать его.

Сашкова была не такой. Знаю, что все там разные. И никогда не думал, что Сиренина окажется подходящей для меня везде. Даже там.

Тихий стон и тесные стенки сводят с ума. Из-за чего на пару секунд даю себе привыкнуть и кайфануть от того, какая она тугая.

Открываю глаза, смотрю в это лицо. Губки приоткрыты, стекло от её дыхания чуть запотело. Упирается ладошками в зеркало и идёт мне навстречу, выгибаясь.

Хочет. Прочувствовать всё до сантиметра хочет.

Испорченная моя…

Ещё нет, но всё ещё впереди.

Выхожу из неё, слыша разочарованный стон.

— Извращенка.

Делаю один уверенный толчок вперёд, вновь оказываясь в ней.

Сиренина дёргается вместе с ударом.

Ладонь соскальзывает с зеркала из-за воды. Я её совсем не заметил. Горячая херачит по телам, но нам плевать.

А у меня от одного только её возбуждённого вида в паху разгорается всё сильнее.

— Я сейчас… — неожиданно начинает, выдыхая на каждом толчке, — замёрзну…

— Провокаторша.

Вбиваюсь в неё, сжимая мягкие ягодицы. И с каждым движением ощущаю, как изящная спина прогибается при каждом толчке только сильнее. Попка оттопыривается, а член проходит глубже.

— Булат, — выдыхает моё имя. И опять молнией простреливает. Нравится мне. — Я, честно… тебя боюсь.

Боится?