Нужно прогнать эту эйфорию, этот детский восторг роскошью. Я ведь не такая. Мне не важны деньги. Просто на секунду забылась.

Подскакиваю в ванне, и теперь эта пена, стекающая по телу, не кажется такой клёвой и мягкой. Наоборот, липкой и противной.

Вытираюсь полотенцем, одеваюсь, пытаясь утешить себя тем, что это временно.

Унываю, но снова возрождаюсь, когда женское любопытство ведёт меня по дому, и я всё же спускаюсь в ту застеклённую комнату. И ахаю от удивления, благодаря Басманова за то, что привёз меня сюда именно зимой.

За окнами в пол виднеется небольшой сад со сверкающими фигурами в виде оленей, роскошных деревьев и ёлочных шаров. Всё окружено голубыми елями, а их иголки переливаются разными цветами от обилия света, отражённого от игрушек.

Красота… Дух захватывает!

В комнате ещё можно включить камин, упасть в плетёное подвесное кресло и укрыться пледом. Приглушённый желтый свет придаёт атмосферы, и я снова чувствую себя как в сказке, боясь собственных чувств.

Мне очень нравится.

Но это неправильно.

Бью себя по щекам.

Можно же дать себе пару дней слабины, а? Дни быстро пролетят, а эмоции, как и воспоминания, останутся навсегда! Когда я ещё побываю в таком роскошном доме?

И я уже нашла любимую комнату…

Подхожу к стеклу, от которого веет холодом. Дышу на него и на слабо запотевшем месте рисую сердечко. По-девичьи, наивно, но… Это первое, что рисует палец.

— Ты так признаёшься мне в любви? — хрипота вибрацией проходит по всему телу, вызывая мурашки. Волоски на затылке встают дыбом, и на секунду я ловлю кайф от низкого и глубокого голоса.

— Нет, — быстро выпаливаю, поворачиваясь к нему. Тут же утыкаюсь носом в его твёрдую грудь. О неё можно сломать что-нибудь. — Я думала не о вас.

Сложно говорить это «вас». Особенно после того, что я сделала вчера.

Выпила лишнего. А потом ответила на безумный поцелуй. И мне понравилось. Настолько, что я хочу повторить. Но не буду. Иначе точно сойду с ума.

Пока я называю его на «вы», держу себя в ручках. Провожу между нами линию. Большую, жирную, красную, вопящую о том, что у меня на него – запрет.

Для него я лишь игрушка, развлечение. Не больше.

— Не обо мне? — опасно и тихо, как шелест ветра, бросает эти слова. — А о ком?

— О другом парне, — сглатываю, ощущая странную, исходящую от него энергетику.

Ладонь Булата взмывает вверх, останавливается у моего лица. Цепляет локон светлых волос и заправляет за ухо, продолжая спокойно расспрашивать меня:

— И как его зовут?

— М… — мычу и мысленно перебираю имена. — Игорь!

— А Игорь знает, что ты у меня? — ведёт ладонью по плечу. И даже через свитер обжигает своим пламенем.

Но меня волнует это меньше всего. А больше – его… невозмутимость. Спокойствие. Ощущение затишья перед бурей.

— Нет, — делаю шаг назад и вжимаюсь в холодное стекло. Прохлада бьёт по телу, и у меня снова появляются мурашки, заставляя соски затвердеть. Эй, их же не видно через ткань свитера? Я его не просто так надела, хотя в доме жуткая жара…

Зря. Зря надела. Не спасает. Только щёки заставляет гореть и задыхаться от духоты.

Взгляд Басманова, от которого хочется открыть окно и выйти в него, упав прямо в снег лицом, приковывается к моей груди.

И ладонь, что невесомо скользила по плечу, вдруг меняет свой курс, костяшкой указательного пальца касаясь твёрдого соска.

Током прошибает. И одновременно словно холодной водой окатывает, со льдом, вызывая реакцию всего тела.

Становится ещё жарче, и я проклинаю того, кто ответственен за отопление. Перебарщивает.

— Если вы продолжите… — кидаю слабую угрозу. Не потому, что мне не нравится. А от того, что ощущений я этих боюсь. Хватит мне вчерашнего срыва, где я не сопротивлялась, пока он сажал меня на стол, вжимался твёрдым бугром мне между ног. — Я всё расскажу Игорю.

Я несу такой бред… Мозг плавится, как и рассудок Басманова. Раз он резким движением обхватывает меня за талию и одним толчком вколачивает в своё тело. В миллисекунду преодолевает дистанцию в полметра. И теперь спускается своей ладонью вниз, на ягодицу, приподнимая белое платье.

— Ты меня вынудила, — равнодушно, с толикой предвкушения, проговаривает он. В глазах – озорной огонёк. А на мягкой попе – его чуть сжимающие пальцы. — Смотри, я продолжил. Зови своего Игоря. Познакомимся.

Глава 34. Ульяна

Испытывает. Дразнит. Злит.

Знает, что всё это неправда. И всё равно продолжает сжимать попу, изучая кружевную ткань у меня под платьем.

— Хочу их увидеть, — будто зная, о чём я думаю, шепчет с предвкушением. — Там было много комплектов. Какой ты выбрала? Красный? Чёрный?

— Не скажу, — цежу сквозь зубы. И в наказание Булат проникает ладонью мне под трусики. Ведёт по ягодице, поднимается чуть выше, скользит на бедро, оттягивая резинку трусов.

Играет.

И доходит до своей цели. Медленно, забавляясь. Останавливается на гладком лобке, вырисовывая на нём пальцем какие-то буквы.

И нет, бритая и гладкая – не для него!

А в целях личной гигиены!

Я хоть и с бабушкой росла, но… Не совсем тетеря!

— Подготовилась? — усмехается, чем вызывает во мне бурю эмоций. Чем-то мне нравится эта нахальная улыбка, горящий взгляд. Но не тогда, когда мне лезут в трусы!

— Попрошу, — деликатно, стараясь не заикнуться, проговариваю. — Я не готовилась. Просто так вышло. И вообще…

Только хочу упомянуть про Игоря, как его пальцы мягко и аккуратно нажимают на чувствительную точку. Между ног как будто коротнуло электричество.

Плохо, плохо…

А хуже всего, что он вжимает меня в стекло, преграждает путь. Ощущаю себя в коконе.

Мышка попалась в мышеловку.

Грустно… И приятно одновременно.

Жар внизу живота от каждого его движения становится сильнее, ярче…

Утыкаюсь ладонями в его плечи.

— Не надо, — тихо выдыхаю, испугавшись. Не его. А желания. У меня такое впервые. Я видела столько мужчин, работала с ними – в том же клубе, но никто не вызывал дрожь в коленках.

Долбаный интерес.

— Я жду Игоря, — дразня, раздвигает складочки, кружит у входа и проникает внутрь. В узкую дырочку, и я тут же сжимаюсь, пытаясь не впустить его дальше.

Но делаю ещё хуже.

Каждая фаланга, каждый миллиметр… Всё чувствую.

— Не лезь, — сопротивляюсь. Пытаюсь…

Знаю, что не получится.

«Ты же хочешь…» — говорит внутренний голос.

Хочу. Где-то вдалеке.

И сейчас вжимаю пальчики в его плечи.

Да и Басманов… упёртый. Мои слова ничего не изменят.

— А то что? Игорь?

Он делает первый толчок.

— Заело же у вас… — тихо вздыхаю, на секунду выпадая из реальности.

— Я думал, мы опять на «ты», — опять эта порочная улыбка. И эти греховные пальцы, что делают стремительные беспощадные удары. — Мокрая же. Что ты сопротивляешься?

Нет. Быть того не может.

Не может!

— Я не верю, — настойчиво. Отворачиваюсь, закусываю губу.

Не верю, но такое возможно…

— Правда? — выгибает удивлённо бровь.

Его пальцы покидают моё тело, бельё и оказываются перед моим лицом.

— А не от тебя ли они такие мокрые?

Щёки в мгновение ока становятся пунцовыми.

От меня.

Только дело не в возбуждении.

— И-извините, — начинаю заикаться от неловкости. Мужчина, хмурясь, недоумевает, видя мою реакцию. Смотрит на свои пальцы. В крови. И я не знаю, радоваться мне или плакать, что у меня пошли месячные.

А я думаю, чего у меня живот тянет в последние дни… Красные деньки пришли на неделю раньше.

— У-у меня э-это, — боже мой, как это сказать ему? Он до сих пор обескуражен. Но не морщится брезгливо, а просто в непонятках глазеет на окровавленные пальцы.

— Я ж тебя не порвал? — нахмурившись, спрашивает. Мне кажется, что в его глазах на секунду мелькнуло волнение.