— Елена Владимировна, вы спите? — тонкий писк помощницы моего начальника, Павла Андреевича, раздается в динамике.

Обреченно вздыхаю.

— Рита… — чувствую, как на зубах скрипит ее имя.

Что за бестолковая девчонка?

— Елена Владимировна, у нас здесь такое! — перебивает дрожащим голосом. — Это не могло ждать.

— Аудит? — напрягаюсь и подскакиваю на кровати. — Они совсем озверели? Скоро ночами ходить начнут.

Судорожно ношусь по комнате. Нужно ехать. Без вариантов. Постоянные косяки в отчетах сошли на нет за последнее время, но по-прежнему оставались. С учетом того, что выловить в воскресное утро практически некого, никто ничего не найдет.

Торможу возле зеркала. Проделки папиных конкурентов. Точно. Используют ситуацию. Всевозможные инспекции водят вокруг нас хороводы. А теперь, видимо, нашли слабую точку.

Только бы Галина Петровна подъехала. Нашего главного бухгалтера все боятся как огня. Стоит зыркнуть из-под очков-половинок, как два-три здания налоговой инспекции закрываются на ремонт. И обновление в системе вместо четырех часов проходит за пять минут.

— Звони Галине Петровне, — скидываю пижамные штаны, прижимаю телефон к плечу. — Если она на своей метле не покинула пределы Московской области, то у них просто нет шансов. За испорченный вечер с внуками она их вместе со всеми папочками сожрет…

— Нет, нет. С этим все в порядке, — лепечет Маргоша совсем тихо. — Не в этом дело.

Молчит. Чувствую, как придавший сил адреналин превращается в ярость. Единственный выходной. Полноценный. И не проверка.

Бешусь.

— Рита-а, — протягиваю, и до мысленного треска сжимаю телефон, — или ты объяснишь, что происходит, или Галина Петровна покажется тебе ангелом небесным.

— Завтра срочное собрание акционеров, — выпаливает Маргоша на одном дыхании. — Утром. Все загадочные, никто ничего не говорит. Павел Андреевич белее белого. Молчит, бегает, трясется. Глаза бешеные. Вам звоню, потому что велел под страхом смертной казни.

Недоуменно хмурюсь.

Что за цирк с конями? Паша всегда спокойный как удав. Непоколебимый, как монолитная несущая стена! Какая паника?

Если вечером объявят конец света, он все равно невозмутимо напомнит про отчет и дедлайны. Такие мелочи, как апокалипсис, Павла Андреевича не волнуют.

Что его пошатнуло?

Оседаю на кровать, сжимаю в руках черную наволочку.

В нашей фирме «собрание акционеров» — что-то из разряда «сверим все календари, коллеги».

Срочное — обычно в рамках двух недель. Но вот так, чтобы всех собрать за один день?

Нехорошее предчувствие оседает в горле. Или кто-то умер, или мы банкроты. Нет. Все умерли, и мы банкроты.

— Не спрашивайте, — выдает Маргоша и всхлипывает в трубку. — Сама ничего не понимаю. С утра грозит уволить.

— А он где?

— В архиве заперся с юристом. Матерится, — вой переходит в рыдания.

Морщусь. Ненавижу, когда люди теряют профессиональное лицо.

Но, признаю, сама в шоке.

Лишний повод не впасть в панику, а собраться.

— Кофе ему отнеси, — настойчиво намекаю на то, как разведать информацию. — Мне тебя учить?

— Отнесла уже, — спокойно выдает Маргоша. Резкой переменой вводит в ступор, — Ничего не говорят. Только шуршат да переписываются.

— Матерится?

— Просто в воздух, — вздыхает, — или на меня. Что всех еще не обзвонила. Елена Владимировна, подтверждаю завтра ваше присутствие?

— Конечно, — киваю, словно меня видят. — Будет информация — пиши.

Разговор заканчивается так же внезапно, как и начался. Последняя нервная клетка отплясывает танго в районе пульсирующего от перенапряжения виска.

Забавно, Леночка. Родилась в приличной и успешной семье. Живи да радуйся. Родители все сделали.

Только не успеваешь вылупиться, как все: то червяка не разжевали, то из гнезда рано выкинули.

С другой стороны, грех жаловаться.

У Шершнева таких звонков по десять штук в день. С его-то размахами.

Укол зависти застревает в ребрах. Трясу головой, даю мысленный подзатыльник.

Нашла кому завидовать. Бедный парень зубами место под солнцем выгрызал. Теперь гадкий утенок превратился в лебедя со всеми положенными кубиками пресса. Чудеса эволюции. А я на червей жалуюсь.

Вибрация телефона отвлекает. Тянусь, прижимаюсь щекой к шелковой подушке.

Незнакомый номер становится сюрпризом. Волнение смешивается с предвкушением. Короткий вдох. Сглатываю набежавшую слюну.

Это же он?

«Доброе утро, малыш. Тебе еще нужен миллион долларов?»

Не верю в то, что вижу. Каждое слово, как удар под дых. Глаза режет. Больно. Невозможно дышать.

Он же несерьезно?

Ошалело смотрю на экран не в силах ответить.

Сомнений нет. Автор сообщения точно Шершнев.

Глава 6

«Не смешно».

Набираю ответ на автомате, потому что не по себе от его едкой шутки. В другое время я бы не обратила внимания, мол, пусть резвится. Слова, сказанные мной в прошлом, оставили на нем след.

Я пожалела о них в тот момент, когда не увидела Шершнева поблизости. А потом узнала, что Олег бросил университет. Но всегда гнала мысли, что это произошло по моей вине. Тогда я была пьяна и толком не соображала.

Только могли ли наши ненастоящие отношения так повлиять на него?

Вновь погружаюсь в прошлое.

Злосчастная вечеринка по случаю дня рождения кого-то из Лазаревских дружков. Громкая музыка, целующиеся парочки, что еще вчера едва друг друга знали, а завтра забудут.

Черт меня дернул туда пойти?

Но я пьяна, мне весело. Рядом крутится чей-то перспективный и вполне симпатичный сын. Не помню, как так вышло. Бокал, а следом пошел второй. Вот изумруды моего ненастоящего парня переливаются от бешенства за толстыми стеклами очков в тусклом свете комнаты.

— Она моя девушка, — рычит Шершнев на поднятого над полом блондинчика.

Уверена, если промедлю минуту, Олег порвет этого мажора. Тот уже синий в его огромных лапищах. Хочу кинуться к нему.

Ничего не было. Мы просто разговаривали. Да, этот урод утащил меня в уголок, но ты пришел вовремя.

Вокруг слишком много людей. Никто из них не знает про наши фальшивые отношения с Шершневым. А я так и не определилась, что с ними делать. Колеблюсь ровно минуту. Под звучный треск под ребрами давлю болезненную улыбку. Собственный смех кажется нервным. Думаю, все видят, что я вру.

Они смотрят. Раздаются ехидные смешки, шепот разносится по помещению. В этом обществе не принято дружить с такими как Олег. Тем более встречаться с ними. На Шершнева все закрывают глаза только из-за Лазарева. А здесь такой скандал: у королевы курса парень — нищий урод.

— Шершнев, ты обкурился? Ты себя в зеркало видел? — фиксирую взгляд на застывшем Олеге.

Он белеет. Краска уходит с лица, а глаза превращаются в щели. Смаргиваю слезы, закусив щеку изнутри. Больно. Жажду подойти и успокоить его. Скрыться от посторонних, которые стали свидетелями разыгравшегося скандала.

— Лазаревский щенок совсем с цепи сорвался, — проносится по толпе.

— А Ленка, что ли, с этим нищебродом? — чей-то знакомый голос врывается в воспаленное сознание.

— Фу, он такой стремный, — вторит другой.

Не понимаю, как сохраняю лицо. Выразительно смотрю на Шершнева.

Мы потом поговорим, Олег. Не сейчас. Не при всех.

Пойми меня, пожалуйста.

— Я не встречаюсь с теми, у кого на счету меньше миллиона долларов, — подхожу и щелкаю пальцем по его носу.

Поворачиваюсь к захрипевшему блондинчику. Кажется, что Шершнев вознамерился выдрать у него кадык. А я не замечала никогда, насколько у него сильные руки.

Со мной он всегда был предельно нежным.

— У него их, кстати, тоже нет. Так что расслабь булки, зая…

Выныриваю из воспоминаний под вибрацию телефона. В груди противно тянет, во рту словно нагадили кошки. Хочется прополоскать внутренности с мылом.