— Только ты его в итоге нашел, — хитро прищуриваюсь и улыбаюсь в ответ.

Шершнев вздыхает и наклоняется ниже, обдавая меня ароматом геля для душа.

— Что ты еще подразумеваешь под словами «не имел никакого отношения».

Улыбка сама сползает с лица, когда до меня доходит смысл вопроса. Шершнев смотрит так, словно вот-вот пригвоздит меня к стулу.

Рой мыслей атакует со всех сторон.

Что еще я могу у него просить?

Понятно, что мне нужно, чтобы Шершнев документально не имел отношения к этому дому. Только как такое заявить? Даже в голове все звучит глупо.

«Прости, милый, а не мог бы ты оформить дом на мою маму. Да, да, без всяких залоговых бумажек. Мы же почти женаты».

— Олег…

Шум в коридоре подрывает нас обоих с места. Какой-то грохот и отборный мат заставляют задуматься о самом плохом.

Только все оказывается еще лучше.

От увиденного мы с Шершневым замираем на месте и переглядываемся.

Посреди прохода, уперев руки в бока, в элегантном розовом костюме с зонтиком наперевес, стоит моя мать и взглядом кровожадного убийцы смотрит на Шершнева. А за ее спиной, с ошалелыми глазами, вылезшими практически на лоб, подает какие-то тайные сигналы зашуганый тощенький полицейский.

— Ну привет, зятек, — шипит она словно натуральная кобра и бросается вперед. — Вячеслав Юрьевич, за мной!

— Ираида Васильевна, — Шершнев вытягивает вперед руки.

Тормозит маму на подлете, ладонями упирается в плечи. Вячеслав Юрьевич умоляюще смотрит на меня, а я не могу отвести взгляд от матери.

Она, смахнув с лица выбившуюся из прически челку, шлепает по предплечьям Шершнева.

В этом жесте столько ярости и отчаяния, что душит и меня. От злости мамы заряжается воздух. Кусает за щеки, вызывая стыд.

Мы спали с ним в доме, пока она сходила с ума.

— А ты меня не трогай! — рявкает мама. — Нашелся хозяин жизни. Будет еще в моем доме мне указывать, как себя вести!

Едва нахожу силы сдвинуться с места.

Мне отчаянно хочется защитить ее.

И Шершнева.

Губы раскрываются сами, когда ладонь мамы с треском врезается в оголенное плечо Олега.

— Ма…

— Ираида Васильевна, — лепечет Вячеслав Юрьевич.

— Молчать всем! — вскрикивает мама, а мы резко захлопываем рты. — Вячеслав Юрьевич, вы документируете? Он только что меня чуть не покалечил.

— Скорее, наоборот, — неловко мнется полицейский.

Мама ошарашено открывает и закрывает рот. Оглядывается назад.

В ее взгляде вижу то, от чего щемит сердце. Бессилие. Отчаяние. Оно так явно, что во рту собирается ядовитая горечь.

Она потеряла все, над чем работала вместе с отцом долгие годы.

Плечи мамы опадают. За мгновение от ее ярости не остается и следа. Она горбится, уменьшается в размере, будто шарик, из которого выпускают воздух. Кажется, что она упадет.

Это непременно случилось бы, не окажись Шершнева рядом. Олег подхватывает ее за локоть и усаживает на скрипнувший стул.

На его плече — красный след от ее ладони. Совсем рядом со следами моих ногтей.

Она не могла не заметить.

— Воды, — мама закрывает ладонями лицо и тяжело вздыхает.

— Сейчас, — засуетился Вячеслав Юрьевич. — Вы только не нервничайте, Ираида Васильевна. Олег Константинович человек цивилизованный. Я уверен, что сейчас вы успокоитесь и мы все тихо, мирно решим.

Шершнев на автомате кивает.

Немая сцена затягивается под звуки возни полицейского, стук стакана и шуршание воды.

— Вы будете жить здесь, как и прежде, — твердо произношу я и, помявшись, обнимаю маму за плечи. — Олег купил этот дом для вас…

— Для себя он его купил, — мама делает глоток и кашляет, отставляя стакан в сторону. — Не так скажешь, Олег Константинович?

В ее голосе не слышно ни злости, ни провокации. Он бесцветный и неживой.

Мне хочется схватить ее за плечи и хорошенько тряхнуть.

Где моя мама, что подобно львице бежала меня защищать?

Хочется кричать. Невысказаные слова обжигают горло, кислотой растекаются по телу. Отравляют все нервные клетки. Я чувствую их даже на кончиках онемевших пальцев.

— Не так, — Шершнев смотрит мне в глаза не отрываясь.

Голос Шершнева становится спасительной прохладой.

Я выдыхаю с облегчением и отправляю Шершневу наполненный благодарностью взгляд. Он же так и стоит не двигаясь. Его глаза словно покрываются тонкой дымкой.

Кончик языка скользит между губами и исчезает, стоит ему моргнуть.

Странное ощущение. Я вздыхаю одновременно вместе с ним. Только сейчас понимаю — эти несколько секунд он был предельно напряжен.

Словно принимал для себя какое-то очень важное решение.

— Конечно, — кивает мама и вытягивает на столешнице руки. — Ты же не дом покупаешь, а мою дочь.

Челюсть Вячеслава Юрьевича отвисает, а я давлю внутренний стон.

Еще не хватало, когда Шершнев в хорошем расположении духа, поднимать эту тему перед полицией.

Глава 33

Протестующе машу руками и посылаю Вячеславу Юрьевичу самую очаровательную свою улыбку.

— Мама просто переутомилась. У нас были разногласия с женихом, но теперь все в полном порядке.

Полицейский подозрительно щурится, но я не пробиваема. Сохранить лицо помогают недавние воспоминания. Близость с Шершневым, моральная, физическая. Она мгновенно румянцем раскрашивает щеки.

В конце концов, мы оба стоим на кухне полуголые с явными следами прошедшей бурной ночи.

Именно за них и цепляется взглядом полицейский. Проходится по моей шее, сканирует в профиль стоящего Шершнево.

И смущенно отворачивается.

— Тогда я пойду? — почувствовав неловкость, замялся у выхода Вячеслав Юрьевич.

Усиленно киваю. Для верности, переплетаю наши с Шершневым пальцы. Тепло его ладони действует странно. Вселяет уверенность, добавляет сил. Невольно сжимаю руку крепче, ощутив, как он сжимает мою руку в ответ.

— Дом ваш, — слова Шершнева гулко звучат в тишине.

Я не верю своим ушам. Мама недоуменно хлопает глазами. Мы переглядываемся и с сомнением смотрим на Олега.

— Олег Константинович? — прокашливается мама, прижав ладонь к груди.

За короткие секунды меняется все. Температура воздуха, уровень освещения. Даже улегшаяся на полках пыль словно растворяется.

Он не говорит больше ни слова. Но больше ничего и не нужно. Я вижу, как он смущенно морщится, пытается нацепить ледяную маску. Но ничего не выходит. На бледных скулах проступает румянец.

Пусть Шершнев не идеален, но сейчас я точно могу сказать одно.

Никто и никогда не делал для меня подобного.

Я смотрю на него и словно вижу впервые.

Мой личный волшебник Изумрудного города.

Мама закрывает ладонями рот и всхлипывает.

А я чувствую, как в уголках глаз собираются слезы облегчения.

Между мной и Олегом словно обрушивается стена. Она валится к моим ногам. Растворяется от солнечных лучей.

Звон ее стекал становятся праздничной мелодиец чего-то абсолютно нового и неизведанного.

Не в силах сдержать эмоции, я кидаюсь ему на шею.

— Спасибо, — шепчу ему в ухо, уткнувшись носом в ароматные и влажные после душа волосы. — Спасибо тебе большое.

Недомогание сваливается на меня сразу, как только приходит новость о прошедшей операции отца.

Казалось бы, я должна летать на крыльях, что все получилось и скоро закончится. Но как бы не так.

По мне словно проехал танк.

За почти месяц Лазарев звонил еще пять раз, но я так и не набралась сил ни ответить ему, ни перезвонить.

Потому что Шершнев молча, без всяких просьб, вечером того же дня передал маме документы на дом. Все, как я и хотела.

Он оформил все на моих родителей.

На наш с мамой вопрос про деньги, лишь напомнил, что в долг никогда никому денег не дает. А воспринимать свалившееся счастье, как подарок я просто не могла.