Модель трактата «Policraticus» вместе с быстрым продвижением монархий навстречу формам государственности и бюрократии послужила новому расцвету зерцал государей в ХIII веке[687]. Несомненно, никому этот расцвет не был так дорог, как королю Франции Людовику IX. Он прямо или косвенно способствовал написанию многих текстов, а также руководств по коронации (ordines), призванных оказывать помощь при выполнении этой церемонии.

Таким образом, можно говорить о «политической академии» Людовика Святого, душой которой был монастырь якобинцев, парижских доминиканцев, знаменитый монастырь Сен-Жак. Итак, мы вновь видим здесь влияние нищенствующих монахов, а если точнее, доминиканцев, известное нам по работе над производством агиографического досье Людовика Святого. Именно Гумберт Римский, генерал ордена в 1254–1263 годах, выполняя повеление Людовика Святого, от имени монастыря якобинцев поручил группе монахов написать «Зерцало государей», или, вернее, солидный политический трактат. В этот трактат войдет сочинение «De eruditione fïliorum regalium» (или nobilium) («О воспитании детей королей (или «знати»))», которое доминиканец Винцент из Бове, в то время учитель в цистерцианском аббатстве Ройомон, уже знакомый с королем, преподнес в одной из первых редакций королеве Маргарите для воспитания юного Филиппа, будущего Филиппа III, в то время младшего сына королевской четы[688]. Другой частью этого трактата станет «De morali principis institutione» («О нравственных устоях государя»), написанная между 1260 и 1263 годами тем же Винцентом из Бове, который уже покинул Ройомон и посвятил труд Людовику IX и его зятю Тибо, графу Шампанскому и королю Наваррскому. Наконец, триптих завершается сочинением «De eruditione principum» («О воспитании государей»), впоследствии ошибочно приписываемом Фоме Аквинскому (отчего в современном издании автор получил имя Псевдо-Фома) и, возможно, созданном Винцентом из Бове или другим известным доминиканцем Гийомом Пейро[689].

К этим трем доминиканским трактатам надо добавить «Morale somnium Pharaonis sive de regia disciplina» («Нравоучительный сон Фараона, или О королевской науке»), сочиненный, вероятно, между 1255 и 1260 годами цистерцианцем Жаном из Лиможа для Тиб о Наваррского, и «Зерцало», представляющее для меня в данном случае наибольший интерес, — «Eruditio regum et principum» («Воспитание королей и государей») францисканца Жильбера из Турне, законченное в 1259 году для Людовика Святого. Наконец, в «Поучениях», созданных в конце жизни Людовиком Святым для его сына Филиппа, будущего Филиппа III Смелого, следует видеть подлинное «Зерцало государей», сочиненное самим королем.

О Жильбере (или Гвиберте) из Турне известно только то, что он был студентом и магистром Парижского университета, считался одним из прославленных интеллектуалов своего ордена и наряду с разными трактатами о воспитании и нравственности сочинял проповеди, обращенные к крестоносцам. Вероятно, он участвовал в крестовом походе Людовика Святого в Египет и в Святую землю (1248–1254), и «Eruditio» выросло из дружбы, связывавшей его с королем.

«Eruditio regum et principum»[690] состоит из трех посланий, адресованных Людовику Святому; последнее из них было закончено в Париже в октавы праздника святого Франциска, то есть 11 октября 1259 года. В этих посланиях обсуждаются четыре принципа, «необходимых для государей» согласно «Institutio Traiani»: почитание Бога (reverentia Dei), самодисциплина (diligentia sui), дисциплина власть имущих и чиновников (disciplina potestatum et officialium), любовь к подданным и их защита (affectus et protectio subditorum).

В первом послании различают две части. Первая (четыре главы), посвященная почитанию Бога (reverentia Dei), в выгодном свете представляет интеллектуальные и культурные структуры клириков начала ХIII века. Жильбер прибегает к доводу путем противопоставления: сначала в доказательстве используется позитивный аргумент, reverentia Dei, затем — противоположный негативный аргумент, irreverentia Dei; точно так же он обращается к двойной системе культурных авторитетов: христианскому (преимущественно ветхозаветному) и языческому. Метод традиционен: он заключается в привлечении все новых авторитетов в пользу тезиса, требующего доказательства. В данном случае авторитетные высказывания, почерпнутые в языческой литературе, почти столь же многочисленны, сколь и извлеченные из Библии и трудов Отцов Церкви[691]. «Возрождение» XII века еще не ушло в прошлое.

Сначала автор напоминает «на примерах из Нового и Ветхого Заветов, что непочтительное отношение правителей к Богу приводило к гибели царств и княжеств». Далее он показывает «то же самое с помощью историй языческих правителей». Тем не менее отметим противоположение: библейские примеры — свидетельства вечных истин, тогда как языческие — всего лишь «исторические» свидетельства. История есть сфера непостоянства, изменчивости; ее символ — колесо Фортуны. В третьей главе приводится в пример Саул, нашедший позорную смерть вместе с сыновьями, и цари Ела, Замврий, Надав, Иоав, Иеровоам и прочие, все погибшие насильственной смертью. Зато христианские императоры Константин и Феодосий проявили благочестие — первый тем, что отказался занять почетное место на Никейском соборе, второй — искупив свою вину тем, что покорно понес публичную епитимью, наложенную святым Амвросием. Наконец, автор напоминает об убийстве Цезаря, узурпатора империи, об отравлении Тиберия и Клавдия, об убийстве Калигулы, о насильственной смерти Вителлия, Гальбы и Отона и, главное, о бесславном конце императоров — гонителей христиан, первым среди которых был Нерон. Таким образом, Римская империя — это лишь длинная цепь насильственных смертей, божественное возмездие недостойным императорам, долгий путь, ведущий к неотвратимой гибели и исчезновению или, вернее, к тому, что власть переходила к другим.

Двенадцать глав второй части первого послания, посвященные самодисциплине короля (diligentia sut), образуют внутри трактата в целом особое «Зерцало государя», более личное и сосредоточенное на королевской особе. Разработка темы diligentia sui, личные обязанности короля предстают как комментарий к «Зерцалу государей», входящему в 17-ю главу Второзакония. По правилам средневековой библейской экзегезы, Жильбер из Турне дает толкование, лишенное всякой научно-исторической экзегетической основы. Он придает библейским цитатам, у которых «восковой нос» (по выражению Алана Лилльского, конец XII века), тот смысл, который ему угоден.

Двенадцать условий: «Чтобы царь не умножал себе коней», «не возвращал народа в Египет», «не умножал себе жен», «чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно», «когда он сядет на престол, пусть он читает Второзаконие», «должен списать для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов», «дабы научался бояться Господа, Бога своего», «старался исполнять все слова закона сего», «чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его», «чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево», «дабы долгие дни пробыл на царстве своем» и, наконец, «чтобы он возжелал жизни вечной» — дают повод к такому же количеству рассуждений, в которых проявляются или общие места христианской мысли, или материи, занимающие современников.

«Чтобы царь не умножал себе коней». Это требование превращается в диатрибу против охоты. Удивительный текст, который, начинаясь с былых осуждений охоты для епископов и клириков и с редких намеков на бесполезность или вредность охоты для королей (у Ионы Орлеанского в IX веке, у Иоанна Солсберийского, источнике Жильбера из Турне, в XII веке), становится королевской этнографией, где охота предстает королевской забавой. Впрочем, следующее за тем традиционное осуждение азартных игр (костей и прочих) скорее соответствует социальной системе ценностей, чем религиозным соображениям. Следует избегать всего, что относится к ребячеству, всего, что приближает короля к ребенку. Как бы то ни было, эта диатриба вполне противоречит практике охоты в Средние века. Короли старались превратить охоту в свою монополию; они обзавелись обширными угодьями для охоты, создав юридическо-географическое понятие «лес», они всей душой отдавались этому занятию, задуманному как королевское par excellence. Любопытно, что Людовик Святой — единственный французский король, о котором не сохранилось ни одного документа, подтверждающего, что он вообще занимался охотой. Известно, что он не любил азартные игры, порою приходя в ярость при виде игроков, и что после возвращения из Святой земли он издал на этот счет несколько законов.