Нищенствующие ордены, особенно два первых и главных, доминиканцы и францисканцы, быстро получили признание. Франция была одной из первых стран, где они утвердились. Вероятно, впервые францисканцы появились здесь в 1217 году, в Везле, Осере и Париже — в 1219 году; доминиканцы же обосновались раньше (женский монастырь в Пруйе возник в 1206 году, монастырь в Тулузе — в 1215 году, поселение в Париже — в 1217 году). Однако рост количества монастырей проповедников и миноритов во Франции приходится на 1230–1260 годы, — центральный период правления Людовика Святого[526]. Незадолго до его смерти во Франции было около двухсот францисканских монастырей и почти сто монастырей доминиканцев, причем, в отличие от миноритов, проповедники обычно выбирали для себя более крупные города.

Людовик Святой смолоду жил в окружении братьев нищенствующих орденов. Первым среди них был, несомненно, брат Журден де Сакс, преемник святого Доминика и генерал проповедников в 1222–1237 годах; посетив Париж, он, похоже, стал добрым знакомым Бланки Кастильской. Когда в 1226 году умер святой Франциск, братья минориты послали юному королю и королеве-матери его подушку, на которой он почил[527]. Если это не вымысел, то король-отрок, который со временем станет ревностным собирателем реликвий, должно быть, в глубине души хранил память об этом.

В период перед своим первым крестовым походом он проявил расположение к нищенствующим орденам. Преимущественно им он доверил два особенно важных для него дела. Прежде всего это Сент-Шапель и культ уникальных реликвий, которым ежегодно посвящалось три особых службы: одну отправлял монастырь доминиканцев в Париже, вторую — францисканский монастырь и третью — один из парижских монашеских орденов;[528] а также ревизии в королевстве в 1247 году во время подготовки к крестовому походу, проведение которых король поручил в основном братьям нищенствующих орденов. И именно благодаря королевским милостям были построены монастыри нищенствующих орденов в Париже, Руане, Яффе и Компьене для францисканцев, а в Руане, Маконе, Яффе, Компьене, Безье, Каркассонне и Кане для доминиканцев, не говоря уже о расширении монастыря Святого Иакова в Париже, а также монастыря доминиканцев в Руане. После возвращения из Святой земли в 1254 году самым близким советником и другом короля был архиепископ Руанский Эд Риго.

В то же время, что бы там ни говорил исповедник Людовика Святого доминиканец Жоффруа де Болье, я не верю, что король всерьез помышлял стать братом нищенствующего ордена (Жоффруа полагал, что Людовик не сделал этого только потому, что не знал, кому отдать предпочтение: доминиканцам или францисканцам). Его слишком переполняло чувство королевского долга и призвание благочестивого мирянина, чтобы оставить предназначенное ему Богом место, пусть даже ради более почетного, но не требующего от него такой ответственности. Однако, вероятно, он надеялся, что его второй и третий сыновья станут монахами: один — доминиканцем, другой — францисканцем.

В общем, у Людовика Святого и нищенствующих монахов были одни и те же цели и часто одни и те же методы: употребление власти для проведения религиозно-нравственной реформы общества. И эта реформа почти всегда принимала вид реформы, можно сказать, политической. Для своих ревизий Людовик Святой пользовался услугами нищенствующих орденов; нищенствующие монахи, которым нередко приходилось преодолевать препятствия там, где, как, например, в итальянских городах, не было такой сильной власти, как в монархии, и где им даже доводилось реформировать городские уставы[529], использовали королевскую власть, чтобы подвигнуть ее на действия и реформы.

Наконец, нищенствующие ордены выработали новую модель святости. И потому вполне естественно, папство, самыми ревностными агентами которого они стали, доверило им роль первого плана в канонизации Людовика Святого, и память о короле, до и после канонизации, это прежде всего память, которую передают нищенствующие монахи, чтобы (о чем не говорится в их текстах, посвященных еще не святому или уже святому Людовику) выразить признательность своему благодетелю, и при этом, пользуясь случаем, укрепить с его помощью идеалы их орденов. Изображенный ими святой, — это нищенствующий брат, которому выпало быть королем. Особая роль в создании памяти Людовика Святого принадлежит трем монахам нищенствующих орденов. Двое из них еще до канонизации написали биографии, и сделали это именно для того, чтобы его признали святым, а третий составил его более или менее официальное «Житие», при работе над которым в основном пользовался досье процесса канонизации (которое, впрочем, не сохранилось).

Первый — доминиканец Жоффруа де Болье, исповедник короля на протяжении «примерно двадцати последних лет его жизни», как он сам пишет; он сопровождал короля в Тунис и был рядом с ним в его последние минуты. Именно к нему обратился 4 марта 1272 года новый Папа Григорий X (еще до своей интронизации 27 марта) с просьбой «поскорее сообщить о том, как проявлял себя король во всех делах и в религиозной практике»[530]. Итак, Жоффруа предстояло написать и отослать папе, вероятно, в конце 1272 или в начале 1273 года краткое изложение (libellus), состоящее из 52 глав и озаглавленное «Vita et sancta[531] conversatio piae memoriae Ludovici quondam regis Francorum» («Жизнь и святое поведение блаженной памяти Людовика, в недавнем прошлом короля Франции»)[532]. Фактически это лаконичный агиографический текст, ибо задача его состояла в том, чтобы дать начало процессу, который должен был увенчаться канонизацией Людовика IX. Жоффруа повествует именно о том, что Богу было угодно «вызвать в его памяти» то, что ему представлялось наиболее достойным предать памяти о «почившем короле». Он сделал это не только по повелению Папы, но и из послушания перед вышестоящими — прежде всего перед главами ордена доминиканцев. Итак, инициаторами этого дела были Папа и орден проповедников.

Похвальное слово (так как по жанру оно весьма близко к похвальному слову о короле) построено довольно сумбурно, но все же в нем можно вычленить несколько общих направлений. Людовик сравнивается с Иосией (главы I–IV, что позволяет вставить в главу IV похвальное слово Бланке Кастильской в связи с матерью Иосии, упомянутой в Ветхом Завете). Главное место в трактате занимают добродетели и благочестие короля (главы V–XXIV), из которых две главы, XII и XIV, посвящены его желанию отречься и стать нищенствующим братом и тому, что он хотел видеть двух своих сыновей монахами нищенствующих орденов, а дочь Бланку вступившей в какой-либо монастырь; глава XV повторяет суть его «Поучений» сыну и наследнику, что выдается за его «завещание», а в другой главе рассказывается о его паломничестве в Назарет. Затем следует часть, в которой в более или менее хронологическом порядке повествуется о первом крестовом походе (главы XXV–XXVIII с пространным описанием его скорби при получении известия о смерти матери, куда понадобилось, чтобы не отступить от хронологии, ввести рассказ о его паломничестве в Назарет), далее — о его возвращении во Францию (главы XXXI–XXXVI), о подготовке ко второму крестовому походу (главы XXXVII–XII), о Тунисском походе, смерти короля, судьбе его останков, захоронении костей в Сен-Дени (главы XIII–L) и две заключительные главы, возвращающие к исходному моменту, настойчивому сравнению короля с Иосией, из чего следует категорический вывод: «Он достоин быть причисленным к лику святых»[533].

В сочинении, как это водится в житиях святых, нет ни одной даты; Жоффруа присоединил к тематической части часть grosso modo[534] хронологическую, совпадающую, с одной стороны, с промежутком времени, когда он был исповедником короля, а с другой — соответствующую тому периоду жизни и правления Людовика Святого, который начался переломом, каковым представляется почти всем его биографам первый крестовый поход и пребывание в Святой земле. Эта купюра, оправдывая его сравнение с Иосией, в царствовании которого, согласно Ветхому Завету, тоже было два противоположных периода, одновременно работает и на процесс канонизации. Текст Жоффруа — это прежде всего свидетельство, автор которого, желая включить Людовика IX в категорию святых, представляет его в духе моделей, закрепленных за образами святых.