В своем завещании, составленном в феврале 1270 года, он провозглашает великие принципы своей щедрости и милосердия. Король распределяет все свое движимое имущество и доходы с лесов королевского домена между тремя типами наследников: жертвами королевских злоупотреблений, по которым следует произвести реституции, жертвами чиновников, которым следовало бы возместить ущерб; далее следует длинный список странноприимных домов и монашеских орденов (в первую очередь нищенствующих), которые использовали бы их на раздачу милостыни бедным и строительство церквей. За это получатели средств должны были молиться за него, его семью и королевство. Если бы после таких реституций и даров еще остались деньги, то его преемник должен был использовать их «во славу Господа и на пользу королевства»[1235].

Впрочем, Людовик Святой не был таким расточительным, как о нем говорят. Разделяя в этом смысле новые ценности ведения экономики, бережливости, он точно так же, как умерял в себе пыл доблести мудростью безупречного человека, обнаруживает тенденцию считать более справедливо, более умеренно, в связи с чем А. Мёррей доказал, что это была новая черта общества, которое в публичных и частных актах начало считать в двойном смысле ratio «счет и разум»[1236]. В «Поучениях» сыну он говорит так:

Но самое главное, у Людовика Святого в третьей королевской функции выдвигается на первый план функция чудесного исцеления. Король Франции компенсирует все, что он утратил из функции волшебного хлебопашца, обретя авторитет исцелителя золотушных возложением на них рук.

Дар чудесного исцеления, вырастающий из первой функции, сакальности короля, эволюционирует, как мне кажется, в направлении третьей функции через измерение святости, исцеления, любви к ближнему, как это в основном и происходит в случае Людовика Святого. В глазах его современников он уже не король-чудотворец, а король-благодетель. Исцелять — дело милосердия. В ХIII веке больной или бедный — все едино. Людовик Святой не делал различия между ними.

Мне кажется, что тема короля-Солнце, которая еще только пробивалась у агиографов Людовика Святого и которая, вне всякого сомнения, выросла из традиции эллинистических правителей и римских императоров, пройдя, возможно, через Византию, имела тенденцию в перспективе западноевропейского совершенного христианского короля незаметно превратить функцию священническую в функцию благотворительную.

Лучи королевского солнца Людовика Святого озаряли его подданных и согревали их.

На наш современный взгляд, то, что прежде всего характеризует третью функцию, определяемую ее связью с благоденствием и материальным воспроизводством общества, — это экономика. Теперь следует обратиться к Людовику Святому в связи с экономикой. Здесь в его поведении не все ясно.

Какой виделась экономика французскому королю ХIII века, как он себе ее представлял? Какова была его заинтересованность в ней, какое влияние он оказывал на нее, какие подступы к осмыслению и пониманию персонажа могут при этом открыться? Поставить нужные вопросы нелегко, тем более, насколько мне известно, прецедентов, которые могли бы нам помочь, нет. И более того, это трудно по главной причине: то, что мы называем экономикой, не конституирует в Западной Европе ХIII века особую сферу ни как материальная реальность, ни как ментальная категория. Экономика прошлого — не простая научная проблема, и она редко поднимается историками и экономистами. Помощником мне был только К. Поланьи[1237] с его понятием вживленной (embedded) экономики (то есть экономики, которая не выступает как таковая в своей специфичности, но всегда является в комплексе, в единстве, не обладая ни автономией, ни репрезентацией, не имея имени собственного), без всего того, что придает этому комплексу его основную и особенную окраску.

Впрочем, попробую дать набросок взаимосвязей между Людовиком Святым и экономикой, сначала постараясь понять, как он воспринимал (нередко фрагментарно) то, что ныне называется экономикой, затем — идеологический инструментарий и неэкономические понятия, которые предоставляли ему посредничество, ориентиры и рамки действия в «экономической» сфере. В первом случае экономика вживлена в администрацию и финансы; во втором — в религию, мораль и политическую теорию.

Людовик Святой не обладал экономическим сознанием, не проводил экономическую политику; не было у него и сознательного экономического поведения: как же он мог сформироваться в этом плане? В отличие от иных историков я не верю в существование некой экономической доктрины Церкви в XIII веке. Просто отдельные схоласты (и среди них в первую очередь Фома Аквинский) и братья нищенствующих орденов, инспирированные ими, напоминали в связи с торговлей и ростовщичеством — в частности, в трактатах о «реституциях» («De restitutionibus»), предъявлявшихся ростовщикам, — о некоторых теологических или моральных принципах, которые сказывались на сфере, ныне называемой экономической. Но король сталкивался с экономикой во множестве важных секторов королевской администрации и обходился с ними согласно иным, неэкономическим, критериям. Не вдаваясь в детали, которые увели бы нас слишком далеко от его личности, назову пять видов королевской административной деятельности с экономико-финансовыми компонентами: управление доменом, позиция по отношению к городам, и особенно к Парижу, финансирование войны и крестового похода, борьба с ростовщичеством, монетарные проблемы.

Доходы с домена составляли в XIII веке основную долю ресурсов короля. Он «жил своим хозяйством». Эти ресурсы были в их основе сельскохозяйственными. Людовик — король земли. Земли и леса, ибо счета, относящиеся к 1234, 1238 и 1248 годам, дают понять, что его леса приносили королю четверть поступлений с его доменов[1238]. При Филиппе Августе площадь домена увеличилась вчетверо. Итак, Людовик — богатый наследник. Какого-то особого экономического управления доменом не было. Бальи и сенешалы, а над ними — прево обладали одновременно судебными, финансовыми, военными и административными функциями. Специализаций не было. Это фактотумы королевской власти.

Вне всякого сомнения, формируется некий финансовый и административный порядок в неразрывной связи с мероприятиями Филиппа Августа[1239]. В 1238 году была установлена новая классификация расходов. Отныне различают расходы «феодального» характера, расходы, связанные с общественной властью короля, жалованье королевских чиновников. Первые назывались «фьефами и милостынями» (feoda et elemosynaè). Feodum в данном случае имеет значение beneficium, «благодеяние», и это, вероятно, фьеф, но не в виде земли, а в виде некой денежной суммы, своеобразной пенсии, называемой «денежным леном» («fief de bourse»). Последних становилось все больше, ибо король не желал впредь дробить землю домена, а денежное обращение набирало силу, отвечая насущным потребностям знати; а денег у Людовика было много. В Святой земле Жуанвиль получил один из таких денежных ленов. Под этим названием могла выступать покупка фьефов, которые увеличивали королевский домен, как, например, приобретение Маконне в 1240 году. Второй тип расходов назывался «труды» (opéra), к которым относились создание архитектурных сооружений и уход за ними, поддержание в порядке и развитие дорожной инфраструктуры — главная дорога находилась в ведении государственной власти — и, как правило, то, что ныне зовется «оборудованием» или «общественными работами». Наконец, жалованье королевских чиновников выступало под названием «щедроты» (liberationes).