Наверное, недоволен, что поставили в подчинение к мальчишке. Да и Сашка с Олегом скептически поглядывают на новоявленного командира. Только Игорь Игоревич ни на кого не реагирует, погрузился в себя, хмурится, словно ненавидит весь мир.

И все же Костя был доволен своим первым самостоятельным полетом. Несмотря на пережитое волнение из-за ложной бомбы, дальше — тьфу-тьфу — все шло по графику. Они вовремя набрали высоту, заняли свой эшелон и уже через сорок минут должны совершить посадку в парижском аэропорту Орли.

Он глянул на показания приборов. Скорость восемьсот тридцать километров в час, высота десять тысяч метров. Пожалуй, можно выпить кофе.

Сашенька явилась моментально, всем улыбнулась, стараясь привлечь к себе внимание. Особенно она красовалась перед Костей. Оно и понятно, пусть командир оценит расторопность старшей стюардессы. Сашеньке Тарасовой очень хотелось остаться старшей после этого рейса.

— Вам с сахаром, Константин Иванович? Сколько кусочков?

Костя усмехнулся. Раньше никого не интересовало, какой кофе он любит. Наталья приносила чашку и на блюдце клала стандартную аэрофлотовскую упаковку с рафинадом. И никогда не замечала, что упаковка остается нетронутой.

— Мне без сахара.

— Фигуру бережете? — стрельнула глазами Сашенька. — Хотите анекдот? «Я ноль-пятый, вызываю руководителя полетов. Горючее кончилось. Высота три тысячи. Жду инструкций». — «Ноль-пятый, я руководитель полетов. Повторяйте за мной: Отче наш, иже еси на небеси…»

Она засмеялась первая, громко и заразительно. Но только один Олег Петрович поддержал ее добродушным смешком.

— Да что вы какие-то заторможенные? — обиделась Сашенька. — Кому еще кофе, чтоб мне два раза не бегать? Никому? Ну и ладно.

Она налила кофе в чашку, поставила на поднос и подумала, что ей через неделю уходить на сессию. Руководство всегда предоставляло заочникам и вечерникам отпуск. И раньше Сашенька радовалась внеплановому отдыху, поскорее спихивала экзамены кое-как и развлекалась.

Но теперь ей хотелось застолбить за собой место старшей. А то, не ровен час, пока она будет английский зубрить, поставят вместо нее Динку. У той опыта столько же… Или Евлампию. У этой страхолюдины брат какая-то шишка, расстарается ради сестрички.

Черт, так, может, не брать отпуск? Подкатиться к декану, поплакаться, что ее заменить некем, попросить свободный график зачетов. Ведь иногда идут навстречу…

Ну вот и Орли. Лайнер начал снижение. Радист Петраков запросил разрешение на посадку.

Разрешение получено. Борту сто двенадцать — шесть — два рекомендована полоса два-семь.

Штурман Васин рассчитал угол захода на посадку в рекомендованном наземной службой эшелоне.

Две тысячи метров… тысяча восемьсот… восемьсот… Снижение проходит нормально. Все параметры в норме.

— Выпуск шасси, — отдал команду Костя.

— Есть шасси, — отозвался Елисеев.

Но привычного, едва уловимого толчка под корпусом не последовало.

— Командир! — крикнул Сашка Смирнов. — Оба люка закрыты!

Лампочка на табло, сигнализирующая о выпуске шасси, не загорелась.

— Повтори!

— Глухо!

— Еще!

— Нет!

Все взгляды были прикованы к табло. Сашка жал на кнопку выпуска, она утопала до предела, но раскрытие не происходило. Индикатор показывал, что шасси все еще под крылом.

— Заклинило, командир, — повернулся Сашка. — Что делать?

Он внезапно побледнел, на лбу выступили капли пота.

Костя взял микрофон:

— Игорь, связь.

— Есть.

— Я борт сто двенадцать — шесть — два, — стараясь говорить спокойно, сообщил на землю Костя. — У нас заклинило шасси. Жду указаний.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, займите эшелон тысяча двести и заходите на второй круг.

— Понял.

Они заходили уже на третий круг, но шасси заклинило напрочь. Сашка Смирнов уставился на табло, гипнотизировал взглядом лампочку индикатора. Не горит! Хотя все внешне нормально, никаких сигналов о неисправности в системе. Такое ощущение, что проклятые люки просто упрямятся.

— Может, гидравлика? — спросил Костя.

— Нет. Хрен знает что!

В кабине повисло напряженное молчание. Экипаж обменивался только короткими репликами.

— Есть?

— Нет.

— Черт!

— Какой у нас вес?

— Сто пять, — доложил Сашка.

— Много, — буркнул Елисеев.

— Предел. — Костя повернулся к нему: — Что будем делать?

— Ты командир, ты и решай, — ответил тот.

— Сука, — в сердцах выдохнул в микрофон Игорь Игоревич.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, — залопотали с земли по-английски. — Повторите, не понял.

— Прошу разрешения еще на один круг, — сказал Петраков.

— Есть? Сашка, глянь!

Бортинженер выглянул в иллюминатор, изогнувшись, чтобы удобнее было заглянуть под крыло. Видно плохо, но все же ясно, что на том месте, где должно быть шасси, пустота.

— Я проверю систему, — сорвался с места Сашка.

— Проверяй. — Костя помолчал. — Игорь, запроси нам верхний эшелон.

— Перегрузкой попробуешь? — спросил Елисеев.

— Один выход, — пожал плечами Костя.

— Что случилось? — спросила Евлампия.

На бортинженере лица не было. Он стремительно прошел мимо, рванул ведущую на нижний уровень дверь и помчался по крутой лестнице.

Сашенька замерла, проводив его взглядом.

— Вы думаете, что-то случилось? — помертвевшими губами шепнула она.

— А то нет, дура! — в сердцах выдохнула Евлампия. — Иначе какого черта мы на посадку пятый раз заходим?!

— Разве пятый? — растерялась Сашенька.

— Только молчи, — строго приказала Евлампия. — Поняла?

— Я сейчас… к командиру… — дернулась Сашенька, но Евлампия крепко ухватила ее за руку:

— Стоять! Пока командир не вызовет, не смей лезть под руку!

— Да… Отпусти… больно.

Сашенька потерла запястье.

— Дина, зайди ко мне, — велел по внутренней связи Костя.

Динка вскочила и посмотрела на Таньку:

— Чего это он? Сегодня же Сашка старшая. Да и Ева у них впереди.

— Иди узнай, — пожала плечами Танька.

Они уже сделали объявление о посадке, велели пристегнуть ремни и уже убирали, наводили последний блеск, чтоб не очень задерживаться после приземления. Уж очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на Париж.

— Иду. — Динка заглянула в зеркальце и поправила волосы. — Ну что, скоро сядем?

Танька старалась не смотреть в иллюминатор. Она мельком глянула в него и отвернулась.

— Не знаю. Вроде еще летим.

Динка гордо прошествовала мимо застывших в ступоре Евлампии и Сашеньки, покосилась на них с видом превосходства. Что, их тут двое, а командир ее требует?

С милой улыбочкой она заглянула в кабину:

— Вызывали?

— Да, Дина, — хмуро бросил Костя. — Войди и закрой дверь.

В его тоне было что-то такое, отчего Динке стало страшно. Она плотно прикрыла дверь и замерла.

— Дина, — Костя повернулся к ней, — сейчас ты пройдешь по всем салонам. Ты поняла? Проверишь, все ли пассажиры пристегнуты. Малышей пусть возьмут на руки. Объяснишь, что мы совершаем маневр и что возникнут небольшие перегрузки. Покажешь, как дышать. Пусть не волнуются, если возникнет резкий крен салона. У тебя три минуты. Иди.

— А что? — помертвевшими губами спросила Динка.

— Шасси не вышло. — Костя повернулся к радисту. — Ну что, Игорь?

— Нам дают эшелон три тысячи и возврат на восемьсот.

— Приготовиться к пике, — велел Костя.

— Уважаемые пассажиры. Наш самолет готовится выполнить сложный посадочный вираж… — Едва Динка начала свою лекцию в первом салоне, как Евлампия перебила ее:

— Иди в третий салон, быстро, здесь я сама, — и подхватила Динку с полуфразы: — Детей возьмите на руки, потому что возникнет резкий крен салона…