Черт с ним, можно полететь и завтра. А сейчас лучше лечь в постельку и заняться там чем-нибудь приятным. За что она ценила Вадима, так это за пионерскую готовность и пылкий темперамент, а еще за то, что он никогда не лез к ней с задушевными разговорами. Прилетела Динка — рад и счастлив, нет ее — не докучает звонками. Конечно, можно было предположить, что на ее месте частенько оказываются другие, но стоит ли напрягаться? Пока Динку все устраивало.

Хмурая бортпроводница покрикивала на столпившихся на летном поле озябших пассажиров:

— По одному встаньте! А то не буду пускать! Ишь толкучку устроили!

В Адлере моросил нудный дождь, и стоять на открытом, продуваемом ветрами летном поле было, мягко говоря, неуютно. Обшарпанный Як-42 выглядел больным сиротой.

Динка усмехнулась ненавязчивости отечественного сервиса. От здания аэропорта до самолета они дошли сами, никто и не подумал подать автобус. А теперь держат под дождем, заставляя строиться, как пионеров.

Бригада, с которой она прилетела, была незнакомая, но сегодняшнюю стюардессу Динка знала понаслышке. Кажется, ее звали Галей и она раньше работала с Зинаидой Андреевной, бывшей Динкиной напарницей.

Вот уж, наверное, парочка была! Динка живо представила: старая, неповоротливая грымза Зинаида и эта угрюмая Галя.

Динка встала в конец очереди и надвинула на лицо капюшон, чтоб не привлекать к себе лишнего внимания.

Галине самой надоело мерзнуть, она подула на озябшие руки и взяла билет у стоявшей первой женщины. Очередь понемногу начала двигаться, просачиваясь в салон самолета.

Динка была рада, что место ей попалось у окна. Она села, откинула спинку кресла и закрыла глаза. Мужчина впереди тоже откинул спинку, и сразу стало так тесно, что не повернуться.

Как Динка ненавидела эти убогие самолетики! Во всех уважающих себя странах уже давным-давно заботятся об удобстве пассажиров, и только у нас небесные просторы еще бороздят эти бронтозавры. Нет спору, они экономичны и надежны, но в креслах не шелохнуться. А запах! Ее просто тошнило от этого специфического запаха пыльных чехлов, плохо промытых туалетов и какой-то смазки.

Долгих пять лет Динка вкалывала на этих Яках. Как только выдержала! Теперь даже вспомнить страшно. Но ей так хотелось летать на международных линиях, что ради этого она готова была вытерпеть что угодно. И она терпела. Таскала подносы с водой, катала тележки с бутербродами, больно ударяясь ногами о подлокотники кресел, зажимая нос, мыла туалеты, раздавала пассажирам «тошниловки» — плотные пакеты противного болотного цвета.

Никакой романтики в профессии с красивым иноземным названием «стюардесса» Динка не находила. Не то официантка, не то уборщица… в общем, та же проводница, только воздушная. Утомительные рейсы, взлеты, посадки, нелетная погода, воздушные ямы, когда сердце обрывается и летит вниз, опережая желудок… Бр-р…

Родители были в шоке, когда Диночка объявила им, что учиться ей осточертело и теперь она будет работать. В их представлении без высшего образования в жизни нельзя было ничего достичь. А тут — стюардесса!

Папа заявил, что дочка заболела «дешевой романтикой» и не надо ей препятствовать: сама поймет, что почем. Он был уверен, что через месяц Динка оставит эту затею. Мама же стояла насмерть, умоляя дочку не терять времени зря и все-таки попытаться сдать экзамены в институт.

— Я буду учиться на курсах, — сказала Динка. — Разве свет клином сошелся на высшем образовании?! И вообще, я все продумала. В жизни надо тратить время только на то, что тебе интересно.

Ах, как она была не права! Разве она могла тогда предположить, на что у нее уйдет целых пять лет?!

На курсах бортпроводников в аэропорту Внуково учили всего месяц. Но и его Динке оказалось достаточно за глаза! С общежитием было туго, и ей приходилось каждое утро полтора часа тратить на дорогу до аэропорта, толкаясь в маршрутке рядом со своими будущими пассажирами.

Тесные «газели» были забиты вещами, люди спотыкались в проходах, ругались, и до места учебы Динка добиралась невыспавшейся и с головной болью.

После учебы ее распределили во Внуковский авиаотряд, а вовсе не в Шереметьево, куда она так мечтала попасть. И Динка узнала, что неправильно выбрала курсы, потому что для международных линий стюардесс готовят в Шереметьеве, и не месяц, а полгода. Да к тому же на кафедре специальной языковой подготовки необходимо сдать профессионально ориентированный курс английского. Вот тут-то и оказалась зарыта собака!

Проклятый английский никак не давался Динке. Да и языковые курсы она посещала урывками — слишком уставала после перелетов. Да еще надо было отработать на подготовке и уборке, а это время засчитывалось только за половину летного.

Мечта о суперлайнерах и загранрейсах становилась все призрачнее. Серые будни в коллективе, который ей совсем не нравился, выматывали душу.

Первый пилот дядя Коля давно мечтал о пенсии. Каждый раз, поднимая машину в небо, он словно выполнял тяжкий труд. Белки глаз у него были постоянно красными, и сами глаза слезились. Динка даже думала, что он наверняка плохо видит, но умудряется пока обманывать медкомиссию.

Штурман Василий Ильич был тихим пьяницей. На борт он всегда поднимался трезвым, но с изрядного бодуна. Руки у него дрожали, а из воротника форменной рубашки высовывалась тонкая морщинистая шея. Динка всегда торопилась отвернуться, испытывая к нему смешанное чувство жалости и стыда.

Динкина напарница Зинаида Андреевна всегда норовила поручить ей работу погрязнее и потяжелее. Она сразу невзлюбила Динку, презрительно звала «принцессой» и зло бурчала, готовя бутерброды для разноски:

— В белую косточку хочешь выбиться? По Америкам летать? А пойди-ка помой сортир, голубушка. Небось ручки не испортишь!

Третья стюардесса, тихая Оля, никогда не встревала в их разборки. Динка ее голоса вообще не слышала. Ольга шуршала по борту, как мышка. Была она невзрачной, неприметной, возраста неопределенного. Динка однажды с удивлением узнала, что у Ольги двое взрослых детей и муж-красавец, авиамеханик.

Ольга смотрела всегда как будто сквозь Динку, словно та была пустым местом. Она не хамила, не дерзила, но это молчаливое игнорирование было для Динки еще обиднее Зинаидиных воплей.

Ну что она им сделала? За что они так? За то, что красивая, высокая, с длинными ногами? За то, что учит язык и мечтает о загранице? Разве мечтать запрещено? И кто виноват, что они сами застряли на вонючих Яках? Разве Динка им мешала?

Ее откровенно выживали, но не на ту напали! Упрямства ей было не занимать. Она из принципа не просилась в другой экипаж, а, сжав зубы, терпела. Не навсегда же это, не на всю жизнь. И эти убогие тетки, и родители — все хотят, чтоб она бросила авиацию. Ну так не дождутся!

Но больше всего ее удручало то, что в их экипаже не было нормальных мужиков. Зинаиде и Ольге было наплевать, с кем работать, а вот Динка без мужского внимания чахла. Ей просто физически было необходимо кокетничать, строить глазки, держать себя «в тонусе».

Может быть, это и стало подспудной причиной того, что Динка пустилась во все тяжкие, заводя любовников чуть ли не в каждом городе. Назло Зинке с Ольгой, назло судьбе.

Как они бесились, когда Динка, едва приземлившись, исчезала до самого отлета! А как она радовалась, нежась в объятиях очередного возлюбленного, что эти старые кошелки сейчас маются в тесной комнате отдыха экипажей, в которой порой из-за сбоев в расписании сесть было негде, не то что отдохнуть по-человечески. А уж если из-за непогоды приходилось оставаться на ночь, то Динка гордо сообщала, что напарницы могут располагать ее местом в летной гостинице. Там вечно кишели тараканы, белье было серым и влажным, а в южных аэропортах зачастую не было воды.

И тогда сияющая Динка появлялась перед напарницами, выспавшаяся, умытая, с чистыми волосами. И уже никакие нападки и придирки не могли потом испортить ей этого кайфа — ведь надо было видеть их помятые рожи и злые глаза! Динке так нравилось выводить их из себя, что потом можно было и расплатиться за это удовольствие.