— Мы ляжем вместе, или мне устраиваться на полу?

— Вот так конкретно? — растерялась Динка.

— Прямой вопрос — прямой ответ.

— Может, лучше я на полу? — предложила она.

— Не надо, я так и думал.

Костя бросил рядом с собачьими ковриками матрас, устроил изголовье из старой куртки и укрылся пледом.

— Ты не обиделся? — тихо спросила Динка. — Извини, я просто так не могу…

— Все нормально. — Костя вдруг обезоруживающе улыбнулся. — Я не собирался к тебе приставать. Я просто хотел, чтоб ты знала, что можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, — сказала Динка. — Но я лучше как-нибудь сама.

Уже на следующий день экипаж доукомплектовали и поставили в рейс. После небольших перетасовок им выпало лететь в Париж. Из резерва вызвали второго пилота и стюардессу, Костя занял место Антона, стал Командиром экипажа.

Его назначение встретили скептически, а первое, что он сделал в качестве командира, — отрядил Сашеньку и Олега Петровича проведать в больнице Антона и Наталью. Соки и апельсины купили вскладчину.

Посланцы вернулись с неутешительными вестями. К Антону их не пустили, только передачу взяли. А вот Наташке даже фрукты передать отказались. Сашенька со слезами на глазах рассказала, что Наташка в коме и питают ее через трубочки в венах.

Стюардесса, пришедшая на смену Наталье, была странной. Ширококостная, мужеподобная, со скуластым лицом, она никак не вписывалась в «международные стандарты». Говорили, что она недавно переехала из глубинки и в штат ее взяли из жалости — до пенсии чуть-чуть осталось. Но многие уточняли, что жалость тут ни при чем, а просто одним из замов командира авиаотряда был младший брат этой странной стюардессы. И имя у нее было странным: Евлампия.

— Ева, — представилась она, ткнув всем по очереди грубую ладонь для знакомства.

Большего несоответствия между именем и внешним видом трудно было себе представить.

Евлампия-Ева молча курила, а потом буркнула хриплым голосом:

— Ну и бардак у вас тут, прости господи! Гниль!

— Это еще почему? — повернулась к ней Сашенька.

— А потому, что у нас, если б с кем такое случилось, все в больнице дневали бы и ночевали, кровь отдали. А вы сразу в рейс соскакиваете, денег срубить!

— Где это — у вас? — не вытерпел Олег Петрович.

— В Хабаровском авиаотряде.

— Может, вам в Хабаровске делать нечего или врачи неграмотные, — парировал Сашка. — А у нас нет надобности под окнами сидеть, и кровь им не нужна.

Новый второй пилот тоже не произвел приятного впечатления. Седой, весь сморщенный, как печеной яблоко, взгляд какой-то стальной. Он окинул Костю оценивающим взглядом и процедил:

— Ну-ну.

Больше от него никто слова не услышал.

Игорь Игоревич Петраков, самый старший в экипаже, когда-то в молодости летал с назначенным в их экипаж вторым пилотом Ильей Андреевичем Елисеевым.

Радист Петраков прекрасно помнил, как молодой тогда Илья Елисеев собирал вокруг себя сопливых девчонок и рассказывал им, как тренировался в отряде космонавтов. Все знали, что из отряда его отчислили за злостное нарушение режима и дисциплины, но тогда, когда страна знала своих космонавтов в лицо, почетно было хотя бы оказаться чуть-чуть причастным к их славе.

Слишком заносчивым был тогда Елисеев, самоуверенным. Чужая слава вскружила ему голову. Слишком легко брал он на себя ответственность за чужие жизни…

Когда их самолет рухнул за краем взлетной полосы, едва успев от нее оторваться, почти все остались живы. Почти все. Погибла только бортпроводница Ирочка Петракова, молодая жена радиста Игоря.

Он долго не мог смириться, что эта трагедия произошла только потому, что самовлюбленный командир экипажа отдал команду на взлет, не сделав поправку на сильный боковой ветер. Не выполнив элементарных требований, не соблюдая азов, понадеявшись на русский авось…

А Илья Елисеев тогда уверенно доказывал комиссии, что у него внезапно заглох левый двигатель, перекладывая свою вину на механика.

Если бы были в чести дуэли, то Игорь давно бы вызвал Елисеева и отвел душу справедливым возмездием. Но гуманный советский суд судил по другим законам. Постоянный боковой ветер в сводках превратился во внезапный порыв, и получалось, что авария произошла не из-за ошибки командира, а из-за стихийных сил природы, которые наказать невозможно.

Игорь Петраков понимал, что никому не хочется портить отчетность, но отстранение от полетов и понижение в звании для Елисеева было слишком мягким наказанием. После аварии командир перевелся в другой отряд, и Игорь до сегодняшнего дня его не видел.

Невысокий седой господин аккуратно снял черное пальто и передал его Евлампии:

— Будьте добры, повесьте, пожалуйста.

Он занял свое место в первом салоне бизнес-класса, откинул столик, положил на него портфель, вынул какие-то бумаги и принялся их просматривать.

Типичный бизнесмен или высокопоставленный чиновник.

— Будьте добры, кофе, — остановил он пробегавшую мимо Сашеньку.

— Как только взлетим, — пообещала она.

— А нельзя ли… — Седой господин указал глазами на сидящего рядом полного итальянца, который с интересом косил глазом в его бумаги.

— Сейчас все устроим, — улыбнулась Сашенька, безошибочным чутьем угадав, что этот пассажир привык получать все, чего хочет. — Ева, пересади вон того товарища.

Она специально поручила объяснение с итальянцем Евлампии. Пусть проявит свое блистательное знание английского. У них там в Хабаровске все, поди, полиглоты…

Ева начала фразу на сносном английском, но пассажир замотал головой: не понимаю. Тогда, к Сашиному удивлению, Ева легко перешла на итальянский, чем совершенно пленила толстяка. Через минуту он послушно поднялся и пошел вслед за Евлампией в переднюю часть салона.

— У нас сошлось, — заглянула в бизнес-класс Динка.

— У нас тоже. — Сашенька понизила голос: — Прикинь, эта мымра на двух языках чешет. Вот класс, а?!

— Никогда бы не подумала! — ахнула Динка.

Освобожденный от назойливого соседа, седой господин повернулся к Сашеньке и вежливо сказал:

— Очень вам благодарен.

Он мельком скользнул взглядом по Динке и отвернулся, но и этой секунды было достаточно.

…Костя устроился в командирском кресле, отрегулировал шлемофон, осмотрелся. Непривычно как-то. Хотя он много раз представлял себя на месте Антона, но все же не думал, что так скоро сможет занять его. И хотя машину он знал как свои пять пальцев, его колотил легкий мандраж.

Особенно смущал второй пилот. Костя знал о нем только то, что Илья Елисеев сам был командиром экипажа, а потом за какую-то провинность его понизили в должности.

Он покосился на Елисеева. Тот устраивался основательно: передвинул поудобнее кресло, опустил спинку чуть назад, попробовал локтями, не мешают ли подлокотники. Как ни странно, это Косте понравилось. В работе он уважал обстоятельность.

Все шло как обычно. Штурман Олег Петрович Васин доложил готовность. Бортинженер Саша Смирнов еще до объявления посадки проверил все узлы и механизмы, а теперь пощелкал тумблерами и буркнул:

— Нормалек.

Радист Игорь Игоревич Петраков надел шлемофон, проверил связь и исподлобья наблюдал из своей рубки за работой остальных.

— Не смотри, дырку прожжешь, — не оборачиваясь, бросил ему Елисеев.

— За тобой глаз да глаз, — процедил сквозь зубы Петраков.

В кабину заглянула Сашенька. Она исполняла обязанности старшей стюардессы и очень этим гордилась.

— Подсчет пассажиров окончен, — доложила она. — На борту сто двадцать три человека. Данные совпадают с регистрационной ведомостью.

— Очень хорошо, — кивнул Костя. Он откашлялся и сказал в микрофон: — Борт сто двенадцать — шесть — два вызывает диспетчера.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, диспетчер слушает, сообщите готовность.

— Готов, — сказал Олег Петрович.