— Ты, Иван, высказал мне, чтобы я впредь тему не поднимал, ибо это вопрос человечности, которой у меня нет, потому что я не человек, а какой-то робот! Твои, Ваня, слова! Я их ох как запомнил! Ты тогда поживее был, чем сейчас, сейчас-то ты размазня размазней!

Такого Смолёва Игорь еще не видел. Близок нервный срыв, понял он. Этого только не хватает.

Анциферов побагровел, открыл было рот, но его опередил Елохов:

— Мужики, не ссорьтесь, это раз. И хочу напомнить, что в том обсуждении мне тоже довелось участвовать, это два. И я тогда высказался в том смысле, что идея, возможно, справедлива, но полной уверенности нет, а если она не сработает, то представьте себе ситуацию: принесли гроб с телом и уткнулись в препону. Стыд и позор. Ну, Илья-то вовсе отверг идею, независимо ни от чего. Воля Марии — и точка.

— Марию Григорьевну тогда Илья Михайлович на руках поднял… По всем лестницам с ней… — тихо сказал Петя.

— Силач был, — подтвердил Елохов. — А она совсем высохла к концу.

— Чего это «был»? — сварливо спросил Смолёв.

— Да-да, — поспешно согласился Елохов. — Силач и есть… наверное… как раз там ждет, этажом ниже…

— Я понял, спасибо, — вмешался Игорь. — Правда, не понимаю, как вы впредь хоронить собираетесь. Вы не молодеете, сил все меньше. Закончится тем, что кто-нибудь из вас на этом адском подъеме тоже, пардон, того… И понадобится еще один гроб. Или не один. Ну да ладно, я спросил, вы ответили. Иван, вы оправились? Дальше беседовать в состоянии? Следующий мой вопрос из конкретных. — Он держался намеренно жестко. — Этот самый этаж ниже. Время на нем стоит мертво, насколько я понял. Часы сразу останавливаются. Как же вы умудряетесь там бывать? Человек заходит туда, выбирает место, ложится — я правильно понимаю? И еще вы рассказывали, что находящегося там можно разбудить. Войти туда и разбудить. Или, — он хмыкнул, — что угодно с ним сделать.

Ответил тот же Елохов:

— Часы останавливаются мгновенно, да. А живой организм, вероятно, сопротивляется. Процесс конечен во времени. Сначала более-менее ничего, потом торможение идет лавиной. Мы проверяли — максимум полчаса есть по нашему счету. Экспериментировали: один туда заходит, двое стоят перед входом. Кто зашел, гуляет там, присаживается, прилечь тоже есть куда. А те двое с ним все время перекликаются. Перестал отвечать — они к нему, на самокатах, Саня там понаставил. И тележку предусмотрел. Погрузили тело, вывезли — очухалось тело. Так что это не совсем то, что разбудить. Именно вывезти. Состояние у него, как у пьяного. Ну, где-то за час-полтора протрезвляется… А лично я считаю, рисковать ни к чему. Пятнадцать минут — и хватит. Со страховкой у входа, само собой.

— Ясно, спасибо. Обязательно наведаюсь туда.

— Не исключаю, что у вас ограничения другие, но все равно будьте осторожны.

— Третий вопрос. Это так, скорее любопытство: Местных как хоронят? Вот сегодня, Марина сообщила, тоже…

— Погребальные фонтаны… — пробормотал Анциферов. — Страшное дело…

— Ты когда этот фонтан последний раз видел-то? — насмешливо спросил Смолёв.

— Мне до конца дней хватило, — огрызнулся Анциферов.

— Вот оно что… — протянул Игорь. — Из космоса, со спутников, бывают видны какие-то всплески, вроде гейзеров. Что, — догадался он, — тела туда Александр доставляет?

Никто не ответил. Игорь кивнул:

— Понятно. Спасибо, конкретные вопросы у меня закончились. Теперь вопрос общего характера. Скажите честно, господа, вы на самом деле жаждете вырваться из Марьграда? Мечтаете вернуться в большой мир?

***

— А вы жестокий человек, Игорь, — проговорил Анциферов. — Правду-матку резать только жестокий может, от других ее требовать — тоже. Это вон для Пьеро нашего все легко и просто: ему здесь хорошо, от добра добра не ищут и так далее. Не обижайся, Петенька. Для Александра тоже все просто — он при деле, а разговоров о концепциях и доктринах на дух не переносит. Мы же несколько сложнее. Для нас ваш вопрос мучителен… но делать нечего, я отвечу. От себя лично. Мы здесь двадцать лет. Двадцать лет, понимаете? Конечно, вначале это было заветной мечтой — вырваться, вернуться! Любой ценой! Но, повторяю, двадцать лет… Тогда мне было пятьдесят, сейчас семьдесят. Тогда я был редактор, я был сама энергия, сейчас я пенсионер. На полном обеспечении. Тогда у нас была, если хотите, великая цель: всё для возвращения! Сейчас… Я внутренне поклялся служить этой великой цели. Нарушать клятву не буду, не так воспитан. Но вы спросили, я отвечаю: если положить руку на сердце — я заодно с Петром.

— А мне все равно, — сказал Елохов. — Я тоже пенсионер на полном обеспечении. Если вернуться — наверное, тоже буду пенсионер. Начислят же пенсию? Хе-хе. Мне многого не требуется, проживу. Затворником проживу, по-другому не хочу. Буду дальше заметки свои кропать. Вычисления. Про феномен Покрытия и Марьграда. Потом помру.

— А вы, Матвей? — спросил Игорь.

— Да что ты в душу лезешь?! — взорвался тот. — Какое твое дело?! Иван, что ты рассусоливаешь с ним?! Есть у тебя, блин, концепция — вот и изложи ее этому гусю! Пусть послушает! А я с ней согласен! Излагай, сейчас вернусь!

Он вылетел из «переговорной» в холл. Слышно было, как шарахнула дверь.

Анциферов тяжело вздохнул:

— Эх… Что ж, наверное, Маттео прав. Павлос, изложу, если ты не возражаешь.

Елохов пожал плечами.

— Петюня, а ты тоже слушай внимательно, — продолжил Анциферов. — Итак, Игорь, на ваш вопрос мы худо-бедно ответили, теперь наша очередь. Помните, я обмолвился, что считаю вас предтечей? Вот такая, значит, концепция… в рамках нашей приверженности великой цели освобождения. Слушайте внимательно.

***

Суть «концепции» состояла в следующем. Преамбула совпадала с тем, о чем Игорь и сам думал пару часов назад: если все и дальше будет идти как идет, то в обозримое время живых в Марьграде не останется. Женщины умрут, мужчины либо умрут, либо законсервируются на уровне «шестнадцать». По мнению докладчика, неизвестно, что лучше, ибо умершие имеют шанс на Царствие Небесное, а законсервировавшиеся оказываются в чем-то вроде чистилища, причем на вечные времена.

Докладчик знает, что православие не признает чистилища; он грешен и кается. «Бог простит», — прокомментировал Елохов; Игорю показалось — не без сарказма.

Далее. Согласно «концепции», освобождение должен принести некто мужского пола. Обязательно произведенный на свет здесь, в Марьграде! Роль предтечи — Игоря — зачать такого освободителя.

Технология взращивания освободителя предполагает его содержание по большей части в секторах с быстрым временем. Тогда он достигнет зрелости через четыре — пять лет.

— Это все, — заключил Анциферов.

— Вы рехнулись, — убежденно сказал Игорь.

Из холла выдвинулся Смолёв, что-то прятавший за спиной.

— Я тебе рехнусь, сука! — проорал он. — Сейчас ты под моим конвоем пойдешь и трахнешь мою Маринку, понял?!

— Э-э… Матвей… — произнес Анциферов.

— Я сорок пять лет Матвей! Настаиваешь, чтобы он всех трахнул? Для верности? Я не против! — Смолёв захохотал. — Жаль, бабка сдохла, ее бы тоже! Чем черт не шутит!

Он извлек из-за спины пистолет. Игорь засмеялся.

— Ржать будешь, когда я тебе яйца отшибу! — вне всякой логики выкрикнул Смолёв. И поправился: — Или глаз выбью! Это, козел, травматика, она-то тут пашет еще как, понял, гнида?!

— Хорошо, — сказал Игорь. — Один момент.

Он неспешно поднялся, без суеты пересек «переговорную», прошел в свой «апарта́мент», там сменил темп на максимальный, привел виброрезак в рабочее положение, проверил заряд — порядок, около четверти от полного. Услышал вопль Смолёва: «Петька, ключ!», поспешил выскочить в коридор, оттуда — опять спокойно — вернулся… мелькнуло в голове — на арену.

Поднял резак, нажал кнопку. Зажужжало. Предложил:

— Стреляй.

Бросил остальным:

— Сидеть.

Добавил:

— Иван, ногу отрежу. Сидеть.