— Не могу сказать.

— Ты должен сказать. Если в себе держать, то опухоль вырастет.

— Вот здесь… между бровями и чуть выше, как будто трещина… Так плохо… Вчера во второй половине дня я ходил к начальнику поговорить, хотел, чтобы мне выделили комнату. Я… Я хотел обсудить вопрос о том, чтобы мне выделили комнату. Я ходил к начальству… ходил к начальству…

Саньминь заплакал, всхлипнув несколько раз.

— Говори скорее, не тяни!

— Начальник ко мне хорошо относится, спросил, стою ли я в очереди на жильё. Я говорю, стою. Он сказал: ты хороший товарищ, хороший молодой человек, стой спокойно в очереди, если никто не вклинится, то в первой половине двадцать первого века ты обязательно получишь свою собственную комнату.

— Ты сам напросился, подставив рот для испражнений!

— …Я ему говорю: а можно я вне очереди? Начальник в ответ: ты хороший товарищ, хороший молодой человек, вне очереди нельзя. Я говорю: а почему Сяо Ван пролез без очереди? Ведь он пришёл позже меня и работает хуже. Начальник сказал на это… Он сказал: а ты знаешь, кто отец Сяо Вана? Брат, мне так плохо…

Саньминь снова заплакал.

— Мне тоже плохо. Но сейчас уже поздно просить маму подыскать тебе отца с положением. Ты бы в тот момент встал на колени и попросил начальника стать тебе крёстным отцом, так ведь вряд ли у него нет сына, так что и это уже поздновато…

Саньминь молча вытер нос. Чжан Даминь подошёл ко входу в кухню, посмотрел наружу через порог, похожий на дамбу. Воды скопилось не много, до опасной отметки ещё далеко. Он бросил окурок в лужу, огонёк треснул и исчез.

— Саньминь, я придумал.

— Что ты придумал?

— Мысль ещё не созрела. Я всё обдумывал, говорить ли тебе. Думал, думал и решил тебе сказать. Так будет лучше для твоего душевного состояния. Ты постоянно думаешь о ножках кроватей, скамеек, загнал себя в тупик, из которого не выбраться. Тебе надо попробовать втиснуться в другое место. Канализация забита мёртвой кошкой. Так то кошка, а если ты втиснешься, то, возможно, и пролезешь. Не по-настоящему, это я так, к примеру, чтоб прояснить позицию. Мы не можем опираться на кого-либо, не получится. Мы опираемся на то, что везде пролезем. Вроде и нет выхода, а мы всё-таки его найдём. Вроде и нет места для двуспальной кровати, но, чуть поднатужившись, придумаем, куда её втиснуть. Саньминь, мой способ на самом деле очень прост. Мне просто неловко его вслух произнести. У нас ведь есть двухэтажная кровать, составленная из двух односпальных?

— Ты имеешь в виду…

— Также сложить две двуспальные кровати.

— Сложить?

Саньминь тихонько рассмеялся, заговорил сам с собой, очень возбудился, долго потирая руки от радости. Однако вскоре он угомонился. Видно, понял, что сложить кровати — это крайне сурово, совершенно не стоит так радоваться. Он покачал головой, вздохнул, крепко обхватив плечи, как будто только что примчавшиеся ножки кровати лягнули его в живот. Чжан Даминь тоже замолчал. Он почувствовал неприятный запах. Да, сложить кровати и впрямь плохая идея. Поначалу показалось нормальным, но, поразмыслив глубже, понял: нет, не пойдёт. Сложенные двуспальные кровати не только будут еле держаться, после выключения света они будут без конца издавать звуки, пошлые, вульгарные и даже непристойные! Чжан Даминь задумался: как такой неприличный способ мог вообще ему прийти в голову? Ему хотелось отхлестать себя по щекам за слишком длинный язык.

— Саньминь, я придумал ещё один способ.

Саньминь приложил руку ко лбу, как будто испугавшись. Чжан Даминь зажёг сигарету брату, потом себе. Он курил и размышлял: говорить или нет? Не сказать — так ведь это тоже какой-никакой, а всё-таки вариант. Сказать — так вариант этот неприличный! И что теперь — пусть будет негде поставить кровать, негде будет спать, лишь бы только приличия были соблюдены? Эх, была не была!

— Если сложить не получается, то поставим их друг рядом с другом.

— Рядом?

— Нашу кровать рядом с вашей. Не будем их ставить одну на другую. Не будем их делить на верхнюю и нижнюю, разделим их на внешнюю и внутреннюю! Вы — молодожёны, поэтому будете спать на внутренней. А мы — на внешней. Всё-таки давно женаты, нечего стыдиться. Мы поставим нашу двуспальную кровать рядом с вашей. Не знаю, как вы к этому отнесётесь, нам всё равно.

— Если их поставить рядом, не получится ли общественная кровать из дешёвого мотеля?

— Ну, если ты так это видишь, то в чём-то ты прав.

— А по-другому никак?

— Ты послушай, что я тебе скажу. Представь, что моя правая рука — это наша кровать, а левая — ваша кровать, так будет понятнее. Внутренняя комната вот такая по величине, если кровати поставить одну на другую, то нормально, а вот если поставить рядом, то уже никак не втиснуть, получается, что можно разместить только во внешней комнате. Внешняя комната по размерам вот такая. Правая рука — во внутренней комнате, левая — во внешней, если посередине они не соединяются, то посмотри, какая возникает проблема?

— Какая?

— Наша кровать загораживает вход!

— Я понимаю…

— Правда понимаешь?

Дождь лил как из ведра, руки Даминя летали перед глазами Саньминя туда-сюда, изображая две несчастные двуспальные кровати, и были похожи на когти двух голодных хищных зверей. Опять сверкнула молния, осветив светло-фиолетовое лицо Чжан Даминя и салатного цвета лицо Саньминя. Они смотрели друг на друга в ужасе, в какой-то момент засомневавшись, являются ли они людьми. А если они не люди, то что они такое? А если всё-таки люди, то откуда?

Свадьба Саньминя была весёлой. Но отличился на ней не жених и не невеста, а Уминь. Уминь на третий год непрерывной усердной учёбы поступил в Северо-Западный сельскохозяйственный университет, куда он должен был уехать сразу после свадьбы. Все пили за здоровье молодых и за Уминя, попутно спрашивая, почему он поступил именно в этот университет. Если уж выбирать сельскохозяйственный университет, то пекинский, а почему он поступил в Северо-Западный? Уминь молча улыбался, опрокидывая вино в горло. Пил, пил, а потом начал говорить, да так, что поверг всех в шок.

— С меня хватит! Я никогда больше не вернусь! После окончания университета я поеду во Внутреннюю Монголию, в Синьцзян, поеду сажать люцерну и подсолнухи! В Тибет уеду выращивать ячмень! Найду себе просторное место и буду там жить! С меня хватит! Этот муравейник душит меня. Я выбрался и больше не вернусь назад. Брат, у меня будет стипендия, поэтому не надо мне присылать денег! Не нужны мне ваши деньги! Хоть убейте, не вернусь! Я свободен! Я…

Сначала Уминь глупо улыбался, и все улыбались вслед за ним. А потом он перестал улыбаться, слёзы потекли по его лицу, слова Уминя стали более резкими, и по взгляду было видно, что с ним что-то не так. Все поспешно окружили его, стали успокаивать, приговаривая: не надо больше пить, не надо больше пить, если ещё хоть чуточку выпьешь, сразу начнёшь о женщинах думать! Чжан Даминь вытолкал Уминя в комнату, в которой никого не было, желая надавать ему тумаков. А Уминь повесил голову и беззвучно заплакал, прислонившись к животу Даминя.

— Дома нет денег, вы мне ничего не посылайте!

— Ты нам родной, тебя ведь не на улице подобрали!

— Разберите мою кровать. Не надо позволять маме спать на ящиках, пусть она спит на моей кровати!

— Маме удобно на ящиках, ей будет непривычно спать в другом месте.

— У нас слишком душно, не продохнуть.

— Съешь пару ложек чёрного перца, уже не будет так душно!

— Брат, я задыхаюсь!

— Если сам не захочешь, никто тебя не задушит.

Свадьба завершилась. Солнце село. Саньминь под руку с молодой женой Мао Сяоша пошли в комнату изящной походкой, словно во сне. Они толкнули дверь, на которой был прибит номер, написанный на бывшей спинке стула, прошли дворик с каном, переступили через высокий порог, служивший также и дамбой, проскользнули сквозь кухонные запахи еды и сажи, перелезли через изголовье кровати старшего брата и его жены, обошли перегородку между кроватями, похожую на фанерную перекладину в туалете, и тут… глаза их засияли, и невольно они оба издали долгий-предолгий вздох. Они наконец увидели свою двуспальную кровать. Она скакала и в мыслях жениха, и перед его глазами. А сейчас… она была неподвижна.