Старик, прищурившись, толок в углублении камня зёрна кукурузы. Он заметил, как Слепыш припал носом к земле, затем схватил зубами сдохшую два дня назад крысу и пошёл в сторону оврага. Остановившись на расстоянии в несколько чи[73] от края оврага, он взмахнул головой и сбросил туда крысиную тушку. На старика повеяло зловонием. Пёс понёс к оврагу ещё одну дохлую крысу.
Нужно было сделать календарь. Старик наблюдал за псом, думая о том, что без календаря нет ни месяцев, ни дней, а если нет месяцев и дней, то неизвестно, когда в конце концов созреет его кукуруза. Может быть, до сбора урожая остался месяц, а может, и сорок дней. Чем же питаться эти долгие дни? Все зёрна, которые были в земле, уже дочиста съедены крысами.
Старик медленно поднял голову — он услышал далеко-далеко на западе отчаянный писк. Он устремил свой взор к двум горным вершинам, между которыми виднелась ещё одна. Солнце закатилось за неё, оставив лишь кроваво-красные отблески. Они стекли с вершины горы к подножью и разлились у ног старика. В один миг во всём мире воцарилось молчание. Наступал самый тихий момент в сутках — между заходом солнца и наступлением сумерек. В прежние годы и прежние месяцы в это время куры садились на насест, а воробьи возвращались на ветки — их чириканье, заполнявшее весь мир, лилось сверху, словно дождь. Но теперь перед глазами не было ничего: ни домашнего скота, ни воробьёв, даже вороны улетели, спасаясь от засухи. Стояла мёртвая тишина. Глядя на исчезающую полоску заходящего солнца, слушая шорохи кроваво-красных отблесков, которые постепенно отдалялись от него, словно медленно втягиваемый красный шёлк, старик собирал из углубления в камне толчёные зёрна кукурузы и думал, что прошёл ещё один день, и следующий день уже на подходе — как же его прожить?
Прошло три дня, и как ни берёг старик зёрна кукурузы, всё равно их стало вполовину меньше. Он недоумевал: «Куда же делись крысы? Чем они питаются, чтобы выжить?» На четвёртую ночь старик подозвал слепого пса к стеблю кукурузы и сказал: «Ты здесь охраняй, а если услышишь шорох, лай в ту сторону, где север». Сам он вскинул на плечо мотыгу и отправился по горной дороге именно туда — на север. Дойдя до самого дальнего посевного участка, он воткнул мотыгу посреди поля и уселся на её рукоять. На востоке начало светать, но писка так и не было слышно. Днём старик снова отправился на тот же участок, но уже вместе со Слепышом. Пёс помог ему отыскать семь крысиных нор, но, раскопав их, старик не нашёл ни крыс, ни зёрен. Кроме крысиного помёта, по форме похожего на рис, попадались лишь обжигающие руки куски песчаника. В поисках зёрен старик сделал несколько десятков лунок, но также ничего и не нашёл.
Старик заключил: «На этих горах еды нет». И обратился к собаке: «Слепыш, скажи, как ты думаешь, мы умрём от голода?» Слепой пёс поднял к небу свои глубокие глазные впадины. А старик добавил: «Нашей кукурузе тоже не стоит мечтать о том, чтобы вырасти и дать урожай?»
Когда подошёл к концу пятый день и сумеречные лучи погасли, наступила тьма. Ни луна, ни звёзды не освещали горы и долины, всё было залито чёрными чернилами. Какое-то чахлое и измождённое дерево на равнине, наконец-то освободившись из плена беспощадного дневного света и получив немного вечерней влаги, издало слабый и лёгкий, словно пух, вздох облегчения.
Старик сидел со своим псом рядом с кукурузой и, позволив листьям подразнить его нос, глубоко вдохнул запах молодой зелени.
Запах пищи, словно повозка, с грохотом прокатился по кишечнику, и когда он попал в нижнюю часть живота, старик резко сжал мышцы, перекрыв ему путь, и, не дав вырваться наружу, сохранил внутри. Так он глотал нежный запах съестного, пока не заметил, что неяркий лунный свет упал на землю. Тогда он сказал: «Слепыш, ты тоже поди сюда, сделай несколько глотков». Старик окликнул его два раза, но пёс не шелохнулся; тогда он повернул голову и увидел, что Слепыш, распластавшись, словно кучка мягкой глины, лежит на циновке, которая раньше была частью ограды вокруг кукурузы. Он протянул было руку, чтобы обнять пса, но невольно её отдёрнул — собачьи рёбра торчали из шкуры наружу и, словно ножи, кололи руки. Старик потрогал свой собственный живот и нащупал засохший слой потрескавшейся грязи. Сорвав грязные куски, он бросил их на землю и снова потрогал дряхлую и зыбкую, словно вода, кожу на животе, за которой можно было нащупать позвоночник.
«Слепыш, — сказал старик, — смотри, луна взошла, ты поспи, во сне есть не хочется, сон заменит тебе еду». В этот момент пёс поднялся и собрался пойти под навес. «Не ходи под навес, — предостерёг старик, — поспи здесь, на земле, не трать силы напрасно». Пёс вернулся и неподвижно улёгся на прежнем месте.
Тонкий лунный серп медленно-медленно вышел из-за облаков и, словно водой, залил светом горные хребты. Старик открыл глаза и, глядя в сапфирово-синее ночное небо, обратился к нему с мольбой: «О, небо, скоро ли я умру от голода? Дай же мне скорее горсть зёрен, чтобы я мог прожить ещё несколько дней, позволь мне пережить моего пса. Я похороню его в самом лучшем месте, не позволю крысиному отродью обглодать его, ведь не зря же он пришёл в этот человеческий мир! Пёс умрёт, а ты позволь мне пережить этот стебель кукурузы, ведь только ради него я остался, позволь мне собрать урожай. Кукуруза созреет, но ты не давай мне умереть, дай мне дожить до дождя, дай мне дождаться того дня, когда люди вернутся в эти края. Я должен передать селянам кукурузные початки, ведь других семян в наших горах нет». Старик одной рукой гладил лист кукурузы, а другой сдирал с себя струпья грязи и бросал их на землю. Затем, уже засыпая, он осторожно положил ноги на спину собаке и сказал: «Спи, Слепыш, во сне забываешь о голоде». С этими словами старик сомкнул веки и пошёл по дороге сна.
Старик сладко спал, когда его ноги, лежавшие на спине Слепыша, вдруг дёрнулись. Тут же он услышал собачий лай, похожий на камнепад, и резко сел на землю. С горы доносился едва различимый крысиный писк и скрежет множества крысиных лапок. Пёс стоял за оградкой из циновок и лаял на горную дорогу. Старик вышел и похлопал его по голове, а затем велел ему зайти в ограду и охранять кукурузный стебель. Белый свет месяца был слаб и прозрачен, в воздухе слегка повеяло влагой. Встав на лежанку под навесом и повернувшись в сторону хребта, старик вдруг ощутил идущее оттуда тёмно-красное крысиное зловоние, а ещё запах витающей в воздухе пыли.
Старик, всматриваясь, поморгал глазами и увидел на горной дороге скользящую по земле чёрную тучу, стремительно двигающуюся на юг. Он спустился с лежанки, опасаясь, что стая крыс может резко развернуться и рвануть в их сторону. Зайдя в загородку, он удостоверился, что стебель кукурузы по-прежнему стойт прямёхонек, а Слепыш навострил свои чёрные блестящие уши и вонзил их в воздух. «Не надо лаять, — старик предостерёг пса, поглаживая его ухо, — не надо давать им знать, что мы здесь. Они понимают: где люди и собаки — там еда».
В это время звуки, похожие на шум проливного дождя, стали затихать. Старик похлопал пса и направился к вершине хребта. Добравшись до горной дороги, он увидел, как полчища визжащих крыс, по десять-двадцать особей в ряд, двигались на юг. Он не мог поверить своим глазам: на твёрдой, как сталь, поверхности горной дороги появился слой пыли в палец толщиной. Крысы шли тесными рядами, след в след, их шеренги были такими плотными, что казалось, между грызунами даже иголке некуда было упасть.
Старик стоял на дороге, будто поражённый громом. Ему хотелось понять, куда же они уходят. «Скорее всего, засуха будет длиться долго! — думал старик. — Если бы она подходила к концу, стали бы они менять место? Ведь крысы боятся только обезвоживания… Если есть древесина, если есть солома, то они не умрут с голода. А сейчас даже крысы, и те убегают. Видимо, засуха никогда не кончится». Собираясь повернуть назад, старик снова уловил с северной стороны звуки моросящего дождя. Он знал, что это не дождь — надвигалось новое крысиное войско. Внутри у него всё сжалось. Встав на возвышение, старик посмотрел в освещённую даль, и на мгновение кровь застыла в его жилах. Переваливая горный хребет, на юг стекались не отдельные крысиные отряды — по горной дороге хлынул целый поток грызунов.
