Кусаю губы.
Жду с нетерпением результатов.
Предвкушаю.
На экране мелькают буквенные сокращения, поясняющие ход процесса энерго-дисперсионной рентгеновской спектроскопии.
Затем появляется слово – «Реометрия».[69]
«Хм… почему у «Реометрии» нет аббревиатуры? Как-то несправедливо».
Придумываю ей, подходящее моменту название – «Томительное ожидание».
Наконец высвечиваются результаты.
В основном ошибки. Никаких совпадений с известным химическим составом.
– Преимущественно сера, – докладывает Наамла, через систему внутренней связи.
– Ну наше обоняние, нам бы рассказало об этом, – ворчу я, – ну не могут же гигантские пукающие трилобиты, состоять только из серы.
– Капитан, думаю, что они не гигантские трилобиты. Отдадим им должное. Ведь они используют последовательность чисел Фибоначчи, полученную в сотне километров под корой планеты. Они разумные меркурианцы. Следует ли мне запустить второй образец?
– Да, конечно запускай, – разрешаю я. С недовольным видом, просматриваю атомарные пропорции. Занятие бесполезное. Оно вызывает раздражение. – Как ты думаешь, может проблема в программном обеспечении?
Наши анализаторы, способны идентифицировать полимеры с высоким содержанием серы. Экологически чистые полимеры – возобновляемые источники энергии с отработанной серой, втиснуты они между мономерами,[70] которые порождаются водорослями.
Так… это не то.
«Это что, настоящая жизнь на основе серы?»
Как правило, наши формы жизни не производят длинноцепочечные полимеры с серой вместо кислорода, потому что они нерастворимы в воде. Как живое существо может производить нерастворимый материал для использования в качестве цемента оболочки, клеточных стенок, да чего угодно, и при этом иметь возможность снова разрушать его, когда приходит время заменять или обновлять эти клетки?
– Второй образец кажется более однородным, – докладывает стажёр, – атомное соотношение составляет восемь атомов углерода к тринадцати атомам водорода, пять атомов серы к одному атому азота. Капитан, вам это ничего не напоминает?
«Это не напоминает. Зато на этот раз напоминает программное обеспечение всем об этом, и конечно от моего имени. Как я уже говорила, если мне суждено прожить несколько столетий, необходимо сохранить большую часть своих напоминаний на потом. Однако этот результат представляет интерес».
– Это хитин? – предполагаю я, – хитин, который образует экзоскелеты земных насекомых? Но в этом случае, состав из серы, вместо кислорода, не так ли?
– Я бы так не сказала, – отвечает Наамла.
– А как бы ты это объяснила?
– Ну… у нас нет возможности в точности узнать, как устроены молекулы, из-за того, что они слишком быстро разрушаются при таком давлении, вы же согласны с этим, капитан? Так что мое объяснение сводится к тому, что все три вытяжных шкафа переполнены и я вынуждена немедленно изолировать лабораторию.
«Вот что значит, воспитана волками. Неужели она никогда не впадает в панику?»
За пределами лаборатории находится аварийный душ и тренажерный зал.
– Направляюсь к тебе, – я плыву горизонтально, прокладывая себе путь из модуля управления в соединяющий туннель, – скоро буду.
– У меня щипят глаза, прям горят огнем, – сообщает Наамла, – похоже слезы, только усугубляют ситуацию, влага окисляет…
Я влетаю в тренажерный зал.
Мы сталкиваемся.
Фиксирую её лодыжками. Левой рукой, щелкнув замок, снимаю её шлем.
Не пойму, как ядовитые газы проникли внутрь. Я проверила все скафандры, кроме того, в который была облачена Наамла.
Сдается мне, что ощущаю запах тухлых яиц.
– Не двигайся, успокойся и замри, – приказываю я. Её влажные темные ресницы, лежат на смуглых щеках, словно водоросли, выброшенные на берег.
– Приоткрой глаза.
– Пожалуйста, никакой воды, – умоляет Наамла, – кислород отсутствует, мне нужно…
– Тебе необходим азот, – сообщаю я, – задержи дыхание.
Она не дышит и открывает глаза. Я наблюдаю округлые и мягкие зрачки. Они покрыты капиллярами, их влажность ужасает. Но почему-то я не кричу. СОВСЕМ НЕ КРИЧУ. Вместо этого, я спокойно открываю клапан в своем умном скафандре, где уровень азота чуточку ниже температуры тела. Направляю свою замороженную правую руку, левой, как пожарный шланг.
Газообразный азот, заставляет её жгучие слезы, испариться.
Орбита Меркурия.
Песенка в голове: «Это моя вечеринка (И я заплачу, если захочу)».[71]
Зрачки!
Придется нам совершить посадку, на поверхность этого шустрого и маленького ублюдка.
– Печать ускорителя частиц, закончена, – информирую я, – но выстрелить отсюда, не повредив Китовую Акулу, будет сложно. Придется прижать сопло прямо к поверхности.
– Это будет нелегко, – отвечает Наамла, – даже здесь, на Меркурии.
Итак, нам потребуется помощь.
Я проверяю список обслуживающих роботов общего доступа, все они бродят по всей длине комплекса «MINE-Z».
«Ага, вот. Робот-копатель марки — Lay-BoR, он сможет транспортировать ускоритель частиц, и лучше бы закопать его на глубину не более 0,7 метра, чтобы он не расплавился и не превратился в шлак. Придется осуществить посадку, как можно ближе к шлейфу».
Кинула взгляд на экраны Наамлы. Так, она уже занимается этим. Определенно более квалифицированней, чем не вылупившееся яйцо. Потеря Джихада Диба – это моя выгода.
Чувствую себя самодовольной до момента, пока мой стажёр не молвит с довольно сильной иронией в голосе: «Капитан, полмиллиона литров азота, готовы к охлаждению. Историческая встреча цивилизаций, неизбежна. Остается только решить капитан, какую речь вы собираетесь произнести».
Орбита Меркурия.
Застрявшая песня в голове: «Восход плохой Луны».[72]
– Еще больше меркурианцев, покончили с собой, – докладывает Наамла, – пока нас носило на темной стороне. Как ваша речь, капитан, готова?
Сообщение, речь. Да мне сейчас надо запрограммировать ускоритель частиц, до момента посадки, до момента, когда робот закопает сопло и мы его запустим.
«Вот что я собираюсь произнести? Моё сообщение, должно учитывать их послание, и как это будет выглядеть? Немного математики, немного смерти, так что-ли? Хм… математика и смерть. Вот из чего состоит вселенная».
Поэтому и возникает вопрос, да за все время нашего существования на Земле, мы когда-нибудь овладели реальным межвидовым общением? Мы не смогли даже управиться с обезьянами, что уж там говорить о радикально иной жизни.
– Еще не готова, – отвечаю я.