Были ли мой выбор правильным, когда я убила её? Задаюсь этим вопросом даже сейчас, сидя в своей камере и после всего свершившегося. Задаюсь даже после того, когда мой адвокат сообщил мне — я выйду на свободу, ибо все улики показывают — Друкер была частью ВНС. Нет у меня ответа.

Но одно я знаю точно — все меняется, даже то, что, казалось бы, выточено из камня. Возможно когда-нибудь, через годы… работа, люди, инопланетяне или что-то еще изменится настолько, что я смогу вернуться домой.

А пока, я просто пишу письмо Саре, которое может быть отправлено, а может быть и нет.

«Дорогая Сара!..»

Молодые ученые работают в области исследований мозга, с целью наблюдать жизнь в прошлом, посредством  подселения в чей-то разум. В процессе работы получается войти в контакт с разумом Марии ван Левенгук, дочерью известного голландского изобретателя и натуралиста.

от переводчика: Рекомендую посмотреть на You Tube советскую короткометражку на 30 мин. Введите в поиск "Маленькие зверюшки Антони ван Левенгука", она в открытом доступе, снята в 1975 году. Хорошо дополняет впечатление к прочитанному, рявкание ГГ (в исполнении замечательного актера Калягина) в сторону дочери, как-то сразу становится понятным.

© Little Animals by Nancy Kress, 2021

© Genady Kurtovz, перевод с англ., ноябрь, 2021

– Я поймала сигнал, – воскликнула Кора.

– Елена, подойди посмотри!

Я подскочила к ее компьютерам. В течении шести рабочих вечеров, наш успех состоял только из самых слабых квантовых сигналов, ничего примечательного и полезного. Наша дотация, позволяла нам всего лишь три недели, использовать оборудование Делфтского технического университета[93]. Кора выражала недовольство, что американцам почему-то никогда не предоставляют столько времени на квантовые технологии, как всем остальным, что было несправедливо… но, в таком случае, на что Кора вообще не жаловалась?

– Ты можешь зафиксировать сигнал? – осведомилась я, – он достаточно устойчивый?

– Да! И… ох матерь божья, ты не поверишь в это, объект смотрит в зеркало!

Я не знала, как она могла такое сказать, изображение на ее мониторе было таким уж водянистым и обтекаемым, что казалось… будто бы оно тает. Кора лихорадочно работала с усиливающим сигнал оборудованием, ее пальцы порхали по клавишам и кнопкам. Если бы она не смогла сфокусировать изображение более четко, в течение последующих нескольких секунд, мы бы также потеряли этот объект.

Появился портрет. Кора выдохнула: «Одежда подходящая, шерстяная, простого покроя… Давай же, черт тебя побрал, становись отчетливей!»

И затем: «Явно Вермеер![94]».

Это было не так. Изображение на мониторе стало четче – женщина средних лет с простым лицом, в сером платье без украшений, зашнурованном спереди, никакой отделки на круглом вырезе ее сорочки, она стояла, собирая волосы в тугой пучок. Когда мерцающее изображение приблизилось к максимальному разрешению, она уже надела на голову белую шапочку с широкими лентами.

Кора заморозила картинку, зафиксировав контакт и заколотила кулаком по столику, на котором стоял ее кофе. Чашка кофе подпрыгивала с каждым ударом: «Проклятье, твою мать! Это не он!»

Мы искали Яна Вермеера где-то в середине семнадцатого века. Это была не такая уж рискованная ставка – Вермеер никогда не покидал Делфт[95], а творческие люди излучают самую сильную энергетику в виде сигнала, который легче всего обнаружить. К сожалению, иногда это приводит к тем, кто живет рядом с такими людьми.

Два других постдока[96]с моего курса, базировались в регионах Грейт-Нек и Лонг Айланд Нью-Йорка, и установили контакт с садовником Френсиса Скотта Фицджеральда[97], который не перекинулся не единым словом ни со Скоттом, ни с Зельдой и чьи воспоминания состояли в основном о болезнях растений.

– Возможно это кто-то из семьи Вермеера? Может Катарина? – озвучила я Коре один из вариантов.

– В таком наряде? Да не тупи! И посмотри на индикатор времени — 1687! Вермеер был уже мертв. Лучше пристрели меня сейчас, – в отчаянии попросила меня Кора.

Она не извинилась за столь грубое высказывание в мой адрес. Похоже она даже и не понимала, что должна это сделать. Разочарование, всегда превращало Кору в скверную девушку.

– Теперь мы застряли с этим и судя по ее одежде, она пустое место, не слуга и не творческая личность, – резюмировала она, – ну так что, зови Яна.

– Уже позвала, – ответила я. Никогда не дождешься от нее извинений, за ее поведение.

Первоначальный сигнал, единственный с индикатором времени, фиксировал оборудование на объекте. В противном случае сигналы не были бы надежными или достаточно эффективными. Многие исследователи так никого и не нашли за время, выделенное на это дотацией. И мы не могли позволить себе такую роскошь, как сдаться и начинать все с начала.

В дверях появился Ян де Кнайт – историк Европы семнадцатого века, он говорил на пяти языках, плюс латынь. Докторскую степень он получил в прошлом году, а пока он помогал всем приезжим исследователям мозга, которым посчастливилось выиграть арендное время, чтобы поработать на превосходном оборудовании Делфтского университета. Хрупкого телосложения, застенчивый, местами неуклюжий, но у него была отличная репутация скрупулезного исследователя.

Ян улыбнулся мне и произнес своим осторожным английским, с голландским акцентом: «Ну и кого вы зафиксировали?»

– А бог ее знает, – ответила Кора, – можешь что-нибудь нам рассказать по результатам сканирования… такая досада!

– Она скорее всего, никто! – продолжала расстраиваться она.

Ян изучил замороженное изображение, на мониторе Елены.

– И да, и нет. Она не творческий человек, но она может быть наградой за ваши старания, – резюмировал он.

– Ты опознал ее? – вопросила я.

– Да, ее зовут Мария ван Левенгук, она дочь Антони ван Левенгука[98], – проинформировал нас Ян.

– Ты уверен? – спросила Кора.

– Да. Известен только один ее набросок, сделанный художником, который рисовал «маленьких зверюшек» Левенгука.

Как вы знаете, – продолжал он, – сам Левенгук не умел рисовать. Его вторая жена была болезненным человеком и поэтому Мария вела домашнее хозяйство и время от времени помогала своему отцу, когда он основал научную микробиологию, – закончил он.