Нервничая, я начинаю считать его ступеньки, их восемь. А когда поднимаю взгляд на тёмную массивную дверь, замечаю, что на крыльце стоит женщина. Она взволнованно вытирает руки о белоснежный фартук, надетый поверх простого лаконичного платья синего цвета. Я чувствую, как Стас слишком сильно сжимает мою ладонь, и беззвучно ойкаю. Но не понимаю его реакции, ведь эта женщина не может быть его мамой. Она скорее подошла бы на роль бабушки. Аккуратное каре тёмных волос с проседью выдаёт её возраст, да и морщины на добродушном лице тоже. Ей не меньше шестидесяти. Я замечаю слёзы в её глазах, когда мы подходим ближе. И совсем теряюсь.

Стас отпускает мою руку и подходит к женщине. Она тянет к нему руки. Гладит его лицо, плечи, проводит по груди ладонями, осматривая его с интересом.

— Как ты вырос, малыш! Как возмужал!

Я не вижу лица мужа, но замечаю, как он кивает в ответ, а потом обнимает женщину. Потом отступает и подзывает меня.

— Ася, детка, познакомься. Это Анна Ивановна. Она…, — его голос срывается и он откашливается. — В общем, она воспитывала меня, когда я был совсем маленьким. Анна Ивановна, это Ася, моя жена.

Женщина удивлённо вскидывает брови, но тут же растягивается в милой искренней улыбке. Также как Стаса, оглядывает меня, проводит пальцами по лицу и плечам и кивает. Я понимаю, что она просто очень растрогана, поэтому и не может ответить словами. Но полностью одобряет выбор своего воспитанника.

— Идите, идите, — поспешно подталкивает она нас к двери, утирая при этом слёзы. — Они уже ждут тебя, мальчик мой.

Мы входим внутрь. Анна Ивановна закрывает за нами дверь и быстро уходит куда-то по небольшому коридору, ведущему в левую часть дома.

Передо мной открывается огромная гостиная с панорамными окнами, выходящими в сад. Очень светлая комната, почти белая. Идеальная до боли в глазах. Бесконечно высокий потолок и огромные окна наполняют её таким количеством света и воздуха, что становится трудно дышать. Странно, да?

У одного из оконных простенков располагается камин, с пляшущим в нём огнём. Торцами к нему, образуя букву «г», стоят два дивана песочного цвета. Один спинкой к окну, другой к лестнице, ведущей на второй этаж. Между диванами низкий столик из светлой древесины. На нём в вазе стоит одинокая веточка белой орхидеи. А под ним расстелен небольшой квадрат коврового покрытия на тон темнее мебели. Только он вносит немного уюта и тепла в эту минималистичную обстановку.

Лестница. Она будто парит в пространстве. Если честно, я бы даже не рискнула подняться по ней. Не понимаю, из чего она сделана, возможно, из стекла, или специального прозрачного пластика. Лестница отделяет гостиную от небольшой зоны, в нише которой я вижу две двери. Из одной из них выходит высокий темноволосый мужчина, в котором я сразу узнаю Илью Златопольского.

Заметив нас, Илья на секунду задерживается у лестницы, а потом твёрдым шагом хозяина дома проходит в комнату. Я разглядываю его. Массивная широкоплечая фигура Стасу досталась точно от отца. У него короткие тёмные, почти чёрные волосы, такие же глаза и брови, хмуро сведённые к переносице. Квадратный подбородок придаёт его лицу ещё больше жёсткости. Непонятно, то ли он сейчас сердится, то ли всегда такой. Хотя на фото, что я видела в интернете, на его в меру полных губах довольно часто играет милая улыбка.

— Здравствуй, отец, — Стас первый нарушает гробовую тишину этого дома. Я замечаю, что руки он не подаёт и даже не делает попытки подойти ближе к родителю.

— Здравствуй, — довольно сухо отвечает отец и его взгляд со Стаса перемещается ко мне. Он огладывает меня с головы до ног. Его глаза вообще ничего не выражают: ни любопытства, ни заинтересованности. Он осматривает нас, словно мебель в магазине, да и то та, наверное, вызвала бы у него больше эмоций.

Златопольский присаживается на диван у лестницы и жестом приглашает нас сделать то же самое. Стас, не отпуская моей ладони, ведёт нас к окну, и мы тоже устраиваемся на мягкой поверхности.

— Чем обязан вашему визиту? — Голос приятный, глубокий, с небольшой хрипотцой.

— А мама дома? — спрашивает Стас, и тут же наверху раздаются шаги. Мы оба поднимаем голову вверх и видим, как по лестнице спускается очень красивая женщина, Ирина, мама Стаса.

Слегка вьющиеся каштановые волосы, свободной волной покрывают плечи. Мягкие естественные черты лица, светло-карие глаза, длинные ресницы, аккуратные ровные брови, невероятно красивой формы губы, покрытые лишь лёгким блеском. Взгляд нежный, но будто бы немного отстранённый. Полуулыбка направлена нам всем и будто бы никому из нас. Такое ощущение, что женщина живёт в каком-то своём мире. На Ирине приталенное светлое платье с расклешённой юбкой до колена и цветочным принтом. Оно подчёркивает её хрупкую на вид фигурку и добавляет силуэту лёгкости, от чего кажется, что она будто летит по воздуху, как облачко.

Когда Илья видит свою супругу, он немедленно поднимается и подаёт ей руку, целует пальцы и помогает присесть рядом с собой. На его лице наконец-то появляется блаженная улыбка, а хмурые брови расправляются. Любовь между ними сквозит в каждом движении, вдохе и выдохе, в мимолётном взгляде. Это невозможно не почувствовать.

В голове сразу возникает один единственный вопрос: почему? Почему они не смогли поделиться своей любовью со своим единственным ребёнком?

— Здравствуй, мама. Ты прекрасно выглядишь, — голос Стаса почти срывается от волнения, и я сжимаю его руку.

— Здравствуй. Спасибо. Как твои дела?

Удерживаюсь от желания закатить глаза, когда слышу этот дежурный вопрос, заданный с такой же дежурной интонацией.

— Так чего ты хочешь, Стас? — вступает в разговор отец.

— Я, — Стас замолкает, и я снова сжимаю его ладонь, давая ощутить свою поддержку. — Я просто хотел вас увидеть. Поговорить.

Стас сидит прямо, не отводя взгляда от родителей, но я чувствую, что он как будто стесняется их или боится, не знаю. В комнате такой напряжённый воздух, что мне с трудом удаётся проталкивать его в лёгкие.

— Не знаю, что у нас может быть общего, — говорит Илья. — Думаю, мы чужие люди и говорить нам не о чем.

Кончики моих ушей тут же вспыхивают от негодования, непроизвольно выпрямляюсь, запихивая в себя очередной кусок кислорода, готовая к атаке. Но Стас одёргивает меня, не давая произнести ни слова в его защиту. И я послушно закрываю рот, встречая изучающие взгляды Златопольских. Мой муж стискивает челюсть, вижу, как прокатываются желваки по его левой щеке и продолжает:

— Я знаю, что был не лучшим сыном. Не тем, кого вы хотели видеть во мне. Но я таков каков есть. Прошло много времени. Что-то изменилось во мне, что-то осталось прежним. В моей жизни было много того, чем нельзя гордиться…

— Да, уж мы видели по телевизору, — громким голосом перебивает сына отец. — Стас Яров, участник преступной группировки. Но знаешь, что, сын, — рот Златопольского кривится, когда он произносит последнее слово. — Я хочу сказать тебе спасибо, что не втянул в это свою мать, что не замарал честное имя Златопольских.

Стас так сжимает мою ладонь, что я ахаю, и он вздрагивает от моего стона и ослабляет хватку, потирая большим пальцем моё запястье. Он быстро дышит, будто только что сделал спринтерский забег на несколько километров. Но всё же держит себя в руках, я поражаюсь его выдержке.

— Зачем ты пришел? Тебе нужны деньги?

— Поверить не могу, что вы прежние. Ничего не изменилось, да, папа? — горький смешок срывается с губ парня. — Мне никогда не были нужны ваши деньги. — С этими словами Стас достаёт из внутреннего кармана куртки пластиковую карту и кидает её на стол. — Ни копейки не взял, — кивает он на неё. — Я думал, у нас есть шанс начать как-то всё сначала, ведь в наших венах течёт одна кровь. Я хотел познакомить вас со своей женой. — Стас смотрит на меня, и взгляды родителей тоже перемещаются на моё лицо. — Ася. Она замечательная. Она бы вам понравилась.

Тихий, спокойный, умиротворённый голос Стаса разливается по гостиной. Я понимаю, что он больше не злится, не терзается. Он отпустил их, своих родителей. Больше не держится за призрачную надежду на воссоединение со своей семьёй.