Задерживаю взгляд на снимке, где ему лет двенадцать: воротничок голубой рубашки выглядывает из-под чёрного пиджака, аккуратная стрижка с длинной вьющейся челкой красиво уложена набок, всё та же родинка на скуле. Милый мальчик с ясными карими глазами. Но больше всего притягивает взгляд улыбка. Такая простая лёгкая улыбка, от которой на щеках ребёнка расползаются красивые складочки. «Когда-то его улыбка была именно такой, — думаю я. — А сейчас она чаще похожа на насмешку или звериный оскал».

Рядом ещё один снимок, привлекающий меня. Здесь Стас старше, подросток лет семнадцати. Фотография сделана осенью, на природе. Он полулежит, опираясь на локоть, на берегу реки или озера, на заднем плане виднеется сухая осенняя трава. На Стасе тёплая чёрная куртка и чёрные штаны. Тёмные волосы сбриты под машинку, а в руке сигарета. Он задумчиво смотрит на воду. Серьёзный, мрачный, отстранённый. Такой, каким я его знаю.

Не сдержав порыв, провожу пальцем по улыбке мальчика, а потом по хмурому профилю подростка. Между фотографиями разница примерно лет в пять, что с ним случилось за это время? Где его родители? Почему-то мне кажется, что дело именно в них.

— Что делаешь? — От резкого голоса я подпрыгиваю на месте и оборачиваюсь. Стас стоит у лестницы, в руках сложенная аккуратной стопкой одежда и полотенце. Он хмуро обводит взглядом фото на стенах, которые я только что разглядывала и кивает на дверь. — Пошли.

— Почему ты стал драться? — задаю вопрос, не двигаясь с места.

— Какая разница? Опять суешь свой нос туда, куда не следует? — он говорит спокойно, но это лишь видимость.

— После всего, что со мной произошло, я имею право на парочку ответов, тебе так не кажется? — складываю руки на груди и по-прежнему остаюсь на месте.

Стас набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает, прикрыв при этом глаза. А когда открывает их снова, в них тьма.

— Окей. Мне нравится драться, понятно?! Я это умею, и за это платят хорошие деньги! — раздражение сквозит не только в его голосе, но и во всём его виде.

— Но это же грязные деньги, Стас! — возмущаюсь я — Они нечестные!

По его лицу пробегает тень, глаза наливаются злостью, раздражение сменяется яростью. Он быстрыми шагами пересекает пространство между нами и хватает меня за плечо. Вглядываясь в моё лицо, цедит сквозь зубы:

— Я честно отрабатываю каждую каплю крови, каждую ссадину, перелом и вывих! Так что деньги может и грязные, но честно заработанные! Ты ничего не знаешь обо мне! — он выпускает из хватки мою руку и выдыхает.

— Так расскажи мне о себе, — я дотрагиваюсь до него. — Что с тобой случилось? Где твои родители? Кто они?

— Допрос окончен. — Стас делает шаг назад, разрывая хрупкую связь между нами. — Ты вроде хотела помыться? — отвернувшись, идёт к двери.

Я снова и снова пытаюсь достучаться до него. Я так хочу, чтобы он увидел меня, мои чувства к нему. Я не хочу ранить его, наоборот, я хочу любить его. И хочу его любви тоже. Но он снова берёт свои эмоции под контроль. Выглядит отстранённо и мрачно, как обычно. Я сдаюсь. Пока сдаюсь, отступаю на шаг, даю ему ещё время. Плетусь за ним через весь участок, к маленькому домику, из трубы которого идёт дым. Баня. На крылечке стоит дедушка.

— Сильно не топил, так что банька тёпленькая. Горячая Настасье не по зубам будет, — говорит он, улыбаясь. — Ты-то сам пойдёшь? — этот вопрос он адресует внуку.

— Не знаю. Может позже. — Стас открывает дверь и входит, я следую за ним.

[1] Французский десерт, представляющий собой тонкие блины в очень ароматном карамельно-апельсиновом соусе.

Ася, молча, даже как-то съёжившись, следует за мной. Мы входим в предбанник, и я объясняю девушке, как тут всё устроено. Она лишь кивает в ответ. Я знаю, что обижаю её своими словами и действиями, но я такой. Я не умею нежничать и говорить ласковые слова. Я хочу научиться, но пока у меня не выходит. От этого я ещё больше злюсь, раздражаюсь, и это отражается на ней. Ненавижу себя за это.

— Это мои футболка, треники и трусы. — Кладу стопку вещей на лавку. — Они старенькие, но чистые. Великоваты, конечно, тебе будут, но это самый маленький размер, что я нашёл. — Кидаю на малышку взгляд, она смотрит на меня огромными серыми глазами, и мне снова становится неловко за недавнюю вспышку ярости.

— Спасибо. И как это делается? — Ася кивает на дверь, ведущую в парную.

Скидываю с ног обувь, Ася повторяет за мной, и мы заходим внутрь. Вдыхаю тёплый ароматный воздух и почти моментально расслабляюсь. Дед замочил в маленьком тазике еловый веник и здесь пахнет хвоёй и смолой. Он знает, что я люблю именно такой запах. Запах дерева, дома, семьи.

— Чем выше, тем горячее воздух. — Показываю Асе разноуровневые полки-ступеньки, она понимающе кивает. — Можешь просто посидеть, подышать. А вот здесь тёплая вода, чтобы помыться. — Подтягиваю в центр большую кадку, наполненную водой и кладу в неё деревянный ковшик.

— Ясно. То есть слова «помыться в тазике» здесь приобретают прямое значение! — хихикает она.

На секунду застываю от её реакции на мои слова. Как ей удаётся быть такой мягкой и расслабленной, и даже смешливой, несмотря на то, что с ней произошло? Откуда эта кроха берёт столько силы и выдержки? Каждый раз наш разговор оканчивается грубостью с моей стороны, а она всё равно улыбается. Смотрит на меня огромными чистыми, сияющими глазами. Ни грамма упрёка. Только маленький огонёк обиды. Обиды, которую опять нанёс ей я.

Я исправлюсь, обещаю, малышка.

— Дед за классику, — улыбаюсь ей в ответ. — Хотя я столько раз предлагал всё здесь модернизировать, в одном он точно прав: «баня лечит».

Мы снова выходим в предбанник. В парной хоть и не жарко, но моя футболка насквозь промокла за несколько проведённых там минут, как и Асина. Рядом с чистыми вещами я кладу полотенце, мужской гель для душа и простое мыло, не знаю, что она предпочтёт, но всё равно это всё, что у нас здесь есть.

— Извини, у нас тут сугубо мужская компания, — киваю на банные принадлежности.

— Я понимаю, — Ася разглядывает вещи, что я предлагаю ей.

— Ладно, я буду снаружи. Кричи, если что-то понадобится. — Быстро выхожу во двор, не дожидаясь её ответа, и сажусь на верхнюю ступеньку крыльца.

Прикуриваю сигарету. Втягиваю ртом горький едкий дым, а потом выпускаю через нос, обжигая слизистую. Никак не могу бросить курить, хоть и стараюсь сделать это в последнее время. Вообще, в последнее время многое изменилось. Я многое понял, осмыслил свою грёбаную жизнь, так сказать. Мне впервые захотелось делать что-то сто́ящее, мне захотелось, чтобы у моей жизни была цена. Чтобы она что-то значила. Впервые за несколько прошедших лет мне захотелось, чтобы я был нужен не только деду, но и ещё кому-то. Вот такой, какой есть. Со своими заморочками и «тараканами» в голове. Впервые захотелось, чтобы и мне был кто-то нужен. Кто-то, ради кого хочется жить, ради кого не страшно умереть. Да, кого я обманываю…не кто-то. Мне нужна именно она.

Ася!

Я приоткрываю дверь и вижу на полу её грязную одежду. Немного колеблюсь, но всё же решаюсь забрать её и отнести в стирку. Не знаю, правильно ли это, но мне хочется сделать что-то для Аси. Пусть даже это просто стирка одежды.

Быстро иду в дом, не хочу надолго оставлять её одну. В туалетной комнате складываю в машинку её голубые, в пятнах, джинсы и когда-то белую, а сейчас серую, в пятнах от грязи футболку. Остаётся решить, что делать с нижним бельём и кроссовками. Разглядываю бельё: простой белый лифчик и такие же обычные трусики, без кружева и других украшений. А ей и не нужны никакие украшения, она и так вся светится красотой, особенно когда улыбается. Поразмыслив, но так и не поняв, как это правильно стирать, запихиваю нижнее бельё к футболке с джинсами и включаю стирку. Пофиг, куплю новое, если вдруг накосячу. Кроссовки оставляю здесь же. Они текстильные, а значит, их тоже можно будет постирать в машинке.