Слабак! Ничтожество!

Но когда в палату входит Ася, моё сердце снова заходится в стремительном ритме. Аппаратура радостно приветствует её вместо меня.

— Привет. Как ты сегодня? — шепчет она и целует меня. Я не чувствую её губ, но ощущаю, как её тёплое дыхание обдаёт мой рот. Она делает так много раз каждый день. Я «улыбаюсь».

Эта девушка единственная, кто может погасить во мне всю ненависть, неуверенность, слабость одним лишь своим присутствием. Ради её улыбки я готов пройти через весь этот ад снова и снова.

— Знаешь, Игорю уже гораздо лучше. Но врачи хотят ещё понаблюдать за ним. Он хотел зайти к тебе. Ты не против?

Нет, я не против. Мысленно отвечаю. Но мне стыдно. Я был плохим другом. Нет, даже отвратительным. Я слышал разговоры о случившемся. Фил пострадал из-за меня. Из-за меня погиб Ванька. А я даже не в состоянии посмотреть другу в глаза и признать перед ним свою вину. Погоревать вместе с ним. Подставить ему своё плечо, если он его примет, конечно.

— Ты только не думай, что виноват. Это не так. Игорь понимает это. — Всё моё нутро сейчас выворачивается наизнанку. Слёзы душат меня, без возможности пролиться.

Становится чуть труднее дышать. Это Ася прижимается к моей груди. Я снова чувствую её тёплое дыхание на обнажённой коже. Представляю её светлую голову на моём плече, «запускаю» пальцы в шёлковые волосы, «глажу» их.

— Катя приходит к нему каждый день, — продолжает она тем временем. Как и ты ко мне! — Игорь не смотрит на неё, но и не прогоняет. Это ведь хорошо?

Конечно, хорошо. Он оттает. Фил хороший человек. Один из лучших, с кем мне довелось познакомиться. Он скорбит. Ему просто нужно немного времени.

Время. Какой ценный ресурс. Понимать его и ценить начинаешь, когда оно неумолимо уходит от тебя. Сколько часов я безвозвратно потерял, разрушая себя, отгораживаясь от мира, отстраняясь от людей, отталкивая Асю. А ведь мог бы быть счастливым уже давно. Если бы только разрешил себе. Вот бы вернуться в день нашего знакомства, я бы ни за что не отпустил её. Я любил бы её каждую грёбаную секунду своей поганой жизни, каждое мгновение отдал бы ей.

Какое блаженство, что в наше последнее совместное утро я всё-таки уступил ей, что она одержала верх, убедила меня, заставила обладать ею. Самая сладкая капитуляция в моей жизни. И самая вновь желаемая. Стоит только вспомнить её горячую кожу, поцелуи и стоны… О, Боги, если вы существуете, дайте нам ещё один шанс!

— Стас, — зовёт меня Ася, и я отвлекаюсь от своих мыслей. Не вижу её, но представляю, как она смотрит на меня своими огромными серыми глазами. — Ты просто возвращайся к нам. Ты так мне нужен, — её голос срывается. Она снова целует меня. И внезапно я ощущаю во рту мокрый солёный привкус.

Я знаю, что любовь Аси держит меня здесь. Её любовь — мой якорь в этом мире. И я, всем сознанием, цепляюсь за неё. Она всегда считала меня лучшим. Даже когда я ошибался, я всё равно был лучшим для неё. И поэтому я не могу подвести её. Я должен бороться. Ради неё. Ради себя. Ради тех, кого люблю, и даже кого ненавижу. Потому что, вопреки всем словам отца, я достойный. Я всегда был достойным, с самого рождения. Я достоин любви, достоин будущего. Достоин всего того, чего у меня никогда не было. Вся моя жизнь была одним непрекращающимся боем, в котором я не позволял себе проигрывать. И сейчас я не сдамся, не отступлю, не проиграю. Я должен встать. Должен подняться. Ведь финального гонга ещё не было.

Прошло ещё две недели. Состояние Стаса не меняется, он по-прежнему в коме. И по-прежнему пристёгнут наручниками к больничной кровати. Этот факт бесит меня больше всего. Я столько раз уже просила, чтобы его руки освободили, но меня никто не слушает.

Я вхожу в палату и с болью в сердце оглядываю его. Мне страшно. Я понимаю, что чем дольше он вот так лежит, тем меньше шансов, что он очнётся. Беспомощно присаживаюсь на край кровати и беру его руку.

— Привет, — тихо говорю я. — Как ты сегодня? — я знаю, что мои вопросы как обычно останутся без ответа, но всё ещё верю, что он где-то рядом и слышит меня.

Внимательно слежу за его лицом, жду хоть малейшего проявления реакции на мой голос. Но лицо остаётся неподвижным. Его глаза крепко закрыты, сухие губы сжаты, но дышит он сам. От аппарата искусственной комы его отключили, но в сознание он так и не пришёл. Его сердечный ритм чёткий и стабильный, слегка участившийся при моём появлении, это видно на мониторе. Я снова перевожу взгляд на его губы и мечтаю, чтобы он сказал хоть какую-нибудь гадость, сейчас я бы обрадовалась даже этому. Но он молчит.

Беру в руки марлевую салфетку, смачиваю её и осторожно обтираю его лицо, руки. С помощью чайной ложки аккуратно капаю несколько капель на губы, увлажняя их. Наношу принесённую мазь на запястье под наручники, не хочу, чтобы у него остались от них следы.

— Ася, — тихий голос папы отвлекает меня от моих ежедневных процедур — Можно тебя? У меня есть кое-какие новости.

Я не хочу оставлять Стаса, ведь я только что пришла, но и говорить при нём не буду. Вдруг он слышит, не хочу усугубить его состояние. Погладив его по щетинистой щеке, выхожу вслед за папой в коридор.

— Долго они ещё тут будут сидеть, — киваю на охрану возле палаты. — И вообще снимите с него наручники! — в который раз громко восклицаю я. — Вы действительно думаете, что он встанет и ударится в бега? — я раздражаюсь.

— Успокойся, — говорит папа. — Ты же знаешь, таковы правила. Он подозреваемый в уголовном деле. — Я только фыркаю в ответ. — Но я не за этим пришёл. Пойдём, поговорим.

Я знаю, что папа делает всё, чтобы облегчить дальнейшую судьбу Стаса, и стараюсь помочь всем, чем я могу. Поэтому покорно выхожу с ним из больницы и сажусь в его машину. Я вся во внимании, похоже действительно что-то важное. Папа смотрит перед собой, постукивая пальцами по рулю и вздыхает.

— Задержанный Сергей Мухлынин требует с тобой встречи, — говорит он, и я замираю, обдумывая его слова. — Он хочет сделку: разговор с тобой в обмен на показания. Но ты не обязана, — быстро добавляет папа и смотрит на меня.

Я ни секунды не сомневаюсь в своём решении.

— Поехали. — Пристёгиваюсь ремнём безопасности и уверенно смотрю на отца. Он внимательно меня разглядывает, но заводит машину, и мы отъезжаем от больницы.

Я не боюсь Муху. Это я его отправила туда, где он находится. Его и их босса Тарантино. Я, маленькая хрупкая девочка, так ошибочно недооценённая ими. Я хотела убить их. Убить за то, что они сделали со Стасом, с Игорем и Ваней. Но не смогла, я не убийца. Теперь же я хочу, чтобы им досталось самое суровое наказание, чтобы они никогда больше не видели свободы, чтобы медленно гнили за решёткой, как мусор на свалке.

Отец паркуется у следственного изолятора. Прежде чем зайти внутрь, он останавливает меня:

— Ты уверена? — взгляд его пытливых серых глаз ищет во мне неуверенность и страх, но он их не найдёт.

— Более чем, — спокойно отвечаю я. Что я теряю, в конце концов?

Мы регистрируемся в журнале посещений, проходим досмотр, получаем инструктаж. Я, если честно, пропускаю это мимо ушей, отец всё равно знает эту процедуру наизусть.

Нас заводят в небольшую комнату. Светло-серые каменные стены, на полу коричневый линолеум, под самым потолком маленькое окошко с решёткой. Под окном стоит стол и стул, прикрученные к полу, а на противоположной стороне «клетка», внутри которой также стоит прикрученный к полу стул. На нём, опустив голову вниз, сидит Муха, его руки лежат на коленях, скованные наручниками. Непроизвольно ёжусь, при виде железных толстых прутьев защитной перегородки.

— Разговор будет один на один, — вскидывает голову Муха, смотря прямо на моего отца. — Или его не будет вообще, — добавляет он развязным тоном.

Я поражаюсь тому, что этого ублюдка абсолютно не напрягает клетка, в которой он сидит. Он ведёт себя также нагло, как будто находится на свободе. Он чувствует себя королём положения.