- Передайте господину инквизитору, что я не нуждаюсь в его защите.

Всё, мальчик, иди отсюда. Дай мне спокойно выплакать боль, страх и отчаяние, верных своих спутников вот уже пять лет. Эрик озадаченно глазами хлопнул, а потом выпалил совсем по-мальчишески:

- Ты что, дура что ли? От такого мужика отказываешься!

Я шмыгнула носом, размазала по щекам мокрые дорожки.

- А что ты хочешь, чтобы я со слезами благодарности приняла его помощь, тем самым поставив под сомнение результаты его расследования и запятнав честное имя? А ты не думал, что за связь с ведьмой, да ещё и обвиняемой в чёрной ворожбе, Тобиаса по головке не погладят?! Ты не понимаешь, что он может лишиться звания инквизитора?!

- А ты не думала, что Тобиасу плевать на то, будет он инквизитором или нет?! – рыкнул Эрик, и я даже задохнулась от ошеломляющего понимания того, что напротив меня сидит молодой, но уже вставший на крыло дракон. – Ты об этом не думала?

Я устало покачала головой:

- Тобиас – потомственный инквизитор. Для него нет и не может быть другого дела, он рождён быть стражем справедливости, как и все его предки.

Дракон фыркнул, глядя на меня как на деревенскую дурочку:

- Кто тебе сказал всю эту чушь?

Сказать или нет? Я не сомневалась, что Эрик дословно, ещё и в красках, сообщит Тобиасу обо всём, что видел, слышал и ощутил в моей камере. В принципе, Тоби не глупец, он и сам прекрасно поймёт, кто так яростно радеет за его героическое прошлое, так есть ли смысл скрывать? Я глубоко вздохнула, словно в омут с головой кинулась:

- Его матушка. Она была не в восторге от того, что Тобиас встречался со мной.

Дракон скривился, сверкнул глазами. Ясно, у молодого сына неба тоже не всё сладко и гладко в родовом гнезде, видимо именно поэтому он и предпочёл службу у инквизитора тёплым родственным крыльям.

- Это она тебя прокляла?

Я вздрогнула, немного испуганно глядя на Эрика. Откуда у этого довольно безалаберного на первый взгляд мальчика столько проницательности? И, самое главное, что мне теперь делать? Драконов обмануть невозможно, они чувствуют правду, словно волки кровь, и могут идти на её зов сколь угодно долго.

- Не смогла убедить тебя словом и перешла к делу, верно?

Я закрыла глаза, снова вспоминая тот страшный миг, когда меня схватили на пустынной дороге, скрутили, словно телячью колбасу, и приволокли в небольшой охотничий домик. Госпожа Вивиан, матушка Тобиаса, с лёгкой брезгливостью и скукой наблюдала за тем, как дюжие слуги, игнорируя мои отчаянные вопли, ловко привязывают мои руки и ноги к высоким деревянным столбикам кровати. Когда я оказалась распята на ложе, госпожа резким взмахом зачарованного кинжала разрезала мне едва ли не до середины подола платье, рдеющим углём, монотонно читая какое-то древнее заклинание, нанесла мне на грудь и на живот узор, а затем щелчком пальцев подозвала преданно таращившего на неё глаза слугу.

- Боги свидетели, я не хотела этого, - леди Вивиан брезгливо поморщилась, - но если ты, мерзавка, по-другому не понимаешь…

Резкий взмах зачарованного кинжала, безропотно подставивший шею под удар слуга хрипит и медленно валится на колени, заливая всё вокруг своей кровью, я отчаянно кричу и бьюсь в своих путах.

- Отныне и навеки любой мужчина, посмевший прикоснуться к тебе с вожделением, погибнет, развеется прахом, - торжествующе восклицает леди Вивиан, щелчком пальцев подзывает к себе нового громилу и коротким кивком указывает ему на меня.

Мужчина плотоядно скалится, его грубые руки жадно шарят по моему телу, до синяков стискивают грудь. Я опять кричу, силясь скинуть проклятые верёвки, но тут короткая вспышка бьёт по глазам, а когда я смаргиваю слёзы, надо мной никого уже нет. Лишь едва покачивается в сгущающихся лужицах крови сероватый пепел.

Леди Вивиан мило улыбается, словно мы с ней в магической лаборатории только что провели удачный эксперимент:

- Это была наглядная демонстрация, ведьмы ведь на слово никому не верят. Смерть этого мужлана я ускорила, остальные будут умирать дольше и мучительнее. Если ты останешься рядом с Тобиасом, он умрёт. А теперь иди, девочка, и крепко подумай над тем, что здесь произошло.

Матушка Тобиаса величественно повернулась и ушла, её слуги отвязали меня и даже бросили мне целое платье, а потом последовали за своей госпожой. Я осталась одна, отчаянно оплакивая свою такую прекрасную любовь, которую, во имя жизни родного человека, должна была уничтожить своими же руками.

Что бы ни утверждали зануды и скептики, но утро никогда не бывает похоже одно на другое. То птица, торжествуя, что сумела обхитрить охотящуюся за ней кошку, разразится звонкой трелью, то хозяйка огласит воздух оглушительной бранью, на рассвете обнаружив, что припасённое на продажу молоко скисло, а то и вовсе кем-то выпито. И даже ветер каждое утро шумит что-то новое, пусть и не понятное человеку, а дождь, ритмично стуча по крышам и окнам, старательно наигрывает новые мотивы. Драконы, эти мудрые и свободолюбивые дети неба, прекрасно разбирались в оттенках шёпота ветра, стуке капель и даже игре солнечных лучей на ровной поверхности ручья и терпеливо учили своих детей всевозможным, скрытым от глаз иных народов, премудростям. Эрик не был послушным учеником, его переполняла жажда жизни, но кое-какие крупицы знания в его голове всё же осели, пусть и пылились в самом дальнем и тёмном уголке памяти, так сказать, за ненадобностью. Молодой дракон безошибочно уловил тёмный, щемящий, словно начавшая нагнаиваться заноза, запах свежей смерти, а потому ничуть не удивился, когда узнал, что прошлым днём обнаружили тела старого стражника и парализованной после мора травницы.

- И кому понадобилось их убивать? – молочница Клара, белая и нежная, словно только-только снятые с молочка сливки, испуганно округлила бледно-голубые глаза и передёрнула круглыми плечиками, так и норовящими выскользнуть из широкого ворота простенького домашнего платья.

Дракон алчно облизнулся, испытывая страстное желание припасть губами к этим плечикам, покрыть поцелуями воистину лебединую шею, но рисковать зажатой в руке Клары кринкой всё же не стал. Уж больно вкусное и сладкое молочко у этой красоточки, чтобы на пол его проливать!

- Может, сами померли?

Разговаривать о смерти в такой чудесный день, да ещё и в такой обворожительной компании Эрику совсем не хотелось, но Клару так взбудоражили полученные от соседки известия, что ни о чём другом она и думать не могла. Вот и приходилось во имя молока для инквизитора и ласк для себя лично терпеть неприятную тему.

- Да ты что! – Клара от возмущения даже руками всплеснула, едва не выронив несчастную кринку. – Скажешь тоже, сами! Стража отравили, а травницу, говорят, вообще на клочья разодрали, местечка целого не оставили!

Эрик вздохнул, глядя на никак не желающую опускаться на стол кринку.

- Так, может, волки? Она же в лесу жила, хищников там, поди, немало.

- Ага, а дом подожгли и на инквизитора напали тоже волки? – язвительно спросила девушка, на миг даже забыв маменькины наставления, что девушка всегда должна быть кроткой и приветливой, мол, мухи слетаются на мёд, а не на уксус.

От услышанного у молодого дракона даже чешуя встопорщилась. На Тобиаса напали? Нет, конечно, Эрик знал, что Тоби снова не ночевал дома, но у него и раньше случались подобные отлучки, проводя следствие, инквизитор забывал и о еде, и о сне, да и в быту был неприхотлив, мог и под дождём, завернувшись в плащ и закатившись под корни дерева, вырубиться. Молодой дракон прикрыл глаза, мысленно проверяя свою незримую связь с Тобиасом. Уф-ф-ф, хвала первому полёту, магия утверждает, что с инквизитором всё хорошо, дрыхнет без задних лап, доведя себя едва ли не до полного истощения. Нет, всё-таки пора брать заботу о друге в свои руки, а то Тобиас ради этой зеленоглазой ведьмы себя в гроб вгонит, никакой целебный огонь дракона не поможет. И чем это, интересно, Вероника так Тоби в сердце запала? Обычная ведьмочка, ничем, кроме интересного проклятия, да и то полностью разрушенного пламенем дракона, не примечательная. Фигурка, конечно, ничего так, есть и на что посмотреть, и за что подержаться, так таких девиц в Лихозвонье много. Вон, та же Клара, например. Эрик, больше не слушая лопотания молочницы и плюнув на сохранность всё ещё не обретшей твёрдой столешницы под донышком кринки, с наслаждением запустил руку в широкий ворот маячившего перед носом платья и принялся ласкать высокую, упругую грудь.