Арис следил, как слабый отсвет лег на ее лицо. Он вдруг понял — после того, что было она может забеременеть. И его первый сын родится от нее. От досады он застонал и Унау тут же повернулась к нему:

— Арис? У тебя что-то болит?

Он только мотнул головой. Ловко она повесила над огнем два котелка.

— А Каену куда делся?

— Он ушел.

— Ушел, — проговорила она склонилась над котлом, — так и знала. Зря ты отпустил его. Потворствуешь ему. Напрасно. Там лесные колдуньи мигом закрутят ему голову! Пусть сидит тут!

— Я сказал ему, чтоб уходил! — рявкнул Арис, надеясь, что окрик ее остановит, но Унау вдруг улыбнулась и сказала склонив голову на плечо:

— О, Арис! Прости глупую Унау, я сперва не поняла, а теперь вижу, надо было, чтоб он ушел и оставил нас… но сперва мы поедим. Тебе нужны силы! — она захихикала и Арис еще крепче сжал зубы.

Вот как она представляет, что теперь будет. Она думает, что будет вести себя, как его жена, жить с ним, не скрываясь. А потом забеременеет и ему придется признать ее женой, чтобы ребенок носил его имя.

Унау, тем временем хлопотала у костра, напевая под нос, потом полезла в сумку и наконец направилась к нему с гребнем в руках:

— Я расчешу твои волосы и заплету заново пока греется еда.

В его племени только жена могла заниматься волосами мужа. Он попытался вспомнить, как было у них, у Океана, но не смог. Он попал на берег зимой, когда вороны уже раскинули зимнее стойбище, которое сильно отличалось от летнего. Летом каждая семья у воронов жила своим небольшим домом, но стоило выпасть снегу, все менялось: вождь и охотники ставили себе отдельный шатер, дети и женщины уходили в другой, а у шамана появлялись гости — немощные старики и все женщины по очереди помогали ухаживать за ними. Как складывались у воронов семейные отношения, он не знал.

— У нас только близкие могут причесывать мужчину, — сказал он строго.

— И у нас — тоже! — сообщила она и счастливо хихикнула. — Поэтому твои волосы теперь — моя забота. Я привыкла, все время в пути я плела тебе косы.

Оскорбить ее, выдрать гребень из рук, указать место в его шатре? Он просто не мог так поступить и молча позволил ей продолжить.

Некоторое время Унау молча отцепляла медные колечки с его волос, а потом начала болтать:

— Наверное Каену уже ласкает какую-нибудь ведьму. Они тут очень просто сходятся с мужчинами. Такие подлые! Ох, это ужасный, лживый народ. Очень хорошо, что ты пришёл. Значит мы скоро уйдем из этого края, где женщины вешаются на мужчин. Знаешь, у них очень странный обычай — пока девушка не замужем, она может делать все, что хочет… понимаешь? Все — все — все. И никто ей ничего не скажет. Даже ее жених. О ужас, да?

— Ну а их бог? — завела она снова, не дождавшись ответа, — Ты слышал, кому они поклоняются? Они молятся Зверю, приносят дары Зверю. Стоит ли удивляться, что они такие лживые и подлые люди? Насквозь лживые и подлые и…

Арису вдруг стало смешно. Так вот значит, как он выглядит со стороны, когда подозревает всех. Как ворчливая Унау.

— Сам подумай, разве может быть правильным, когда ты поклоняешься Зверю? — болтала Унау.

— Но ваши духи — звери, — возразил он, — Ты сама поклонялась Ворону, а твои соседи — Лису.

— Как будто ты не понимаешь! — возразила она, — Лис и Ворон — духи, которые живут на Той стороне. Ну а здешний Зверь, совсем другое дело.

— Почему?

— Он никакой не дух! Он… оборотень, — пробормотала Унау.

— Волколак?

Она склонилась ниже и Арис почувствовал ее дыхание на щеке.

— Говорят, он обращался в волка, а еще в медведя. Может превращаться в россомаху. Нет зверя злее. Россомаха ест падаль! Ну а потом он начал обращаться в чудовище, которому нет названия, вот и стали его звать Зверем.

— У него красные глаза и подлая натура, — она выпрямилась и снова взялась за его косы, — Он развратил лесной народ и забил им головы колдовством. Помни это, когда будешь с ними говорить. Не позволяй им задурить тебе голову, хорошо?

— Унау, — тихо начал он, пораженный ее наглостью, но она перебила снова:

— Ничего не бери у них из рук. Ни ешь, ни пей с ними и никогда…

Арис резко встал и сжал ее руки.

— Унау!

Она попыталась вырваться:

— Арис, мне больно!

— Поговорим, — он отпустил ее и закрепил кончики волос кожаным ремешком, который она успела снять.

Вода зашипела, вырываясь из котелка на камни и Унау дернулась было туда, но он снова схватил ее за руку и вернул обратно:

— Я сказал тебе — сядь и слушай меня! Ты понимаешь, или ты обезумела?

Она только кивнула и вдруг испуганно посмотрела на него.

— Ты не должна так себя вести.

— Но что я сделала⁈

— Унау, ты больше не будешь плести мне косы. Ты мне не жена, значит не можешь дотрагиваться до моих волос.

— Но…

— Помолчи! — он чуть повысил голос, нависая над ней.

— Ты не можешь давать мне советы и наставления, если я тебя не просил. Ты должна понять свое место и мое дело показать его тебе.

— Вот как значит… огу! — всхлипнула она.

— Да. Я говорил тебе, что не смогу никогда полюбить тебя и не хочу брать тебя первой женой. Ничего не изменилось.

— Не изменилось, — горестно повторила она.

— Мы совершили ошибку, — закончил он.

— Ооо… — пробормотала Унау.

— Если ты беременна, я… — он вздохнул, — женюсь на тебе. Но я не желаю этого. И тебя больше не желаю.

Унау подняла голову; глаза у нее стали больше в два раза и блестели от слез.

— Значит, так… — произнесла она.

— Так.

Некоторое время он стоял, пока она не опустила голову и не начала рыдать. А вода все шипела, изливаясь из котелка на камни. Арис развернулся и подошел к костру. Снял рогатину, поставил котел на камни, сложенные у кострища. Унау все еще рыдала.

— Унау, — негромко сказал он, — все это не твоя вина. Это я виновен перед тобой. Я исправлю это и никогда не повторю той ошибки. Я найду тебе мужа и устрою твою жизнь. Может быть прямо тут, среди лесного народа.

Она зашипела едва не сильнее, чем кипящая вода, когда вскочила на ноги и слезы разом высохли:

— Что⁈ Ты решил выдать меня за лесного колдуна⁈ Только и думаешь, как от меня избавиться⁈ Я и сама могу уйти! Делай что хочешь, только я не останусь в этом проклятом месте! Никогда я не стану жить среди лживых людей без сердца и совести, которые поклоняются Зверю! Да! Они носят свои дары Зверю с красными глазами, мерзкому колдуну который превращается в невиданную тварь — то ли змею, то ли волка с двумя головами!

Она шагнула к нему, сложив руки перед собой:

— Они уже задурили тебя! Не доверяй им! Их женщины коварные твари! И все они полны темного колдовства, от которого сами стали чудовищами!

— Унау, закрой свой рот, — попросил он тихо, но твердо.

Она всхлипнула снова и протянула руки:

— Я говорю правду! Дед повторил бы тебе мои слова и ты поверил бы ему! Арис… прошу тебя! Поверь мне, не отвергай меня и мои слова!

— Замолчи, — отрезал он.

Унау стояла теперь в пол шаге от него и слезы лились по щекам, а губы дрожали. Она протягивала руки, и против воли он снова ощутил жар в теле и отступил на шаг.

— Нет. Будь же благоразумна. Я помогу тебе во всем, буду твоим братом, но бОльшего не будет. Забудем тот вечер и перекат у реки.

Она упала на колени и залилась рыданиями снова.

— Прости меня, Унау, — попросил он, — Я причинил тебе вред.

— Уйди! — выкрикнула она вдруг. — Уйди! Оставь меня! Ненавижу тебя! И себя ненавижу! Уйди, я не хочу с тобой больше говорить, или я сама уйду!

Арис быстро вышел из шатра и остановился с той стороны полога. Унау рыдала внутри, горько, безутешно. Проклиная тот вечер, когда поддался на ее уговоры, Арис пошел прочь.

Сперва он шёл не глядя, будто хотел убежать от отчаянных рыданий, что раздавались в шатре. Боль Унау причиняла боль и ему, ибо он и был ее причиной. Когда звуки её горя стихли вдали, он огляделся и понял, что находится на краю поляны, под Древом, но теперь тут все изменилось. Люди ушли и шум праздника раздавался где-то вдали. Вид самого Древа за это время изменился тоже. Листья утратили сияние, но по веткам все еще бежали слабые искорки. Ярче всего светился ствол, хоть и его сияние потускнело.