Уже на следующий день — 24 июля — обострился конфликт между президентом Горбачевым, Верховным Советом СССР и Кабинетом Министров СССР из-за новоогаревского процесса по подготовке Федеративного договора. В Верховном Совете СССР Горбачева резко критиковала депутатская группа «Союз». Позицию Горбачева поддержали там сторонники Ельцина.
25-26 июля 1991 г. в Москве состоялся Пленум ЦК КПСС. Участники его не знали, что это был последний пленум партии в ее истории. Однако уже было ясно, что Горбачев фактически не управлял партией. С первых минут пленума в беломраморном зале, располагавшем к тишине и комфорту, стоял шум. Горбачева перебивали, из зала спорили с Генеральным секретарем. В повестке дня пленума было обсуждение проекта новой Программы КПСС и определение срока проведения Внеочередного XXIX съезда КПСС. Но участников пленума едва ли не больше волновало, как относится Горбачев к Указу Президента РСФСР «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР», принятому накануне пленума — 20 июля. Гладкие, скользкие слова Горбачева вызывали у многих партийных функционеров настоящую злость.
Авторов проекта Программы КПСС обвиняли в отступлении от идей коммунизма, в переходе на позиции социал-демократии, в том, что они боятся даже употребить слова «колхозно-совхозный строй», «кооперация», в том, что потерялось ключевое понятие «коммунизм», а если о нем и говорилось, то, по словам Б. Гидаспова, первого секретаря Ленинградского обкома КПСС, «в жанре надгробной эпитафии». Возмущение многих выступавших вызывали отступления в проекте Программы КПСС от позиции воинствующего атеизма, которая всегда отличала идеологию коммунизма. Участники пленума доказывали и показывали, что КПСС стремительно вытесняется из политической жизни. «Компартия...— по словам А. Малофеева, первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии,— если называть вещи своими именами, отстранена от выработки государственной политики... В самой КПСС! критической отметки достигли разлад, брожение, несогласованность, угроза явного раскола».
Первый секретарь Московского горкома КПСС Ю. А. Прокофьев заявлял: «Предложенный проект Программы не стал ни документом, дающим новое видение теоретического базиса партии, ни программой ее действий. ...Я вынужден констатировать раздвоение политического сознания, потерю чувства реальности у авторов предложенного нам документа». Он резко критиковал идеологов «перестройки», «либералов-шестидесятников», приведших страну к глубокому кризису. Ему вторил Б. Гидаспов: на Внеочередном съезде необходимо рассмотреть организационные вопросы, в том числе произвести изменения в составе ЦК, Секретариата и Политбюро, пополнить их молодыми членами партии, заново распределить функции между ЦК КПСС, Секретариатом и Политбюро, обсудить вопрос о целесообразности сочетания постов президента и Генерального секретаря.
Пленум принял решение провести Внеочередной XXIX съезд КПСС в ноябре — декабре 1991 г., принять на нем новую Программу КПСС.
А в стране разворачивалась мощная кампания партийных организаций по резкому осуждению деятельности Горбачева. В областных организациях шли пленумы, совещания, требовавшие дать объяснения, почему партия начисто проиграла выборы Президента России, настаивавшие на скорейшем созыве съезда партии. Из Самары, Новосибирска, Тюменской, Псковской, Иркутской и Челябинской областей, из Пензы и Горно-Алтайской АССР, из партийных организаций Ленинградской области, из воинских организаций шли сотни и тысячи писем, требовавших наказать отступников от идей коммунизма, принять меры против Указа Б. Н. Ельцина о департизации государственных учреждений; осуждавших ЦК КПСС за то, что он «запаздывает с принятием новой Программы КПСС, что обезоруживает коммунистов перед оппозицией так называемых демократических сил», выражавших политическое недоверие Генеральному секретарю М. С. Горбачеву «за допущенные ошибки в осуществлении руководства партией и страной»140.
Однако эти конфликты в КПСС воспринимались уже как «буря в стакане воды», как внутрипартийное дело той политической силы, которая стремительно уходила в небытие. Впрочем, эти утверждения, как вскоре показали события, были несколько преждевременными.
Главным ожидаемым политическим событием было подписание нового Союзного договора. «Мы с Горбачевым вдруг ясно почувствовали,— писал в своих мемуарах Ельцин,— что наши интересы наконец-то совпали. Что эти роли нас вполне устраивают. Горбачев сохранял свое старшинство, я — свою независимость. Это было идеальное решение для обоих»141 Дело шло к обсуждению уже того периода в развитии нового Союза, который должен был начаться после подписания Союзного договора. Обсуждению этих вопросов была посвящена встреча Горбачева с Ельциным и Назарбаевым 29 июля все в том же Ново-Огареве. Встреча носила конфиденциальный характер. На ней были достигнуты важнейшие договоренности: из руководства нового Союза будут убраны вице-президент Янаев, председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго, министр обороны Язов, руководитель Гостелерадио Кравченко. По предложению Ельцина договорились о том, что нбвым премьер-министром Союза будет Н. А. Назарбаев. Было также решено выдвинуть на пост Президента Союза Суверенных Государств М. С. Горбачева.
В разгар разговора Ельцин забеспокоился: «Нас подслушивают». Его опасение оправдалось. «Записали и этот разговор. Может быть, эта запись и стала спусковым крючком августа 91-го года»,— писал он в своих мемуарах142.
Августовский путч
2 августа Президент СССР выступил по телевидению и сообщил, что проект нового Союзного договора готов и 20 августа начнется его подписание. 4 августа он отправился на отдых в Крым. Его ждала дача в Форосе. Под именем правительственной дачи в Форосе (объект «Заря», по терминологии КГБ) скрывалась дворец-резиденция, выстроенная военными строителями на скалистом берегу Форосской бухты в 1986-1988 гг. 4 тысячи военных строителей за два года выстроили трехэтажную резиденцию и 200-местный корпус для охраны и обслуживающего персонала, провели реконструкцию аэродрома в Бельбеке, неподалеку от Фороса, привезли землю и посадили на территории дачи сотни деревьев. В системе обеспечения резиденции находились вертолетная площадка и комплекс спутниковой связи. Дача изнутри охранялась тремя кольцами обороны. Первую линию составляли телохранители Горбачева и его семьи под командой генерала В. Медведева. Второй рубеж обороны — так называемая выездная охрана, круглосуточно дежурившая на шести постах внутри дачного комплекса. Третья — по внутреннему периметру дачи, где находилось пять постов 9-го Управления КГБ, осуществлявшего охрану высших должностных лиц СССР. За стенами, ограждавшими территорию дачи, были расположены 34 наряда пограничников. Со стороны моря объект «Заря» защищали три эшелона морской охраны — от аквалангистов до пограничных кораблей143. Здесь, в Форосе, начинались и заканчивались часы путча. В истории путча и сейчас остаются загадочные места, которые пока не прояснились даже в огромном потоке мемуарных и документальных публикаций. Горбачев дорого бы дал, чтобы забылась его оговорка в первые часы после возвращения из «форосского плена»: «Всей правды вы никогда не узнаете!» Попытаемся реконструировать эти события, учитывая, естественно, противоречивость информации, сохраненной «действующими лицами».
Сама возможность введения чрезвычайного положения была законодательно предусмотрена, как и механизм его объявления. Они были изложены в Законе «О правовом режиме чрезвычайного положения», принятом Верховным Советом СССР в 1990 г. Согласно этому закону, режим чрезвычайного положения в стране мог быть введен Верховным Советом СССР или президентом, но обязательно по просьбе или при согласии Президиума Верховного Совета или высшего органа власти соответствующей республики.
Подготовка к возможности введения чрезвычайного положения осуществлялась в марте 1991 г., накануне III Съезда народных депутатов СССР. После провала этой попытки в апреле Совет безопасности вновь вернулся к разработке документов о чрезвычайном положении. Работа велась, что называется, «впрок». Горбачев сам нередко говорил о необходимости «чрезвычайных мер». Эта риторика вообще была характерна для Президента СССР. Так, 3 августа 1991 г., за день до своего отъезда в Форос, он говорил на заседании Кабинета Министров СССР, что в стране существует «чрезвычайная ситуация» и необходимы «чрезвычайные меры». Причем сам Горбачев заявлял: «Народ поймет это!»144 Энергичная риторика Горбачева (заметим, вообще характерная для него) могла превратиться в действия. «Не буди лиха, пока оно тихо»,— гласит русская пословица.
