«Дорогой, глубокоуважаемый Леонид Ильич!
Встревоженные положением, создавшимся в нашей литературе, мы считаем своим долгом обратиться к Вам. Против А. Т. Твардовского и руководимого им журнала "Новый мир" в последнее время ведется кампания, преследующая цель отстранить Твардовского от руководства журналом. Уже приняты решения об изменении редколлегии "Нового мира", по существу направленные к уходу Твардовского из журнала.
А. Т. Твардовского можно смело назвать национальным поэтом России и народным поэтом Советского Союза. Значение его творчества для нашей литературы неоценимо. У нас нет поэта, равного ему по таланту и значению. Руководимый им журнал является эталоном высокой художественности, чрезвычайно важной для коммунистического воспитания народа. Журнал проводит линию XX-XXIII съездов партии и с научной глубиной анализирует сложные проблемы современного общественного развития. Журнал собрал на своих страницах множество талантливейших современных советских писателей.
Не считаться с этим фактом было бы ошибкой с далеко идущими отрицательными последствиями. Мы совершенно убеждены, что для блага всей советской культуры необходимо, чтобы "Новый мир" продолжал свою работу под руководством А. Т. Твардовского и в том составе редколлегии, который он считает полезным для журнала».
Однако и обращение самого Твардовского, и письмо его коллег остались без результата. 11 февраля 1970 г. Твардовский написал заявление об уходе по собственному желанию. «Новый мир» 50-60-х гг. прекратил свое существование...
Для Твардовского это стало трагедией. КГБ продолжал за ним следить и подслушивать. Он мучился из-за издевательств в литературно-чиновничьей среде.
КГБ, явно опираясь на сведения «литераторов в штатском», передавал в ЦК подслушанные слова поэта:
«Я прекрасно знаю, что на мой счет идут насмешливые пересуды: Твардов- ский-де сообразил, что ныне Сталин не в моде, а в свое время чуть не пятьсот строк ему персонально посвятил... Не надо стыдиться, что мы написали во время финской войны поздравления Сталину в стихах. Мы верили, что делаем высокое дело. Стыдно должно быть тем, кто сегодня пытается обелить Сталина, ибо в душе они знают, что творят. Да, ведают, что творят, но оправдывают себя высокими политическими соображениями: этого требует политическая обстановка, государственные соображения!.. Вот увидите, в конце года в "Литературной газете" появится обзор о "Новом мире": какой содержательный и интересный теперь журнал!..»
Но говорить так не стали. «Новый мир» как явление литературной и общественной жизни перестал существовать на много лет. Но погиб и Твардовский.
«Есть много способов убить поэта.
Твардовского убили тем, что отняли "Новый мир"»,— писал А. Солженицын.
А. И. Солженицын и власть
Жесткое противостояние писателя и власти, в котором он отказался играть по правилам бесчисленных идеологических отделов, в том числе и главных — в ЦК КПСС и КГБ, нарастало. Серии демаршей А. Солженицына с его требованиями отмены цензуры, извинений за оскорбления, нанесенные ему партийными пропагандистами, обращением к западной общественности вызывали прежде всего замешательство «наверху». Но после событий в Чехословакии в 1968 г. оглядываться на реакцию советского и западного общественного мнения власти уже не хотели. 22 января 1969 г. заведующий Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро информировал Политбюро, что «высказывается мнение, что назрело время рассмотреть вопрос о пребывании А. Солженицына в рядах Союза (писателей.— Авт.). При этом отмечается, что исключение его из Союза писателей следовало бы провести в Рязанском отделении Союза писателей РСФСР, где этот литератор состоит на учете, с последующим утверждением принятого решения секретариатом Союза писателей РСФСР»8
4 ноября 1969 г. А. Солженицын был исключен Рязанской областной писательской организацией из Союза писателей «за антиобществе' '^е поведение, противоречащее целям и задачам Союза писателей СССР»9
Власти, однако, ждало другое испытание: исключение Солженицына спровоцировало мошную кампанию в западной прессе, где было опубликовано «Открытое письмо» А. Солженицына секретариату Союза писателей РСФСР; отнюдь не единодушны были и писатели в оценке действий своего начальства. Против исключения Солженицына, с требованием рассмотреть этот вопрос на пленуме Союза писателей высказались С. Антонов, Г. Бакланов, Б. Окуджава, В. Тендряков, Б. Можаев, А. Арбузов, Е. Евтушенко, А. Штейн, Л. Копелев, Л. Чуковская10.
А. Солженицын был выдвинут на Нобелевскую премию в области литературы и, несмотря на усилия советской пропаганды (а, может быть, в известной степени и благодаря им), 8 октября 1970 г. был провозглашен Нобелевским лауреатом. Этот акт зафиксировал очевидное, хотя и старательно замалчиваемое пропагандой обстоятельство: можно было исключить Солженицына из Союза писателей, но исключить его из литературы, российской и мировой,— невозможно. И вновь Солженицын требует от власти — на этот раз от ее «серого кардинала» М. А. Суслова — издания «Ракового корпуса», да к тому же и только оконченного романа «Август четырнадцатого»11.
«Проблема Солженицына» требовала от властей решения. 29 октября 1970 г. председатель КГБ Ю. В. Андропов предложил следующий вариант: «В случае официального обращения Солженицына с ходатайством о выезде в Швецию для получения Нобелевской премии можно было бы пойти на удовлетворение этой просьбы. Что касается вопроса об обратном въезде в Советский Союз, то его следовало бы решать в зависимости от поведения Солженицына за границей. Если Солженицын решит остаться за рубежом, то, по нашему мнению, предпринимать какие-либо меры к его возвращению в Советский Союз вряд ли целесообразно»12 Власть надеялась, что «само собой рассосется»: писатель уедет за премией, там сделает несколько заявлений, которые легко назвать антисоветскими,— и не пустить его домой, в Россию. А еще лучше, если он сам, добровольно, останется в Швеции, и тогда власть может обвинять его в измене Родине, в отсутствии патриотизма...
Но Солженицын расставленную ловушку видел и от поездки в Швецию отказался. Тогда Андропов вместе с Генеральным прокурором СССР Руденко спустя месяц — 20 ноября 1970 г.— внесли предложение «издать Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении Солженицына гражданства СССР и принудительном выдворении его за пределы Союза ССР»13
В этой ситуации неожиданную позицию занял министр внутренних дел Н. А. Щелоков. Он обратился напрямую к Брежневу и получил в его лице заинтересованного читателя, испещрившего текст многочисленными подчеркиваниями. Эта позиция в корне отличалась от мнения Андропова. Щелоков констатировал, что Солженицын стал крупной фигурой в идеологической борьбе, что «объективно Солженицын талантлив. Это — явление в литературе». «При решении вопроса о Солженицыне,— писал Щелоков,— необходимо проанализировать те ошибки в отношении творческих работников, которые были допущены в прошлом». Щелоков напоминал, что сравнительно недавно, при Хрущеве, за одну книгу — «Один день Ивана Денисовича» — Солженицын был принят в Союз писателей, получил громкую славу, а за другую книгу, написанную с тех же позиций,— «Раковый корпус» — его изгнали из Союза писателей. «Проблему Солженицына создали неумные администраторы в литературе»,— утверждал министр МВД. Он припоминал многие ошибки прошлого в отношениях власти с писателями — от Бунина, Андреева, Куприна до Пастернака. В своем вольномыслии генерал Щелоков доходил до утверждения, в других устах звучавшего бы как антисоветское высказывание: «История показывает, что наше отношение к этим писателям было неправильным. Более того, в истории с Солженицыным мы повторяем те же самые грубейшие ошибки, которые мы допустили с Борисом Пастернаком». По мнению Щелокова, серьезнейший просчет, допущенный запрещением писателю
Солженицын вовсе не страдал наивностью, адресуя свой трактат «вождям Советского Союза». Он понимал, что их «заветное желание, чтобы наш государственный строй и идеологическая система не менялись и стояли вот так веками. Но так в истории не бывает». Пожалуй, мы не ошибемся, если заявим, что и сейчас многие положения этого трактата писателя сохраняют свою актуальность.
