Как или в чём выразиться опасность, Иван искал и не находил. Думая, наделял Время разумом, хотя мысль была противна его убеждениям атеиста до корня волос. Тем не менее, в таком понимании он искал утешение: если Время разумно, значит, оно знает, что делает, давая ему возможность «играть» с ним. А раз оно наделило его этим правом, то никакой опасности нет для него.

Но вдруг всё не так? Играя, не заиграется ли он?..

Несмотря на новые свои возможности, подаренные Временем, и перемены, Иван ничего человеческого не потерял, как он не прислушивался к своим ощущениям. Казалось бы, что-то должно было измениться. У него на этот счёт появлялись какие-то расплывчатые предположения: внешняя подпитка энергией, атрофия восприятия или чувств, равнодушие ко всему, что окружало его. Ничего этого не наступало. Ему хотелось есть и спать. Мышцы требовали физической нагрузки. О чём-то мечталось…

Но больше всего он думал о встрече с Ил-Лайдой.

Щемящее чувство посмотреть ей в глаза, обнять, любить её, порой заслоняло иное, как будто необходимое.

Надо встретиться с в"ыгом и решить все дела с ним. Ведь ждёт, бедолага, рассчитывает на него, каждое мгновение ожидая нестабильности, расшатывающей пирамиду надежд его и его соплеменников…

Надо бы ввалиться в мир «удильщиков» и наладить с ними контакт…

Вот Джордан ждёт, не дождётся, когда он возьмёт его с собой куда-нибудь…

Наведаться в селение «трёхглазых», посмотреть кто они и что они, и какое отношение имеют к Напель, белорубашечникам и Подаркам. И кто эти последние? Не островок ли это, оставшийся от следа канала Пекты, как Фиман и его округа?..

Да и успокоить ходоков, вздёрнутых переменами в поле ходьбы…

Подумать о Времени и о себе…

Да мало ли что следовало сделать.

Всё это разбивалось об образ Ил-Лайды.

Последняя их встреча окончилась без договора, так уж получилось, когда они встретятся. С того дня для него, что не говори, прошло целых три месяца. А для неё?

Встречаясь с ней, Иван примерно обозначил для себя точку зоха выйти к ней в её времени. К сожалению, не точно. Нижним пределом к прошлому он мог пренебречь. Парадокс встреч не давал ему возможности увидеться с ней до времени их первой встречи. Зато верхний, к будущему, таил в себе ту неприятность, что промахнись он и, кто знает, когда они встретятся: через год, через пять? Да она его с обидой забудет! И будет права.

Раздумывая о такой неприятности, он почему-то был уверен: всё случиться по-хорошему. А вот как он там представиться, как Ил-Лайда его встретит – даже не подумал.

С некоторым сожалением не стал надевать походную одежду, кроме сапог: начистил их до блеска. В шкафу лежали коробки с туфлями. Совсем недавно он любил надевать их, когда выходил в город народ посмотреть, себя показать. Да и прорабские дела не всегда требовали обувать сапоги. А тут привык. Словно прочнее держался в них на дороге времени.

Натянул давно не надеваемые лёгкие брюки на резинке в поясе. На майку надел кожаную куртку. Под ироничным взглядом Сарыя осмотрел себя в зеркало, представил, каким он чужеземцем покажется для людей времён жизни Ил-Лайды, и неласково буркнул Учителю:

– Я пройдусь.

– Пройдись, Ваня, – отечески отозвался Сарый. – Три месяца торчать в поле ходьбы – вредно.

В глазах его прыгали озорные огоньки.

…Иван вышел в утро. В небе ни облачка. Не жарко, воздух насыщен влагой, отчего подмышки сразу промокли, хотя Иван не пожалел дезодоранта, оставшегося от тех времён, что для него канули в вечность.

Столица Мен-хи или Страны Праведных владения отца Ил-Лайды – Гирба-Сех-МирГунна, располагалась в широкой долине, окаймлённой невысокими горами с севера и запада, заросшей бурной растительностью, сквозь которую просматривались дачным посёлком строеньица.

Зато справа от себя Иван мог видеть более крупные постройки, не прикрытые листвой деревьев и кустарником. Они, казались, словно нарисованными дальтоником, которому неведомая цветовая гамма не помешала украсить эти постройки аляповатыми многоцветными вставками, контрастирующими с окружающей зеленью.

Улиц как таковых не было. Натоптанные тропы соответствовали своему названию: неожиданные повороты, извивы, диктуемые либо приземистыми дувалами вокруг однообразных миниатюрных построек, либо непроходимой стеной колючего кустарника; за ним тоже могли быть постройки.

Навстречу шли люди, обременённые ношами. К удовлетворению Ивана они мало обращали на него внимания и не выказывали удивления его странному одеянию. Сами они, и мужчины, и женщины были облачены в светлые просторные рубахи с широким воротом и в длину до щиколоток босых ног. К какому полу они относились – не понять, быть может, что женщины уступали мужчинам в росте, хотя все они не могли, даже встав на носки, дотянуться до его плеча.

Но, однажды оглянувшись, Иван увидел отпавшие челюсти у только что разминувшихся с ним двух пожилых аборигенов. Явно от его экстравагантного вида.

Тропа постепенно расширялась, умножаясь прохожими, и, наконец, вывела Ивана на площадь перед самым большим строением: к входу в него вела крутая широкая лестница ступеней в сто. Площадь, ровная как стол до обеда, оказалась пустынной, словно жители Мен-хи не решались на неё ступить. Оттого вокруг неё тропа шла по краю, нигде не соприкасаясь с нею.

Иван же ступил и зашагал к такой же безлюдной лестнице, ведущей, как он предполагал, в жилище Ил-Лайды. Она не раз упоминал и о площади, и о дворце отца, и о ведущей к нему парадной лестнице. Всё сходилось, что придавало Ивану уверенности – он идёт правильно. Правда, смущало отсутствие людей. Зато на окраинах площади стали собираться зеваки, укрепляя Ивана в мысли, что он нарушил какое-то местное правило.

С каждым шагом у него нарастал зуд что-нибудь выкинуть замысловатое, чтобы все ахнули, видя такое, тем более было перед кем показать себя: и тем, кто теперь смотрел на него со спины, и тем, кто стал появляться и суетиться на верхней площадке лестницы. Они там, наверху, прекрасно видели одинокую фигуру Ивана, нарушителя каких-то писаных или овеянных традициями законов.

Число людей на лестнице росло и, когда Иван уверенно поставил ногу на первую ступень, их там собралось десятка два.

От них отделились трое, по-видимому, стражники и стали спускаться ему навстречу. Вооружение их состояло из копий и длинных ножен на перевязи. Они шли вниз не менее уверенно, как и Иван.

Расстояние между ними сокращалось.

Стражники остановились ступенями десятью выше и опустили копья вниз, целя их острыми наконечниками в грудь Ивана. Лица их застыли масками безразличия к нарушителю, кто бы он ни был, установленных здесь правил или законов – они выполняли свой долг.

Но их долг – преграда для Ивана к Ил-Лайде.

Вот тут-то появилась возможность себя показать. Он подключил Время…

Для него самого ничего не изменилось, так же как, по всему, и у стражников, однако между ними будто опустилась едва заметная штора, которую заметил только Иван, так как ожидал её появления.

Дальше произошло невероятное не только для копейщиков, но и, что греха таить, для самого Ивана.

Для них: идёт странно одетый незнакомец, посягнувший без спроса или не вовремя проникнуть во дворец Правителя страны, грудь его касается сверкающих на солнце жал копий, но они беспрепятственно пронзают её, а человек, не снижая скорости подъёма, – продолжает идти. Достигает их самих и бесплотной тенью оказывается за их спинами. Они, ошеломлённые, нестройно поворачиваются и пытаются поразить его с тыла. Но – безнадёжно…

Для Ивана: всё происходит как в виденном когда-то фильме о призраке. Он знал, что разминулся с ними во времени, но копья-то и тело среднего стражника прошли через него! И это, тем не менее, показалось, хотя и предполагалось, противоестественным и неприятным, будто все они остались в нём весомым грузом…