«Заворожённый денёк погож…» Заворожённый денёк погож. Первый снежок в горсти мгновенно тает. Родная, что ж, я первым скажу – прости. От дней, как падал румяный прах в коричневатое озерцо, как много правды в твоих словах и как знакомо твоё лицо! Достало б силы у братских ям припомнить всё до последних крох. Как будет мне драгоценен там твой каждый выдох и каждый вдох. …Прости, что в тридцать в рванье ходил и ел с юродами на одной кухне под сводом прихода. Был (чем чаще лгал, тем тесней любил) – не из тех, про кого похвалялись: «свой». 1978 Охота Новосильцева потный рысак. Оторочена туча мерлушкой. На бегу легконогий русак становился коснеющей тушкой, замеряющей наискосок десятины родного простора. И, влетев в оголённый лесок, заливалась легавая Дора. …Уж давно по окрестным лесам не сыскать длинноухих кормильцев. Проливая коньяк по усам, не трубит егерям Новосильцев, но ещё под глазами мешки у меня… Бубенцы-колокольцы… Вот таким выпускали кишки на туманной заре комсомольцы! 1978 Памяти Николая Клюева 1 Олонецких изб громадины заколочены, глухи. На резные перекладины не садятся петухи. Пролетая над амбарами, ветер спрашивал, дивясь: – Сладко ль вам под комиссарами? А они проснулись: – Ась? Не найти тебе ни корочки, ну да ты и так щекаст. Словно мел на медной створочке, золотится снежный наст. Надо б этих комиссариков, шедших с грамотой к крыльцу, растереть бы, как комариков по усталому лицу. 2 Древо с фениксами красными. Строк личное полотно, густо затканное гласными. То всё ясно, то темно… Десять лет по норам прятался, бородой зарос до глаз, к новой власти худо сватался. Но пробил последний час: оспяною лапой Сталина взята в гиблые места и зарыта персть крестьянина без отпева и креста. Где лежишь, Никола-мученик, богоизбранный помор? Я прожгу слезой горючею твой заснеженный бугор. 1978 «Россия ты моя…»
Россия ты моя! $$$$$$$$$$$$И дождь сродни потопу, и ветер, в октябре сжигающий листы… В завшивленный барак, в распутную Европу мы унесём мечту о том, какая ты. Чужим не понята. Оболгана своими $$$$$$$$$$$$$$в чреде глухих годин. Как солнце плавкое в закатном смуглом $$$$$$$$$$$$$$$$$$дыме бурьяна и руин, вот-вот погаснешь ты. $$$$$$$$$$$$$И кто тогда поверит слезам твоих кликуш? Слепые, как кроты, на ощупь выйдут $$$$$$$$$$$$в двери останки наших душ. …Россия, это ты $$$$$$$$$$$$на папертях кричала, когда из алтарей сынов везли в Кресты. В края, куда звезда лучом не доставала, они ушли с мечтой о том, какая ты. 1978 Утром, вечером, ночью… I От хвойных игл с золотой пыльцой глаза устали. Как изменилось твоё лицо, пока мы спали! Как будто ты разучилась жить, сроднясь со снами. И вот не знаешь о чём просить Того, кто с нами. II Лесной игольчатый окоём под лепкой снега. Под поцелуем моим – твоё трепещет веко, ещё прощаясь с последним сном. Как было ярко от малым машущего крылом свечи огарка! III …И снится в инее блёстком храм, верней, руина, чьи бреши смертно открыты нам. Горька, что хина, слеза, бежавшая по щеке сегодня ночью и прикипающая к строке уже воочью. IV Закрыто инеем, как плющом, окно берлоги. Я твёрдо верую, что ещё в земном прилоге, когда падём за свои грехи, то станем зрячей на Божьи праздники и стихи — предтечи плачей. 25 января 1979 В морозный день 1 Медовым морозцем любимой роток обметало. От лисьей папахи ещё золотистее стало. Соцветья сосновые, инея тонкие стружки и дымные тучки, подобные выстрелам пушки. Лыжня увлажнилась в преддверии блёсткого марта, поди, погорелый проехал возок Бонапарта, таща восвояси его горбоносую тушу. И снег засыпает его корсиканскую душу. |
