Я почти смеюсь от этих воспоминаний, нервный смех клокочет в моем горле, когда серьезные серые глаза Рима встречаются с моими.

Его губы подрагивают — ему весело. Он не знает, почему я смеюсь, но звук моего смеха заставляет его улыбаться. Мой голос заставляет его улыбаться.

— Я тебе нравлюсь, — легко говорю я, проводя кончиком большого пальца по его нижней губе. Взад-вперед, медленно, подушечкой пальца запоминая, какие мягкие у него губы.

— Да, — отвечает Рим, что так на него не похоже.

— Не могу поверить, что ты это признал.

— Я тоже не могу в это поверить. Но ты кинула мою рубашку на пол, а твои пальцы обводят мой рот и… бл*дь. Я просто хочу постоять здесь и посмотреть, что ты будешь делать дальше.

Но он лжет.

Рим не ждет, чтобы увидеть, что я буду делать дальше, потому что он невыносим и нетерпелив.

Его руки опущены по швам, но ненадолго. Он кладет их мне на талию и проводит ими по бедрам, по шелковистой ткани платья, скользит вверх по грудной клетке.

Рим дергает за пояс, завязанный на моей талии, медленно вытаскивая его из петли. Тянет так, что он полностью развязывается, платье распахивается, и я обнажаюсь. Бюстгальтер и трусики на виду.

— Что ж, это забавный сюрприз.

«Я полна сюрпризов», хочу я похвастаться. Но мне не хватает смелости. К тому же, я бы задохнулась от нервов, если бы попыталась заговорить.

Вместо этого я ахаю, когда прохладный воздух его холодной спальни касается моего тела. Я дрожу от рук Рима и от температуры.

— Холодно? — бормочет Рим, хотя его больше интересует, когда наступит его очередь исследовать. Он проводит пальцами по моему животу, который теперь покрыт мурашками, вплоть до кружевной отделки красного лифчика.

Да, я надела красный лифчик. Да, это банально. Но он подходит к моему платью, и, надеюсь, к моему настроению. Мне нужно было чувствовать себя сексуальной сегодня вечером, чтобы я могла делать сексуальные вещи.

Смелость в кружеве, так сказать.

— Мне было холодно, но уже нет.

Он проводит руками по моей округлой ложбинке — я разочарована, — не останавливаясь, пока не достигают изгиба моей ключицы, неторопливо скользя вдоль нее. По моей спине пробегает дрожь от его рук.

Моя кожа бархатисто гладкая и покалывает от прикосновений его пальцев.

— Такая красивая, — шепчет Рим, подходя чуть ближе. — Такая сексуальная.

Он находит ртом пульс на моей шее и прижимается к нему губами.

— Не смей ставить мне засос, — ругаюсь я, надавливая на его плечи ладонями. Это бесполезно. Его тело — стена мужской энергии.

— Не помешает. — Он смеется мне в шею, придурок.

— Я серьезно, Рим. Завтра на работе я должна ходить с высоко поднятой головой. Я умру, если кто-нибудь заметит.

— Ты работаешь на себя, никто не будет тебя сдавать.

— Я убью тебя. — Я отстраняюсь и смотрю на него. — Никаких. Засосов.

Он корчит гримасу.

— С тобой не весело.

— Хочешь, я сделаю тебе один?

— Бл*дь, нет.

— Тогда оставь мою шею в покое.

Когда Рим все-таки убирает рот, я стону — было так чертовски приятно ощущать его губы там, но он вознаграждает меня, когда скользит вверх по моей челюсти, кончиком носа, касаясь моего уха. Я закрываю глаза, ощущая его теплое дыхание в раковине.

— Ммм…

Я чувствую, как он улыбается, в то время как его руки скользят вниз по моим рукам.

Снова вверх, большие пальцы зацепляют хлопок моего платья. Стягивают его вниз по моим рукам, как я сделала с его рубашкой. И, точно так же, как его рубашка, оно соскальзывает с моего тела в лужицу красной жидкой ткани, стекающей на пол.

Красный лифчик. Красные трусики.

Больше ничего.

Рим целует меня, пока я проворно вожусь с пряжкой его ремня, а затем расстегиваю пуговицу его джинсы. С жужжанием опускаю молнию.

Его член упирается в плотную ткань. Я чувствую его под своими пальцами, когда расстегиваю молнию. Мои жадные пальцы хотят почувствовать его, жадные глаза хотят увидеть его.

Я рада, что Рим включил свет. Я хочу видеть его всего, каждый дюйм. Опускаю глаза — я просто не могу ничего с собой поделать. Я видела этого мужчину только в костюме, джинсах или шортах и футболке. И никогда даже близко не видела его голым.

Рим такой взвинченный и чопорный.

Теперь он обнажен, практически голый для моего пытливого взгляда.

Широкая грудь. Загорелая кожа.

Живот в виде великолепного V-образного пресса над поясом его черных боксеров.

— Все в этой комнате подходит друг к другу, — не могу не отметить я. Что я могу сказать? Я придаю большое значение деталям. — Пол. Твоя кровать. Рубашка. Боксеры. Ты делаешь это специально?

— Может быть, — дразнит Рим в ответ.

— Ммм… — это все, что я могу сказать, потому что помогаю ему снять штаны и стянуть их с его тела.

Мы почти голые.

Кожа, кружева и хлопковые трусы.

Руки, губы, язык и зубы.

Я хочу лечь на кровать, поэтому делаю несколько шагов назад, пока колени не упираются в матрас. Жду, пока Рим не положит меня на спину. Я ползу на четвереньках к центру; у меня не хватает смелости стянуть с него нижнее белье и сделать ему минет — во всяком случае, пока.

Но он, кажется, доволен, наблюдая, как я опускаюсь на его подушки — красные трусики на фоне белого постельного белья, мои темные волосы разметались, руки широко раскинуты, приглашая его присоединиться ко мне.

— Боже, ты сексуальна.

Я маню его пальцем.

Он направляется ко мне.

Рим нависает надо мной, упираясь руками по бокам от меня и проводя языком по ложбинке между моими грудями. Игриво. Сладко. Мое дыхание учащается, когда он опускается, устраиваясь между моих ног, и его твердый член упирается в мое лоно. Он пульсирует.

Далее, мне не следует говорить, что это та часть, где мы трахаемся всухую в течение десяти минут, но… это та часть, где мы трахаемся всухую в течение десяти минут.

Как подростки. Рим двигается надо мной, имитируя секс.

Вонзает кончик эрекции в ложбинку между моими бедрами, задевая влажный, горячий центр. Я откидываю голову назад и стону, прикусив губу. Все, что он делает, это трется об меня, ради всего святого.

Мы все еще в нижнем белье… и мне это нравится.

Боже, это так приятно, а мы даже не трахаемся.

— Еще, — хнычу я. — Сними их.

Вместе мы стягиваем его боксеры. Я никогда не видела Рима Блэкберна таким… отчаянным. Возбуждение светится в его глазах, он сильно хочет меня.

И, боже милостивый, его член бесподобный.

Большой.

Толстый.

Большой и толстый? Перестань повторяться, Пейтон. Ты собираешься кувыркаться со своим боссом. Ты собираешься кувыркаться с мужчиной своей мечты.

Перестань говорить «кувыркаться». Это не стильно.

Я пытаюсь сосредоточиться на задаче и отвлечься от своих мыслей, но это трудно — у меня не было секса два года, а его невероятный пенис затуманивает мой разум.

Рим раздвигает мои ноги.

Спускается по моему телу, осыпая поцелуями мой живот — он не идеальный, едва ли плоский, но Рим, кажется, не возражает. Кажется, ему это нравится, он облизывает мой пупок и проводит носом по моему тазу.

— Такая охренительно сексуальная, — говорит он мне уже в тысячный раз за сегодняшний вечер, и я лежу под ним, как кошка, нежащаяся на солнышке. — Я уже несколько недель хочу поласкать эту киску своим ртом.

— Правда? — вскрикиваю самым несексуальным образом, вытягивая шею, чтобы лучше его видеть. Затем наблюдаю, как Рим касается ртом моих трусиков, посасывая мою киску через прозрачный красный нейлон. Его язык скользит вверх и вниз по моей промежности, увлажняя местечко между ног.

Сосет.

Оттягивает трусики в сторону и вылизывает меня вдоль и поперек.

— О, господи. — Склонив голову набок, я лежу безвольно, словно тряпичная кукла.

Ноги расставлены, его большие ладони лежат на моих раздвинутых бедрах, держа их открытыми.

Открытыми.

Горячими. Мокрыми.