— Не прикидывайся. Ты HandsRomingMy… — У меня на самом деле перехватывает дыхание от этих проклятых слов. Смущаюсь. — Body.

Но я отдаю ей должное, она поджимает верхнюю губу и не сразу признается. Чуть приподнимает подбородок.

— Я не знаю, о чём вы говорите.

— И я уверен, что это ты.

Пейтон пожимает одним плечом.

— Сэр, единственные электронные письма, которые я отправляла вам, касались…

— Кувыркания со мной.

Она теряет дар речи от удивления.

— Сэр, уверяю вас…

— Прекращай называть меня «сэр» и перестань нести чушь, хорошо? Это не принесет тебе никакой пользы. — Это выводит меня из себя ещё больше. — Ты отправила мне то письмо или нет? — Упираюсь рукой в стену позади неё, наклоняясь еще ближе, позволяя ей почувствовать мой осязаемый гнев, позволяя ему обволакивать её.

Сначала я не был уверен, что Пейтон признается, и предполагал, что она сделает одну из трех вещей:

1. Заплачет, потому что она смущена и унижена, хотя сейчас я смотрю на неё, и она не выглядит таковой.

2. Соврет и скажет, что это была шутка.

3. Продолжить отрицать.

Она кривит губы, прежде чем приоткрыть рот, но не издает ни звука, пока подбирает слова, обдумывая их и связывая воедино.

— Рим, я… — Пейтон смотрит на ковер, затем снова на меня. Раздраженно выдыхает. — Ладно. Ты прав. Это была я.

Я. Не. Ожидал. Этого.

— Теперь ты счастлив? Ты понял, кто это был. И я ухожу, чтобы ты мог жить спокойно. Я больше никогда тебя не побеспокою. Тебе даже не придется смотреть на меня. В любом случае, ты этого не делал, — бормочет Пейтон, скрестив руки на груди.

— Ты даже не понимаешь, насколько непрофессионально было отправлять мне эти электронные письма, не так ли?

Она фыркает носом, ведет себя совсем не так, как подобает леди.

— Умоляю. Конечно, я понимаю. Как ты думаешь, почему оно было анонимно? Я не идиотка. Ты и твои приличия — единственное, на что тебе не насрать. — Широко распахиваю глаза. — Ой. Смотрите. Босс не любит, когда я ругаюсь. Что ж, хреново.

— Следи за своим ртом, когда говоришь со мной. Я твой начальник. — Я веду себя как настоящий придурок, но я понятия не имею, как обращаться с этой женщиной. У меня нет ни единой подсказки.

Пейтон уверена и смущена одновременно. Воодушевлена и подавлена, и я не знаю, что сказать, чтобы повлиять на нее.

Она громко смеется. И когда откидывает голову назад и ударяется ею о стену позади себя, её горло сжимается в такт этому движению. Её улыбка могла бы соперничать с улыбкой Чеширского кота.

— Ты не мой босс. С меня хватит. Я могу говорить или делать все, что захочу.

— Нет, если ты хочешь использовать работу здесь для своего портфолио.

Пейтон откидывает назад волосы.

— Моё портфолио говорит само за себя. Мне не нужна твоя компания для этого.

Наклоняюсь к ней на несколько дюймов ближе.

— Правда?

— Ага. — Её тело так близко к моему. — Правда.

— И ты надеешься, что я буду с тобой сотрудничать? Ты самая непрофессиональная женщина, которую я когда-либо встречал за всю свою жизнь.

Мои слова её не смущают.

— Правда? — Пейтон имитирует тон моего голоса и снисходительное отношение.

— Ага. — Я имитирую её позу и тон её голоса. — Правда.

— Я не согласна. — Ее глаза блуждают по моему телу, и я чувствую взгляд, скользящий от центра груди вниз по моему животу и до кончиков гребаных пальцев ног. Дерьмо. — Ты никогда раньше не жаловался на мою работу.

— Это потому, что я понятия не имел, какую работу ты выполняла.

— А что не так с моей работой? На меня никогда не было жалоб. — Пейтон жестом указывает на комнату отдыха, где собрались все сотрудники. — Очевидно, что я нравлюсь своим коллегам.

Я не могу сдержать фырканье, вырывающееся из моего носа.

— Они просто любят бесплатную еду.

Пейтон слегка пожимает плечами и тихо смеется.

Её самодовольный вид меня бесит.

— Это все, что ты можешь сказать? — спрашиваю я, стиснув зубы.

— Технически я ничего не говорила.

— Не умничай.

— Ты мне не начальник.

Мой рот изгибается в ухмылке.

— Верно, не начальник.

— Не-а. — Она подчеркивает букву «а». — Ни капельки. Уже нет.

Расстояние между нами не может быть меньше, и единственное, что останавливает меня от того, чтобы засунуть свой жадный язык ей в горло, — это вспышка движения в моем периферийном зрении.

Все таращатся.

Как будто мы попали в серьёзную аварию на обочине гребаной дороги, и никто не может отвести от неё глаз, вместо этого идя медленнее, чтобы осмотреть нанесенный ущерб.

Никто не двигается.

Никто не говорит.

Никто, кроме Пейтон.

— Давай, сделай это.

Её голос тихий, но достаточно громкий, чтобы я её услышал.

— Что сделать? — почти насмешливо выпаливаю я.

— Поцелуй меня. — Она бросает мне вызов, но я не идиот.

Я отступаю назад, как будто она пнула меня по яйцам, увеличивая расстояние между нами, шипя:

— Ты, бл*дь, с ума сошла?

Пейтон вновь смеется.

— Я так и думала. Мистер Командир и его правильные манеры Паиньки.

— Мы. На. Работе, — произношу я, с паузами.

— Я не на работе, я пришла только, чтобы убрать свой стол. Только ты здесь на работе.

Здорово, что она может вести себя непринужденно.

— Ты просто не можешь не подстрекать меня, не так ли?

— Подстрекать тебя? Тебе что, семьдесят? — Пейтон смеется надо мной. — Нет, я не подстрекаю тебя — очевидно, что нет. — Она постукивает пальцами по подбородку. — Ты очарователен, когда доводишь себя до исступления.

До исступления.

Какого хрена.

Нет. Я не выхожу из себя, я командую и контролирую свои порывы — в отличие от некоторых людей, по-видимому.

— Мне это нравится, — добавляет Пейтон, скрестив руки на груди.

— Тебе нужно остановиться.

— Тебе некомфортно, когда я честна?

— Нет. Я предпочитаю, когда люди лгут. — Я не закатывал глаза так сильно с тринадцати лет.

— Что ж, если сегодня День Отрицания, то я рада, что больше не работаю на тебя, и что больше никогда не увижу твоё недовольное лицо.

Подождите. Что?

Я понятия не имею, что, бл*дь, сказать, но Пейтон стоит передо мной и выжидающе смотрит — как и все остальные.

Сквозь стиснутые зубы говорю:

— Люди смотрят.

Она наклоняет голову. Улыбается.

— Так и есть.

— Тебе, наверное, следует вернуться на свою вечеринку.

Я не сказал ничего из того, ради чего спустился на этот этаж — что она увольняется и не заслуживает гребаной прощальной вечеринки. Что она непрофессиональна… ну ладно, это я говорил. Ещё, что в этом голубом платье она выглядит безумно сексуальной.

И я думаю о ней чаще, чем следовало бы, ещё до того, как понял, что она HandsRomingMyBody.

И что я адски зол на неё за то, что она заставила меня излить душу, заставила ощущать неподобающие чувства к сотруднику, и потому, что я в равной степени взбешен и возбужден — потому что она охрененно сексуальна, — у меня возникает искушение устроить сцену. А я никогда не устраиваю сцен.

Как она заставила меня вести себя как человек, которым я не являюсь? Я едва узнаю себя.

И почему я не только растерян, но и хочу нагнуть ее над стулом и отшлепать, чтобы преподать ей урок?

ПЕЙТОН

— Тебе, наверное, следует вернуться на свою вечеринку. — Голос Рима резкий и властный, он одержим идеей быть крутым. Одержим идеей быть главным.

Но я не хочу возвращаться на вечеринку.

Ни капельки. Я бы предпочла стоять на месте и обмениваться оскорблениями. С Римом. Который смотрит на меня свысока, как будто я последний человек на земле, с которым он хочет, чтобы его видели рядом.