— Прекрасно… И с твоим «не знаю» разбираться предстоит мне?

Он вскинулся — забывшись, задела гордость, а может, и воспоминания встревожила. Вон как взглядом замораживает, словно и не было вчера ничего, и мы снова спорим об искине в стенах офиса.

— Вас никто не…

— Т-ш-ш, — прервала холодную тираду, запечатав сжатые губы указательным пальцем. — Я услышала, что хотела. И мы ещё поговорим. Но не сейчас. Сейчас — сам решай, как пройдёт вечер. Можешь идти к себе работать, а можешь остаться со мной. Но придётся выходить за черту комфорта, Джеймс. Придётся слушаться.

Напряжение покинуло его мышцы. Похоже, Джеймса так сильно раздражают только разговоры. Ничего, аккуратно, исподволь, то, что мне нужно, я из него достану. Главное — не давить. До поры, разумеется. Сам он тоже ничем личным не поделится без пинка психологического. Космос, я точно с ума сойду от этой скачущей грани необходимого и допустимого. И ведь никогда нельзя быть уверенным, что понимаешь его. Ответственность. И большая.

Он думал. В такие мгновения глаза слегка стекленеют. Но прошло не больше десяти секунд, как Джеймс, бросив на меня потемневший янтарный взгляд, хищно перетёк в коленопреклонённую позу у моих ног. Как же сладко тянет низ живота от добровольной сдачи.

— Я Ваш, госпожа, — выдохнул с туманной поволокой, словно дым кальяна.

Ох, как, набрав высоту, рухнуть вниз — всё внутри дрожит, сжимается. Так волнующе. Страшно признаться, но мне нравится. Вот только передо мной лев, не домашняя зверушка. И ему другое надо.

Вытащила из его волос стилет и отложила на диван. Позволила себе намотать чёрную гриву на кулак, вынуждая запрокинуть голову. Он ухмыльнулся, встретившись со мной взглядом. В янтаре таились предвкушение, интерес, самоуверенность и лёгкая опаска. Пьянящий коктейль.

Мой голос ложился на его сознание интимным заклятьем:

— Никаких «госпожей». Я сразу представляю обезличенную массу женщин с тематическими девайсами. Но здесь только ты и я, Джеймс. Я не играю в кем-то придуманную игру, не следую устоям твоей планеты — я веду себя так, как мне нравится, как мне хочется. Как тебе хочется. И это никем не описанные правила. Так что нужно сказать? — мои губы ускользали от его, ослабляя бдительность, дразня и распаляя возможной наградой.

Джеймс потёрся о моё предплечье щекой, сбивая дыхание. И только удовлетворившись реакцией, произнёс с насмешкой в уголке губ:

— Я Ваш, Нинэль.

Космос, а как сердце стучит, задавая жаркий ритм всем клеточкам тела. Я улыбнулась, надменно и снисходительно, — ему понравилось. Член и без того натянул лёгкий шёлк ткани.

— Вчера были наказания, сегодня — может, воспитание? Ценить что-то начинаешь после потери, — задумчиво очертила дрогнувшие губы. — Испробуем на практике? — и с твёрдостью, которую мне ещё не приходилось применять в интонациях, приказала: — Ни слова, Джеймс. Стони, мурлычь, хоть рычи. Но права говорить, — склонилась к его шее, заканчивая с придыханием: — я тебя лишаю.

Его это нисколько не взволновало. Наивный. Я ведь доведу до этой самой грани отчаянного желания высказаться. Но, чтобы сделать ощущение острее, прикусила покрывшуюся мурашками кожу и добавила ещё одно обещание, скрывая улыбку:

— Слово без разрешения — и проведёшь всю ночь с кляпом, — шутка, конечно, но… он-то не знает.

Вспомнила, что в квартире мы не одни, а холл — единственный путь на кухню и в ванную. Вчера была уже глубокая ночь — сын его точно спал, но сейчас…

Снова вдыхаю пьянящий запах Джеймса. Происходящее рождало во мне странный трепет, как маленькое чудо, ожидание волшебства. И хотелось одновременно и продлить момент, и наслаждаться действием. Поэтому отстранилась и мягко подтолкнула его в спину.

— В спальню, Джеймс… Нам ведь не нужны зрители…

Поднявшись, он обернулся, словно спрашивая: «А ты идёшь?». Улыбнувшись, снова подтолкнула его в спину, шепнув напоследок:

— И глаза закрой. Сегодня я буду до боли нежной…

Дождалась, пока закроется дверь, и подобрала с дивана стилет. Провела по нему подушечкой пальца. Мурашки от прикосновения к холодной стали отдавали лёгкими импульсами к низу живота.

Подошла к скрытому за картиной шкафу и решилась, наконец, просмотреть содержимое ящиков. Выдвинула самый верхний: за тёмным деревом скрывались мотки красных и чёрных веревок разной степени грубости и диаметра. Я облизала губы, представив Джеймса связанным. Вот, например, этой чёрной, грубой, с палец толщиной. Закинутые за голову руки… Широко раздвинутые ноги… Контраст светлой кожи и чёрных пут… Смятые простыни…

Лёгкая дрожь пробежала по моему телу, оставляя жар между ног и томление в груди. К трём моткам добавилась найденная во втором ящике плотная повязка на глаза. Там же я нашла странную игрушку — тонкий гибкий прутик заканчивался шариком из перьев. Её также прихватила. И свечу. И шёлковую перчатку, зачарованную эффектом случайных прикосновений. Рядом с ней лежали ещё несколько подобных артефактов. На чёрной перчатке внутренняя сторона ладони была усыпана короткими острыми иглами, что едва не сбило с настроя. Не для меня точно — замутит от такого количества крови. А рядом, как назло, ещё и коробка с разными иглами и лезвиями. Передёрнувшись, сразу перескочила на самый нижний ящик.

Ох, а вот и анальные девайсы. Я сглотнула — а выбор-то большой, хотя, признаться, думала, он не любитель такового. Да и о себе бы не подумала, что, представляя в мужчине вибратор, буду чувствовать нарастающую лавину желания. Представляя в Джеймсе вибратор. Вот и определился главный компонент желания…

Дополнив выборку игрушек, вошла в спальню.

Первое, что коснулось моего сознания, — это запах дождя, стук капель, вечерняя прохлада. Взгляд зацепился за развевающиеся шторы и лёгкий силуэт открытой двери за ними. От смены температур кожа покрылась мурашками.

Комната была огромной, как целая квартира. Но, похоже, его лофт и есть три объединённых квартиры, занимающих весь этаж. Стен не было, и помещение казалось действительно просторным, хоть и делилось на зоны: спальня, кабинет, зал, тренажёры. Полумрак не давал разглядеть особенности интерьера, но сейчас мне было и не важно.

Джеймс стоял на коленях слева от двери. С закрытыми глазами, как я и просила. От созерцания чётких контуров мышц, острых скул, чувственных губ я быстро забыла о веющей прохладе. Хотелось прикоснуться, почувствовать тепло и мягкость кожи, услышать, как сбивается дыхание, увидеть, как сам за мною тянется, — а руки были заняты.

Прошла к кровати и разложила всё, что взяла, на небольшом столике рядом.

Обернулась и мягким полушёпотом позвала:

— Иди ко мне…

Поднявшись, он уверенно направился к постели. Правда, дойдя до неё, в сомнении замедлился.

— Я здесь, — ещё тише, но он слышит, правильно меняет направление, сокращает расстояние. — Стой.

Замирает.

Последний шаг делаю сама. Чертовски нравится, как он настороженно прислушивается к происходящему, не имея возможности видеть. Лёгкая опаска зверя, готового в любой момент ощетиниться. Особый вид адреналина.

— Не думай, — шепчу, прикасаясь кончиками пальцев к его скуле, и он вздрагивает от неожиданности. — Не надумывай, Джеймс, — приподнимаюсь на цыпочки, чтобы прижаться и продолжить шептать: — Просто чувствуй. Тебе ведь нравится то, что я даю. И мне нравится. Здесь только удовольствие. Я не сделаю ничего плохого. Доверься, Джеймс, — и с улыбкой спрашиваю: — Я ведь того стою?

В ответ меня приобняли за талию, окружая жаром. Должно быть, это «да». Молчаливый лев. С тобою можно лишь догадываться, балансируя на грани.

— Позволишь завязать тебе глаза? — и сердце стук ускоряет.

Он сглотнул, колеблясь. Весь напрягся. Одно дело держать их закрытыми, и другое — не иметь возможности открыть. Я понимала. И всё больше терялась в догадках, что должно было случиться, чтобы имея такой арсенал игрушек, получить паническую реакцию на самые простые воздействия.