Кусаю и сминаю нежные, пухлые губы Леры своими. Веду языком по ним и проталкиваю его в её рот. Такой нежный и горячий. Наши языки сплетаются. И по коже словно электрический заряд проходит. Крупный и яркий, обжигающей лавой спускающийся вниз, к самому паху.

Хватает всего пары секунд, чтобы завестись. Чтобы встал, прямо как у зелёного пацана, первый раз увидевшего красивую бабу.

Какой же я тупой. Просто невероятно.

Забыл, какого это. Целовать её. Трогать её, гладить и обнимать. Трахать её. Всё забыл.

И повёлся на голые сиськи Анжелы. Изменил. Да ещё и прямо у нас дома.

Она мелкая, всего двадцать. Она искусственная, вся переделанная, в одном месте силикон, в другом филлер, в третьем ещё что-нибудь. Она тупая, даже два и два сложить не может.

И всем этим сперва отталкивала, а теперь притянула. Очень. Соскучился по беспечному. По простому. Захотел глупую шлюху, готовую на всё, вместо жены, с которой мы в последний раз целовались четыре месяца назад, когда я наконец застал её ночью не спящей.

Повёлся на возможность получить хоть какую-то разрядку, хоть мимолётное тепло, и совершил самую роковую ошибку.

Предал свою жену.

Решил, что достаточно устал. Решил, что достаточно оголодал, а тут баба сама раздевается, хоть и не та, которую я обычно хочу. Тянет в спальню от кабинета. Сам позволил себе слабость, ещё и не в подходящем месте, знал же изначально, что ничем хорошим это не кончится, но всё равно сделал.

Изменил в родном доме, вместо того, чтобы вышвырнуть дуру. Или… чёрт… хотя бы! Вместо того, как сделать это где угодно в другом месте.

Трогал огромные, упругие сиськи Анжелы и думал, что неплохо, можно продолжить.

Схватил Анжелу за подбородок и провёл большим пальцем по огромным, красным губам, подумал, что неплохие, можно продолжить.

Позволил взять в рот, смотрел, как берёт целиком и не давится. Подумал, что неплохо, можно продолжить…

Но поцелуй сейчас гораздо более горячий, чем чёртова измена, которую я себе позволил.

Это не стоило того. И я сделал невероятно больно своей настоящей женщине.

Чувствую влагу с нежных щёк Леры на своей коже чуть выше щетины, а затем то, как её маленькие ладошки упирается в мою грудь и слабо давят, пытаясь оттолкнуть.

Что же я наделал…

Она плачет, не отвечает на мой поцелуй. Она страдает.

Хотел доказать ей, что Анжела это никто. Что это просто случайная связь, которая никогда больше не повторится, что и не заметил, как её накрыла истерика. Сам взбесился на её слова о том, что никогда не увижу ребёнка, что она хочет развод.

Сделал ещё хуже. Дёрнул к себе, наорал, как кретин, да ещё и поцеловал её. Завёлся.

Такой тупой. Отпускаю.

Лера отшатывается и просто падает попой на пол, как маленькая девочка. Плачет навзрыд, пока её бешеная подруга долбит в дверь и что-то орёт.

Чёрные локоны липнут к лицу любимой жены, глаза красные, как и щёки, слёзы не прекращают литься. Такой я не видел её никогда.

Когда её обижали в школе, она либо отбривала всех языком, либо же могла и в драку ввязаться, даже если проиграет.

Но сейчас она рыдает, закрывает свой живот ладошками и сжимается в комочек. Нежная, израненная.

Сжимает моё сердце, так сильно, словно хочет выдавить из него всю кровь и убить меня.

Ей так больно.

— Ангелочек… — вылетает изо рта раньше, чем успеваю подумать и аж дыхание сбивается. Это глупое прозвище, которое я ей дал за то, как у неё глазки блестят, когда ей хорошо.

Оно привязалось так сильно, что Лере ещё больнее, стоит его произнести. Я вижу это по тому, как её тело дрожит ещё больше. Прикусываю язык. В прошлый раз было так же.

— Не смей… просто оставь меня! Я не хочу больше быть с тобой!

— Лер… — так и замолкаю. Она ведь не поймёт, если я снова скажу, что Анжела ничего не значит, что она просто случайная давалка, которая разделась в удачный момент. Теперь я уже не позволю такому случится. Но Лера думает, что я просто лжец.

Естественно так думает. Я её предал. Но…

— Лер. Дай мне шанс. Всего один. И ты поймёшь. Больше такого никогда не повторится. Это случайность, но не так, как ты воспринимаешь это слово. Это не значит, что это какой-то пустяк. Но…

— Уйди. — не даёт закончить, перебивает, стараясь звучать холодно, но её голос дрожит.

— Лер.

— Я не хочу тебя слушать. — не смотрит на меня, лишь на свои коленки, и гладит плоский животик. Она наконец-то беременна, но я всё испортил.

— Я не брошу попыток вернуть тебя. Ты же знаешь? Я так тебя и завоевал в школе. — она молчит, как будто меня и нет рядом. Мне нужно уйти.

Смотрю в окно. Темно. Уже ночь, в такое время Лера всегда спала, когда я возвращался с работы. Я ел еду из холодильника, подготавливал ей цветы и витамины на утро и ложился рядом.

Чувствовал себя одиноко, несмотря на то, что сам себя загнал в работу, пока Лера в это время пыталась забеременеть с помощью очередного ЭКО.

Наверное, просто не хотел быть рядом слишком долго, ведь так тяжело было смотреть на то, какая она печальная всё время. Больше не шутит, никуда ходить не хочет, думает лишь о том, что будет на следующем приёме у врача.

Мне и самому паршиво было эти три года попыток, но я наоборот хотел поддержки, ласки. Что бы мы не унывали и двигались дальше, ведь когда-нибудь точно бы получилось.

Кое-как заставил съездить её на Мальдивы, но сам не смог. Надеялся, что это развеит её и она оживёт.

Ничего не изменилось. А потом случилась Анжела.

Мне надоело плавать в одиночестве. Без ласки, без женской энергии, которая меня подпитывала для свершений. Я устал тянуть сам себя, пока Лера словно и не помнит, что я есть, даже не всегда отвечая на сообщения.

Анжела тупая как пробка и через чур переделанная. Но расслабляюще ворковала всё время в офисе и всю дорогу до квартиры.

Было легко.

Какая ирония.

Я предал жену, а она тут же забеременела и могла бы уже расцвести снова. Если бы не я.

— Я сейчас уйду, но ещё вернусь. Я дам тебе время, но никогда не брошу тебя и нашего ребёнка. Ты всё ещё моя. — тишина, точно такая же, как когда я говорил подобные признания перед сном, а Лера уже сопела, — Пользуйся моей картой. И можешь приехать за вещами, днём я буду на работе. Но не уезжай дальше мамы.

Игнор. Вздыхаю, ненадолго прикрываю глаза.

Оставляю ключи рядом, ухожу так же, как зашёл, через окно.

Опускаю ноги на траву и из-за угла уже вылетает бешеная Игнатова. Пробил её по номеру машины. И папаша поганый и она не лучше.

Господи. Глаза сами собой закатываются. Рвёт и мечет, как полоумная ведьма. Не даёт уйти спокойно.

— Ты, козлина, что ты тут забыл вообще?! Совсем охренел?!

Слышу воинственный крик Арины. Она наконец-то пришла мне на помощь.

Хотя, на самом деле, уже всё равно, побьёт она Марата или нет, уйдёт он или нет.

Главное, чтобы молчал и больше не трогал. Не целовал.

Мои губы горят. Так сильно, что хочется кожу с них содрать. Тру, и тру рукавом халата. Не помогает. Легче не становится.

Его губы сухие, напористые, властно поглощение всё сознание. До приятной дрожи в коленках. Раньше.

Но не сейчас. Сейчас во рту, прямо на языке у меня противное послевкусие предательства. Что он делал этим ртом с Анжелой, пока я не пришла?

Шептал ей пошлости, как мне, когда нас особенно съедала страсть? Целовал её, когда она льнула к нему, как кошечка? Или ещё что-то гораздо более…

— Угомонись, дура, лучше помоги Лере.

Не понимаю, что точно происходит за окном, но голос Марата режет уши так сильно, что хочется разбить себе всю голову.

Как вспомню все его слова, ту картину в спальне, его этот наглый поцелуй. Всё смешивается в безумную кашу, в огромный ком, раздавливающий меня в лепёшку.

— Лера! — Арина взволнована. Залезает через окно. Уже через секунду она сидит передо мной в одних лишь пижамных шортах и свободной маечке, где видна её довольно выделяющаяся грудь, если она сильно наклонится.