— Плакала из-за твоей измены, но естественно я не знаю вторую сторону медали. Но и так понимаю, что… это уже не важно, она ведь не может перестать тебя любить, даже несмотря на то, что ты был с другой. И если ты действительно клянешься, что это было один раз и больше никогда. С семьёй она будет счастливее, чем без.

— Это на тебя не похоже. Пару минут назад ты хотела меня убить у двери. — глухо бормочу, даже не знаю, что ещё сказать.

Перед глазами картинка сжатой в комочек на кровати Леры, которая старается тихо плакать, чтобы никто не слышал, но она не может сдержать слёз и Игнатова всё слышит.

Я должен был быть настоящим мужчиной для неё, но сделал то, что делают только последние твари. И сперва ведь даже не мог войти в её положение. По настоящему войти, а не словно для вида, хотя думал, что нормально.

— Да, но пригляделась к твоим глазам получше. Они не такие, как у моего отца. Но если я ошибаюсь, уже сказала, что…

— Я понял.

— Я желаю стать ей самостоятельной, успешной женщиной, не зависящей целиком и полностью от мужчины, но несмотря на это любимой и счастливой с семьёй, если она всегда об этом мечтала.

Я сделаю всё, чтобы Лера снова стала счастливой. По настоящему. Лучше, чем было раньше, Игнатова права, она не должна быть в моей тени, не важно, как мы любим друг друга.

Мы должны быть в равных условиях. И больше никогда не молчать когда что-то не устраивает.

Такого больше никогда не повторится.

— Я думал, ты полоумная мужененавистница. — усмехаюсь, но лишь для вида. Сейчас совсем не весело.

— Ещё раз назовёшь так, точно стану. — Игнатова фыркает злобно, но затем снова спокойно говорит, — Я не ненавижу абсолютно каждого, но знаешь… попадаются мне лишь такие как отец, да и ты не полностью оправдан, я всё ещё не доверяю тебе полностью.

— Тяжело твоему мужу будет, но… ты отличная подруга, Арин.

— У меня не будет мужа! — закатывает глаза и почти ногой топает, — Всё, мы тратим слишком много времени на лишнее, погнали.

— А переодеться?

— Да мне пофиг! — она пулей вылетает из спальни, так хочет уйти от этого разговора быстрее на улицу.

Самому хочется глаза закатить, но я лишь спешу за ней.

Каждый садится в свою машину, Игнатовой я даю ключи от квартиры и говорю точный адрес, так будет быстрее, если она поедет туда, а я уточню в клинике всё, у них же есть база данных пациентов. Если что, распечатают новые бумажки.

Эти чёртовые анализы…

Сжимаю руль всё крепче и крепче, не могу успокоиться.

Хочу увидеть Леру, её прекрасные глаза, милую улыбку. Хочу услышать её голос, звонкий, как колокольчик, смех. Хочу понять, что всё нормально.

И никогда больше не сделаю ей плохо, больно и паршиво, как тварь.

Даже не замечаю, как еду, перед глазами лишь она.

Я тоже хочу семью, тоже хочу прожить с ней и нашими детками счастливую жизнь.

Сам себя не понимаю, ну почему не мог просто встряхнуть нас обоих, вместо того, чтобы сдаваться и идти поганым, но лёгким путём?

Ненавижу. Сам себя.

Уже подъехал к клинике, глушу мотор и вылетаю из машины на автомате. Так же чеканю шаг к дверям.

Хватаюсь за ручку, широко распахиваю её и тут же в меня влетает кто-то со всей силы, пытаясь торопливо уйти, словно сбежать с тонущего корабля.

Перед глазами всполыхают золотистые пряди, в нос пролезает тяжёлый запах, знакомых, приторных духов.

И такой же знакомый голос ойкает.

— Ай! — повышается на несколько тонов, напоминая мышиный писк.

Я машинально делаю шаг назад.

И мы встречаемся взглядами с Анжелой.

Смотрим друг другу глаза в глаза и стоим, замерев, как две статуи.

— …Марат? Что ты тут забыл? — как-то испуганно интересуется она.

— А ты?… — едва шевелю губами я.

Я уволил её.

А после слов Леры о том, что Анжела была в нашей квартире и сказала, что беременна от меня, прижал её, получил подтверждение, что это не правда, убедился по камерам видеонаблюдения в доме, что она не проникала в квартиру и всё равно заплатил, кому надо, чтобы она съехала со своей съемной квартиры подальше и больше никогда не маячила перед глазами.

Ни моими, ни Лереными. Ещё и не могла бы устроиться ни в одну мою компанию, даже если я там бываю раз в полгода, я внёс её в чёрный список везде.

Но теперь она стоит прямо передо мной. У клиники репродуктивного здоровья на другом конце города от её новой квартиры.

Что она здесь забыла?…

— Марат… — едва слышно бормочет Анжела.

Вижу, как она вся напрягается, мёртвой хваткой вцепившись в лямки своей переполненной чем-то сумки, такой ярко красной, под цвет летнего комбинезона на ней и такой же красной помады на её больших, искусственных губах.

Этот цвет очень вызывающий и сильно привлекающий внимание. Но я не смотрел на неё по особенному ни разу, пока она сама не начала раздеваться в квартире.

Она часто ворковала при мне маленькой, веселой птичкой, когда приходила в кабинет, когда мы были в кафетерии офиса или просто сталкивались в коридоре.

Сперва это очень раздражало. Я не понимал, какого хрена ей надо. Слишком настойчивая, слишком наглая, вместо работы лишь языком чешет.

Но затем это начало расслаблять, что она отвлекает меня от тяжёлых мыслей глупым, смешным бредом. Но я всё равно не думал о ней больше, чем о настойчивой и тупой, как пробка, нелепо забавной сотруднице, также, пока она сама не начала раздеваться в квартире.

Она не имела никакого значения для меня и лишь один раз что-то пошло не так. Я просто подумал… "о, баба сама раздевается, почему и нет? Лере всё равно плевать на меня"

Я дал слабину, а затем тут же пожалел. Понял, что Лере не плевать на меня, что я сделал ей больно. Что я тварь. Что несколько мгновений ласки, даже если её долго не было, не стоят того, чтобы рушить семью с той, кого я по настоящему люблю.

Нужно было просто встряхнуть нашу пару, а не предавать, а не смотреть на другую, более лёгкую и доступную.

Я понял, но слишком поздно.

И сейчас я не чувствую к этой более лёгкой и доступной совершенно ничего, точно такое же безразличие, как раньше, когда ещё не видел её голой.

Не понимаю, как она меня вообще могла заинтересовать? Даже голая…

Но всё же один вопрос к ней меня очень сильно волнует. Он мне интересен. Очень.

— Что ты здесь делаешь? — повторяю то, что уже спросил.

Клиника близка к нашей с Лерой квартире, но не к новой квартире Воронцовой, я следил за тем, чтобы она уехала как можно подальше.

На другой конец города, ведь больше нигде на её кандидатуру съёмшицы не соглашались по наводке моих людей. Ей подпортили репутацию, не сильно, просто что она шумная и ненадёжная, этого было достаточно.

И нет никакого смысла, чтобы ехать столько времени от её квартиры, дабы просто провериться на какие-нибудь болячки или не обострился ли цистит. Сюда едут за другим…

— Я… — и то, как она медлит, как она бегает испуганно взглядом в разные стороны, не зная, что сказать…

Это приводит меня лишь в одной мысли.

— Так ты всё-таки беременна, да? — перебиваю её тихое мямлянье. От одной этой догадки меня тут же заполняет гнев. Тёмный, неконтролируемый гнев.

— И кто же папаша? — усмехаюсь, вижу в её глазах, как ещё более ярко промелькнул испуг. И чувствую, что гнев всё больше завладевает разумом.

Она молчит, делает шаг назад, обратно к двери клиники.

А я превращаюсь в одну большую агрессию.

— Ты всё-таки разговаривала с Лерой, да? Пыталась ей вбить в голову, что мы вместе, что ты живёшь со мной, что это мой ребёнок, а не левый… Но знаешь, через рот детей не бывает. — делаю шаг вперед к ней сам и впечатываю в стену у клиники одним лёгким движением, она тихо шипит от того, как больно бьётся о стену, но мне плевать.

Я ведь поверил ей, она верещала так натурально, что не понимает, о чём речь, что не была она больше в моей квартире, что ничего не говорила моей жене.