«Я бы хотела, чтобы мой день рождения наступил раньше», — думаю я, уже тоскуя по декабрю выпускного класса. «Тогда мне исполнится восемнадцать; я смогу сама делать свой выбор».

— Ты можешь повторять это столько раз, сколько захочешь, — весело говорит Черч, поднимаясь на ноги и откидывая со лба медовые волосы. Он по-прежнему улыбается, но, честно говоря, от этого немного жутковато потому, что это так чертовски весело. Я чувствую, что мне, возможно, нужно прикрыть глаза или что-то в этом роде. — Это не заставит нас вернуть твой шкафчик обратно. И это не помешает нам превратить твою жизнь в сущий ад. — Он обходит стол и встаёт передо мной. — А теперь, пожалуйста, извинись, пока я не попросил Спенсера сделать это за тебя.

Моё горло обжигает от воспоминаний, и я обнаруживаю, что мои пальцы невольно тянутся вверх, чтобы коснуться его. Спенсер замечает это и ухмыляется, как лиса, этой хитрой, хищной улыбочкой, которая заставляет меня съёживаться.

— Тик-так, мистер Карсон, — мурлычет Спенсер, и близнецы в унисон встают, скрестив руки на своей худощавой, мускулистой груди. — А теперь кыш.

Рейнджер прищуривает на мне свои сапфирово-голубые глаза, и я в отчаянии стискиваю зубы. Неужели я действительно думаю, что эти пятеро могут избить меня, если я останусь здесь стоять? Да, да, знаю. Они думают, что я мальчик. Избалованный, испорченный сын директора школы. Я произвела не очень хорошее впечатление, да?

Развернувшись на пятках, я срываюсь с места и вылетаю за дверь, направляясь обратно в свою комнату, чтобы переодеться, прежде чем снова бежать трусцой в общежитие для девочек. На этот раз я завожу будильник на случай, если засну. Когда я отправляю сообщение Монике и Коди с просьбой о видео-чате, они оба просматривают сообщения, а затем игнорируют меня.

Будь я проклята, если не чувствую себя опустошённой и одинокой в ту ночь.

Так пусто и так одиноко…

Студенческий совет отправляет меня на отработку, в качестве дежурного после уроков, а затем, чтобы украсить вишенкой моё дерьмовое мороженое, они заставляют меня вступить в их студенческий клуб, чтобы они могли подкалывать меня каждый вторник и четверг после занятий.

— О нет, — стонут близнецы, стоя по обе стороны от меня. Я была одета в белый поварской колпак и фартук с надписью: «Младший повар». Я чувствую себя чертовски униженной в ней, но это «униформа», и папа предупредил меня, что, если он получит какие-либо сообщения о моей вспыльчивости, он отменит мою поездку на рождественские каникулы в Калифорнию.

Я ни за что не позволю этому случиться.

— Ты кладёшь майонез, когда требуется сметана, — говорит Мика. По правде? Я буквально понятия не имею, кто есть кто, поэтому в начале дня я просто выбираю одного и начинаю называть его Мика; по умолчанию другой становится Тобиасом. — Ты что, дурак или что-то в этом роде?

— Э-э-э, — растягивает другой близнец, наклоняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. Он протягивает руку и щёлкает меня по носу длинным пальцем. — Теперь ты испортил всё блюдо. Тебе придётся задержаться допоздна и переделать его.

Я с грохотом ставлю миску для смешивания на стойку и оборачиваюсь, чтобы свирепо посмотреть на них двоих.

— Вы оба специально сказали «майонез», — выдавливаю я, и близнецы обмениваются взглядами, изумрудные глаза озорно блестят. Клянусь, они одни из моих самых нелюбимых людей во всём мире. Они напоминают мне Фреда и Джорджа из «Гарри Поттера», но гораздо менее хорошие. Как злые близнецы Фред и Джордж, восставшие из ада, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. Я хочу врезать им обоим по яйцам.

— Неужели? — они обмениваются взглядами, а затем пожимают плечами. — Виноваты.

— Но тебе всё равно придётся переделать его, — говорит Рейнджер, выкладывая клубнику поверх торта, покрытого взбитыми сливками. Судя по всему, он пекарь. Типа, это то, что он делает. Он готовит сладости, и все парни садятся и едят их.

Это буквально единственное, чем занимается «Кулинарный клуб». Готовят и едят. У меня возникли проблемы с пониманием его ценности.

— Мы готовы сесть? — спрашивает Черч, вытирая руки о красивый, накрахмаленный чёрный фартук, на котором определенно не написано «Младший повар». Единственные члены клуба — это студенческий совет и их надоедливый маленький светловолосый помощник Росс, который из кожи вон лезет, чтобы сделать мою жизнь невыносимой. Он такой же плохой, как и все остальные. Кроме того, я почти уверена, что он гей, или би, или что-то в этом роде, и что он влюблен в Спенсера. Он смотрит на него глазами лани, от которых, честно говоря, мне хочется закатить свои.

— Готовы, — соглашаются Спенсер и Рейнджер, и близнецы кивают. Росс насмехается надо мной.

— Мы все готовы — за исключением Чака. Думаю, он снова не будет с нами ужинать, так как ему нужно доделать кукурузную запеканку, — усмехается Росс, и я показываю ему средний палец. Он задирает нос, хватает одно из других блюд и неторопливо уходит. Он даже покачивает бёдрами при ходьбе.

Примечание для себя: добавить его в список людей в этой школе, которым нужно надавать по яйцам.

— Удачной готовки, Чак, — говорит Спенсер, ухмыляясь, и неторопливо выходит из комнаты с подносом на вытянутой ладони.

— На этот раз не забудь выключить свет и духовку, — ворчит Рейнджер, от его голоса у меня мурашки бегут по коже, когда он берёт торт и направляется в столовую, куда я определённо не приглашена. Я в клубе уже две недели, и мне не разрешали есть с ними. Ни разу. Придурки.

Больше часа спустя я, наконец, достаю запеканку из духовки и ставлю её на стол. Она пористая и потрясающе пахнет, так что я думаю, что наконец-то у меня получилось. Используя телефон, снимаю видео, которое отправляю Черчу и своему отцу, прежде чем накрыть горячее блюдо фольгой. Студенческий совет (и их маленький, как мышка, лакей) ушли около пятнадцати минут назад. Здесь только я, горячая кукурузная запеканка и пустая школа.

Я бросаю свой грязный фартук в корзину для белья, вешаю шапочку на крючок и одним пальцем поправляю очки на носу. Линзы стали грязными от многочасового пребывания на грязной кухне, поэтому я надеваю пиджак и рюкзак, затем роюсь в кармане блейзера в поисках одной из этих маленьких мягких салфеток для чистки.

Я человек многозадачный, поэтому я выскакиваю за дверь, направляюсь по коридору, а затем со стоном осознаю, что оставила включенными свет и духовку. Бегом возвращаясь, я выключаю духовку, а затем снимаю очки, чтобы быстро их протереть.

Жир размазывается по линзам, и когда я надеваю их на нос, чтобы проверить, я ничего не вижу.

— Чёрт возьми. — Я направляюсь к раковине и снимаю их, обильно смачивая линзы мылом, а затем замираю, услышав, как открывается дверь на кухню. Я оглядываюсь через плечо, но без очков ничего не вижу, так что ничего не могу разобрать.

Мгновение спустя свет гаснет, погружая меня в темноту.

— Эй! Здесь кто-то есть, — кричу я, но дверь уже со щелчком закрывается, и я стону от разочарования. Я не то чтобы боюсь темноты, но всё равно это раздражает. Я делаю всё возможное, чтобы закончить мыть очки, а затем направляюсь к выходу, вытаскивая свой телефон, чтобы использовать его в качестве фонарика.

Дверь заперта.

Я чертыхаюсь себе под нос, несколько раз дёргаю за ручку для пущей убедительности, затем пробую включить свет. Даже при включенном выключателе он не включается. Может быть, уборщик выключает рубильник или что-то в этом роде, когда уходит домой на вечер?

— Чёрт. — Я отступаю назад и решаю осмотреться, прежде чем написать папе смс с просьбой о помощи. Он не позволит мне забыть об этом, если я это сделаю. Мне придётся выслушивать тридцатиминутную лекцию, когда всё, чего я хочу — это прокрасться обратно в общежитие, принять душ, пока все спят, и плюхнуться в постель.

Кухня огромная, рассчитанная на целый класс плюс инструктора. Она соединяется с обеденной зоной через каменную арку, но дверь между двумя комнатами уже заперта. Я полагаю, члены студенческого совета заперли её, когда уходили.